Глава четвертая
Россия; Кавказ; юг Ингушетии
Наше время
Незаметно спустившись по складкам на дно ущелья, я продолжаю следить за тремя вооруженными мужчинами. Они увлечены скрытным преследованием и не очень-то глядят по сторонам. По этой серьезной ошибке определяю не самых опытных боевиков. Пропустив их, начинаю диагональное движение с плавным подъемом по склону…
Стоящая передо мной задача проста: необходимо обезвредить этих людей быстро и без шума. Ибо после первого же выстрела или крика бандит с псевдонимом «Волков» возьмет Юрку в заложники и начнет диктовать условия. А это равносильно поражению.
Поднимаясь, периодически оглядываюсь на островок леса, разбавляющего сочной зеленью серое однообразие скал. Где-то посреди лесочка на ровной площадке осталась ждать Ирэн.
Уходя, я строго предупредил:
– Не вздумай выходить на открытое пространство. Просто сиди и жди. Исход поединка зависит и от твоей выдержки.
Она прониклась ответственностью момента и клятвенно пообещала сидеть как мышь в норе.
Преследование длится минут двадцать. Пытаюсь определить, как далеко ушла первая пара, но за морщинами глубоких складок ни черта не видно. С сожалением вспоминаю предлагаемые Лешей Топорковым две портативные радиостанции. Сейчас бы они сгодились – после краткого ликбеза Ирэн вполне бы справилась с обязанностями корректировщицы.
Сокращая дистанцию до троицы вооруженных кавказцев, я стараюсь занять более выгодное положение – постепенно поднимаюсь выше их. Атаковать сверху всегда удобнее.
Наконец, парни останавливаются в неглубокой ложбине. Это означает, что Юрка со своим новым дружком дошел до искомой цели.
Торможу и я.
Поднимаю бинокль, тяну шею – пытаюсь высмотреть младшего Ткача…
Не выходит – обзор закрывает дальний «бруствер» ложбины, скрывающий преследователей от случайного Юркиного взгляда. Дальше, судя по всему, они идти не намерены.
Что ж, значит, пора действовать.
Все буднично. Все привычно. Выбираю позицию, откуда хорошо виден каждый из троицы. Пристраиваю на левой полусогнутой руке свою лапочку по кличке «винторез», вхожу взглядом в прицел и отыскиваю на сером фоне нужного подонка. Мне всегда было удобно переносить линию огня влево, поэтому для первого выстрела выбираю крайнего справа.
«Погладив» спину с шеей, перекрестье успокаивается на затылке.
Глубокий вдох. Плавный выдох. Мягкое движение указательным пальцем. Негромкий хлопок, и первый «дух» послушно бодает лбом твердый камень.
Мое эго весело закусывает героические удила. Под звон прыгающей по камням гильзы перемещаю перекрестье левее. Нет времени целить в головы – стреляю как в тире по грудным мишеням.
Второй хлопок, третий, четвертый. И пятый – чтобы не возникло сомнений. Да их и быть не могло. Дистанция для стрельбы на поражение плевая: каких-то сто – сто двадцать метров. Мне и без оптики видно, как на одежде бандитов расползаются темные пятна.
Второй тоже умирает молча и сразу. Третий, взвыв диким койтом, вскакивает в полный рост, точно желая возмутиться и… сломавшись, кувыркается вниз по дну неглубокой ложбины.
Готово. Как говорят в нашей бригаде: «Хуже, чем круто, но лучше, чем ничего». По-настоящему круто было бы завалить этих горных козлов в бою на встречных курсах. Ну да ладно. Будем считать избиение младенцев частью экстренного спасения нашего инфантильного отрока Юрки.
Оглядываюсь на лесок. Вроде, тихо; Ирэн не видать.
Согнувшись пополам, перемещаюсь к ложбине; прыгнув вниз, осматриваю тела кавказцев. Двое мертвы, третий далековато, но признаков жизни не подает. Лезу на «бруствер» с надеждой узреть рукотворное чудо или, по меньшей мере, вход в него…
А вместо настоящего чуда обнаруживаю другое – сработанное отнюдь не руками, а обыкновенным мужским членом. Причем в понедельник, тринадцатого. Прямо на меня собственной персоной марширует юный оборотень Юрка. Не сам, конечно, марширует, а подчиняется грубой силе «Волкова», коего я до сего дня ни разу в глаза не видел.
«Волков» идет строго за перепуганным Ткачом, хорошенько зажав ручищей его воробьиную шею. В другой – пистолет, ствол которого приставлен к башке криминального гения.
