Октябрь 93-го. Чёрный дым над Белым домом на Краснопресненской набережной.
России дают открытый урок демократии под наблюдением зарубежных наставников. CNN в режиме реального времени показывает, как танки бьют прямой наводкой по зданию парламента.
Предварительно отечественное телевидение разъяснило, что это был вовсе не парламент, а гнездо «красно-коричневых», врагов либеральных ценностей и открытого общества. После обстрела здание восстановят, следы пожара ликвидируют. Был Верховный Совет, станет Дом правительства. Последних советских депутатов заменят подвижные управленцы западной школы. Они откроют двери рынку, приватизации и запрету на идеологию. Вместо неё возникнет запрос на новую национальную идею, как напишет Пелевин, «размером примерно страниц на пять… Чтоб чисто реально было изложено, без зауми».
Октябрьский урок демократии показал, что любые политические коалиции без общего харизматичного лидера в России долго не живут. Коммунисты и монархисты, националисты и анархисты, бывшие военные и будущие литераторы объединились не вокруг кого-то, а против Ельцина.
Они были пассионариями короткого срока годности, их собрала вместе тоска по величию и реквием по нерушимому союзу.
А жизнь, точнее, та её часть, что обладала капиталом и властью, хотела заменить десять заповедей победоносным постмодернизмом, уравнявшим высокое и низкое, свалившим вертикаль смысла ради бесконечного горизонтального потребления. Постмодернизмом, который видел мир как бесконечную цитату, произнесённую неизвестно кем невесть когда.
Пассионарии девяностых бились о глобализацию, как бьются бабочки-однодневки о стекло лампы, дающей иллюзию надежды где-нибудь на даче под Ярославлем. Они интуитивно понимали, что бороться надо с постмодернизмом, но тот был ещё вполне себе жизнеспособен и жизнерадостен, а издох от собственной токсичности только когда начались бомбёжки Югославии.
Я учился на историко-педагогическом факультете Костромского пединститута с одним из таких пассионариев. Его звали Олег Плотников, получив диплом, он поехал в сельскую школу учить детей истории, но тут как раз пришёл Горбачёв, началась перестройка – историю стало интереснее творить, а не преподавать. Олег решил участвовать в выборах народных депутатов. Он победил – в ту пору можно было победить, не имея, как сказали бы сейчас, никакого ресурса, кроме ощущения, что бьёшься за правое дело – сегодня это ощущение у многих появилось.
В Верховном Совете Плотников стал крайне правым или крайне левым – это смотря как повернуться. Представительница демократических сил Бэлла Куркова с Ленинградского телевидения (помните ещё такую?) назвала Плотникова «сельским учителишкой», вложив в эти слова всё презрение к народу питерской цепной интеллигенции.
Ельцин распустил Верховный Совет. Плотников остался с теми депутатами, что жили в Белом доме без электричества и воды. Он знал историю и мог предвидеть, чем закончится противостояние. Почему он остался? Следуя принципу «Пощады никто не желает»? Из врождённой гордости? Или отстаивая своё понимание прогресса, отличное от того, что готовили Гайдар и Чубайс.
Олега допросили и отпустили на свободу. Видимо, решили, что для государства он не опасен. Плотников вернулся в свою сельскую школу.
История снова стала для него учебным предметом, с поурочными планами и домашними заданиями.
Он задавал ученикам то, с чем не справился сам – найти смысл в русском бунте, вывести формулу русской власти, опирающейся не на бюрократию, а на большинство народа. А когда понял, что ученикам это не нужно, взял – и тихо умер.
Может быть, мы слишком много требовали от него и других преждевременных людей, «детей октября». Тогда их час ещё не настал.