Машинально вгоняю в приемное гнездо полный магазин, хотя мозг не успел осмыслить происходящего и плодит вопрос за вопросом. Как «Волков» обо мне узнал? Неужели услышал хлопки «винтореза»? Или ему успели сообщить об опасности эти трое?..
Невероятно, но факт остается фактом.
Дважды припадаю к окуляру прицела, нахожу перекрестьем голову амбала и поглаживаю пальцем спусковую скобу…
В принципе попасть можно. Вот только идут ребятки по камням как бык на ходу поссал: фигуры мельтешат то вверх, то вниз, то раскачиваются из стороны в сторону. Так недолго и Юрке просверлить дыру.
Решаю полминуты подождать – сократить дистанцию.
И вдруг по лицу больно бьет каменная крошка. От неожиданности съезжаю с бруствера вниз; превозмогая боль в глазах, смотрю наверх – стреляли именно оттуда.
А сверху по склону с вальяжной неторопливостью спускаются четверо. Против яркого неба видны лишь темные фигуры. Направив на меня автоматы, гортанно судачат на своем басурманском, громко смеются…
Лежу. В глазах сильная резь – аж слезы по щекам. Тихо матерюсь, смутно догадываясь, что меня где-то обманули. Но как? И кто? Впрочем, уже не до этого.
– Эй, полковник! – хрипит голос с приличным горским акцентом. – Бросай оружие или я пристрелю твоего молодого дружка!
– Не пристрелишь – он тебе нужен! – закатываюсь под каменный наплыв. – Или ты его сюда ради меня притащил? Меня и на равнине нетрудно прихлопнуть.
– Мы пытались – не вышло.
– Ах ты, черт! – негромко ругаюсь, настраиваю резкость и выглядываю из укрытия. – Это ж… Это ж опять Беспалый!
– Узнал? – кричит старый знакомец.
– Еще бы! Живучий ты, однако, Бунухо Замаевич!
– Тебя тоже трудно прикончить, полковник.
Мда. Похоже, серьезно мы влипли с Юрой. Лихорадочно соображаю… и получается, что идеальный выход из ситуации, в которой я оказался – умереть на месте.
А может быть имеется другой вариант?..
Почесав щетину на подбородке, кричу:
– Что будем делать, Бунухо?
– Ты был прав: Ткач мне нужен, – отзывается ингушский бандит. – А вот твоей девчонке, если не сдашься, я медленно отрежу голову.
Резко обернувшись, замечаю двух боевиков, сопровождающих по дну ущелья Ирэн…
Признаться, в это мгновение ни сострадания, ни жалости внутри не всколыхнулось. Скорее, родилась досада. Словно не позволили довести до ума и отполировать почти завершенную на станке деталь.
– Ты ошибся, Бунухо – это не моя девчонка, а Ткача! – продолжаю сопротивляться. – Придется тебе договариваться с ним!
– Слушай, полковник! Я досчитаю до пяти и брошу в расщелину гранату. Как думаешь, одной гранаты хватит?
«С лихвой», – отправляю смачный плевок на щербатый бок валуна.
Беспалый же буквально упивается моментом славы:
– А не хватит – брошу еще десять! Потом отрежу голову девчонке и займусь Ткачом. Так что даю последний шанс. Время пошло. Раз!
Лихорадочно перебираю возможные варианты… И понимаю, что выбор у меня неважнецкий.
– Два!
Например, потянуть время. Что это даст? Ничего. Только вызовет злобу и неизбежно приведет к исполнению угрозы. Да и переговорщик из меня хреновый.
– Три!
А если рискнуть – выкатиться из-под камня и подстрелить пару козлов? Тогда и сам нарвусь на пулю, и детвору подставлю. Когда у «духов» что-то не ладится, они звереют и теряют последний рассудок.
– Четыре!
Остается последнее. А там как говорят в нашей бригаде: «Война план покажет…»
Перехватываю винтовку за ствол и показываю из-за камня рамочный приклад.
– Выхожу.
– Давай-давай! – поторапливает довольный Газдиев.
* * *
Для начала у меня отбирают оружие, обыскивают. При этом сыплют насмешками и оскорблениями. Все это нам отлично известно. При пяти стволах на одного безоружного – они завсегда герои.
Отвечаю скупо, весомо и пятиэтажно. А краем глаза наблюдаю, как к месту действия подводят обалдевшего Юрку. Нынче он совершенно непохож на задиристого попугая. Бледен, испуган, покладист. И тихо поскуливает в объятиях «Волкова» – тридцатипятилетнего мужика со славянской рожей и телосложением железного дровосека.
Затем мне связывают за спиной руки, и беспалый Бунухо с наслаждением превращает мой фейс в котлету по-киевски.
Неприятно. Временами больно.
Действо длится минут десять, и когда я с замутненным сознанием пластаюсь на холодных камнях, Беспалый упирается коленкой в мою спину и выхватывает кинжал.
Соображаю плохо, но сомнений нет: эта сволочь намерена резать мне глотку. «Пока в сознании – не дамся!» – напрягаю мышцы перед последней и решительной схваткой.
Беспалый зачем-то вцепился в мою правую руку. Разжимая кулак, рычит:
– Прежде чем ты умрешь, я отрежу тебе пальцы. Как когда-то ты отрезал мои…
Ладонь простреливает резкая боль. Одновременно с болью доносится срывающийся голос Юрки:
– Только попробуйте! Только троньте! Если вы убьете его – я ничего для вас делать не буду!!
Истерика заставляет Бунухо остановиться.
– Не будешь? – поднимается он и делает шаг к Ткачу. – Значит, умрешь вместе с ним. Понял?
– Тогда ты точно ничего не получишь! – уже спокойнее, но с той же злостью и решимостью отвечает тот.
«Вот так погибают трусы и рождаются герои, – переворачиваюсь я на спину, медленно сажусь. Средний и указательный пальцы здорово повреждены лезвием, но, слава богу, не отрезаны полностью. Смотрю мутным взором на Юрку: – Пожалуй, он не потерян для общества. Из него еще удастся сделать человека…»
Снизу подходят два молодых кавказца, с ними Ирэн.
Взгляд бессмысленно пробегает по лицу девушки, по фигуре… Но отчего-то, зацепившись, возвращается. Что-то не так.
Что именно?
Ушибленный мозг медленно распознает несоответствия.
Кавказцы тащат мой ранец и обходятся с девицей почти по-джентльменски: улыбаются, услужливо предлагаю помощь в преодолении сложных подъемов. Да и сама Ирка не выглядит расстроенной – на лице нарисованы равнодушие, скука.
Понемногу ускоряясь, мысль четко сортирует события последних дней: отбрасывает несвязанные с этой историей, а нужные аккуратно сплетает в крепкую логическую цепь. И все встает на свои места. Все – вплоть до тонких мелочей. Заранее организованная слежка за Юркой в Саратове с помощью Ирэн и подброшенный к московскому театру труп похожего на него человека. «Случайное и спасительное» появление «Волкова». Кража девицей моего водительского удостоверения и элегантное спасение от гаишников на Алтынной горе.
Здорово, что тут скажешь?..
Ухмыляюсь довольному спокойствию Ирэн. Как шутят в нашей бригаде: «Человек – стервятник обыкновенный, говорящий».
Мда… Выходит вчера я чуть не трахнул стервятника.
– Слышь, Мата Хари, - ворчу с миролюбивой ненавистью. – Мы ж, вроде, стали друзьями. А с друзьями так не поступают.
– Подумаешь… Между прочим, мертвые друзья – самые надежные!
Хорошая мысль. Надо запомнить.
– А как же он? – киваю в сторону Юрца. – Или согласно твоей теории: мертвые любовники самые темпераментные?
– С чего ты взял, что он мой любовник? – огрызается блондинка и одаривает дружка презрительным взором голубых глаз. – В жизни не стала бы с таким парнем любовь крутить! Заплатили, вот и… познакомилась.
Последнее подтверждение правильности моих догадок.
Бандиты посмеиваются, слушай наш милый треп. Бунухо о чем-то говорит с «Волковым». А младший Ткач тупо хлопает длиннющими ресницами, переводя взгляд с Ирэн на меня и с меня на Ирэн. Кажется, до гения доходит, кого он пригрел на впалой хакерской груди…
– Дура ты, Ирочка, – снова сплевываю кровь. – И жить тебе осталось до завтрашнего утра.
– Это почему же?
– Да потому что ночью у костерка эти орлы тебя отымеют, а утром избавятся, как от использованного резинового изделия. Усекла, кукла?
Меня грубо подхватываю под руки, и толкают в спину.
– Шагай, полковник!
Юрка пристраивается рядом. Впереди идет «Волков»; за нами остальная компания: Беспалый с тремя дружками и незабвенная Ирэн…
Кавказцы опять что-то бурно обсуждают. Чеченский я худо-бедно знаю. С ингушским дела обстоят хуже, не смотря на его близость к чеченскому.
Сморю под ноги и прислушиваюсь…
Говорят об удачном дне. О дефиците времени и о скором приходе людей из отряда какого-то Якуба.
Вижу впереди два рюкзака, оставленных на естественной террасе. Из одного торчит черенок короткой лопаты.
Подходим. Меня заставляют сесть на камни. Индивидуальная охрана – два молчаливых «духа» встают рядом; Беспалый с товарищем устраиваются поодаль. «Волков» колдует у рюкзаков и вскоре подает лопату Юрке.
– Копай.
Тот послушно берет инструмент, но не знает, откуда отбрасывать грунт.
– Вот здесь копай, – указывает амбал на кучу мелкого камня у основания скалы.
Парень приступает к работе, а я наблюдаю, как постепенно на свет божий появляется ржавый металлический люк, заключенный в бетонную «оправу». Это означает, что старик Зама пребывал в здравом рассудке, посвящая сына и жену в сокровенную тайну военных лет. Интересно – что же скрывается внутри?
Любопытное созерцание нарушает Ирэн.
– Я перевяжу его, – обращается она к охраняющим меня кавказцам, – смотрите, сколько с руки натекло кровищи…
Флегматичным ингушам по барабану. И количество крови на камнях, и желание девицы сделать перевязку.
Она присаживается за моей спиной. Не распутывая веревок на запястьях, чем-то обрабатывает глубокие порезы на пальцах и перевязывает ладонь бинтами.
– Спасибо, доктор, – говорю я с сарказмом. – И что бы мы без вас делали?..
Глава пятая
Россия; Кавказ; юг Ингушетии
Наше время
Старый металлический люк полностью освобожден от грунта и мелкого камня. Тяжелая створка откинута; из темного жерла тянет кислым зловонием. Покуда проветривается нора, Юрке дают передохнуть, наливают из большого термоса кружку чая, угощают бутербродом. От парня явно чего-то добиваются, раз поставили на приличное довольствие.
Потом Беспалый вынимает из рюкзака здоровый фонарь, лезет внутрь непонятного сооружения и приказывает Ткачу следовать за ним…
Ирэн тем временем снова возникает сбоку. Она пользуется относительной свободой – никто ее не охраняет, никто не досаждает окриками или приказами.
– Чего тебе? – поднимаю я голову.
– Покурить хочешь?
– Давай…
Она прикуривает сигарету и осторожно вставляет фильтр в мои разбитые губы. С удовольствием затягиваюсь дымком…
Девица садится рядом на рюкзак. Шепчет:
– Если вернешься в Саратов – позвони.
– Зачем?
– Долг отдам. Обещаю: тебе будет очень хорошо.
Усмехаюсь ее настойчивости. И глупости.
– Во-первых, мое возвращение под большим вопросом и за это великий тебе респект. Во-вторых, ты не в моем вкусе.
– Не нравлюсь? – ломает она тонкую бровь.
– Не, формочки у тебя ничего. И с виду, и на ощупь… Но пираньи, знаешь ли, тоже вполне себе красивые рыбки. До тех пор, пока зубастую пасть не раскроют.
Она нервно дергает плечиком.
– Хм…
– И потом… староват я для резвых антилоп.
– Староват?! Что-то я не заметила.
– Старость – не радость, маразм – не оргазм. Ее необязательно, Ирэн, увязывать с физической немощью. Старость – это… когда жратва становится важнее секса.
Она с сомнением глядит на меня ясными голубыми глазищами.
– Не сомневайся, – выпускаю клубок дыма. – Если случится выбирать между тобой и сытным ужином – шансов у тебя не будет.
– И все же подумай, – манерно выпячивает она нижнюю губку. – Надеюсь, твое мнение обо мне скоро изменится…
Отлично понимаю, на что намекает блондинка, пытаясь частично загладить свою вину. Колдуя над порезами моих пальцев, она незаметно сунула под бинт какую-то металлическую хрень – холодную и угловатую. Понятия не имею, что это и какую пользу способно принести. Хочется надеяться, что не пилка для ногтей и не маникюрные ножницы…
Ирэн тушит о камень сигарету и отходит на край террасы. Я же намереваюсь докурить свою до самого фильтра – кто знает, представится ли еще возможность подымить?..
Однако в полной мере насладиться табачком не дает Бунухо. Он появляется в проеме один, выбирается наружу; смотрит на часы, на темнеющее небо. И кивает в мою сторону:
– Этого тоже под землю.
Меня подхватывают под руки и заталкивают в темную неизвестность. Напоследок Бунухо запихивает мне под мышку белый ноутбук:
– Передашь своему другу.
После чего за спиной грохает крышка, «выключая» дневной свет и перекрывая доступ к свежему воздуху.
Хотя на улице и вечерело, но свет все одно был ярок. Поэтому, оказавшись в норе, в первые секунды ни черта не вижу, кроме слабого желтого пятна вдали. Зато обоняние работает без сбоев – морщусь от шибанувшей в нос затхлости.
– Я здесь, Паша, – слышу голос Юрки.
– Иду…
Делаю один неуверенный шаг, второй…
Вижу прыгающий навстречу луч света и с помощью его отблесков на стенах и сводчатом потолке определяю размеры сооружения, похожего на длинный тоннель. Ширина бетонной кишки – полтора метра, высота – два. В длину, наверное, шагов двадцать – двадцать пять.
Встречаемся посередине. Юрка ставит на пол фонарь, рядом аккуратно кладет ноутбук и развязывает мне руки.
– Какого черта они от тебя хотят? – потираю уставшие от веревок запястья.
Молодой человек будто не слышит.
– Идем, – освещает он дальнюю часть коридора, – хочу кое-что показать…
Шагаем по туннелю. Впереди из мрака выплывают контуры мощной металлической двери.
– Смотри, – внезапно останавливается Юрка, не дойдя до двери пяти шагов.
Сноп желтого света устремляется вниз. На полу под правой стеной покоится нечто похожее на…
Подхожу ближе, наклоняюсь.
Да, это останки человека. Истлевшая одежда, кости, череп; местами сохранившаяся кожа и высохшая мышечная ткань.
Луч скользит дальше. Ближе к окончанию тоннеля лежат останки еще двух человек. И прежде, чем Юрка оглашает замкнутое пространство дрожащим от волнения голосом, для меня становится очевидным, кому они принадлежат.
– Тот гад… – мечется под сводчатым потолком негодование младшего Ткача, – тот гад, который хотел отрезать тебе пальцы… Он сказал, что они сдержали обещание, показав место гибели моего брата.
Обнимаю его худые плечи.
– Да, Юра, я уже догадался. Это Андрей, – указываю на тело с сохранившимися клочками офицерской утепленной куртки и с почерневшим офицерским ремнем. Передвигаюсь дальше: – А это два наших товарища: сержант Дёмин и рядовой Синица.
– Как думаешь, их убили?
– Вряд ли. Полагаю, они не смогли отсюда выбраться.
– Почему?
– По рассказу настоящего Волкова их засыпало лавиной, и кто знает, под каким слоем снега оказалась крышка люка.
– Да, – соглашается парень, – она и в самом деле открывается наружу…
Некоторое время стоим молча и неподвижно. Юрка вспоминает старшего брата, я – лучшего друга и двух сослуживцев. Теперь мы оба знаем о смерти Андрея…
Вздохнув, присаживаюсь на корточки и приступаю к детальному осмотру. Мой «сокамерник» держится поодаль, направляя луч и безмолвствуя, что в подобных случаях даже лучше, чем прямая и добродетельная помощь.
Вскоре убеждаюсь: при трупах нет ни оружия, ни документов, ни прочих вещей. Только обрывки истлевшей одежды и никчемные остатки снаряжения.
– Паша, ты уверен, что это Андрей? – шепчет Юрка.
– Да. А почему ты об этом спрашиваешь?
– У него нет на шее монеты.
– Какой монеты?
– Той, что я привез из Рима. Похожей на эту – посмотри, – протягивает он желтую монету, нанизанную на крепкую шелковую нить. – Только на моей изображен двуликий Янус, а у Андрея был бог войны Марс.
– Тут действительно ничего нет, – пожимаю плечами.
– А в карманах? Вдруг он не успел проделать в ней дырку для нити и носил в кармане?..
– Какие тут к черту карманы. Одни лохмотья…
И вправду ничего, кроме тлена: ни оружия, ни боеприпасов, ни личных вещей… Вероятно, отыскав эту нору и наткнувшись на погибших спецназовцев, люди Беспалого поспешили их подчистую обобрать.
– Слушай, Паша, – с робкой неуверенностью говорит Юрка, – мне кажется, мы должны их похоронить.
– Должны, – чешу затылок, едва не упираясь локтем в низкий сводчатый потолок. – Только предлагаю заняться этим позже.
– Почему?
– Потому что тоннель более четырех лет был их могилой. А устраивать могилу в могиле как-то… не по-христиански. К тому же у нас нет инструментов, а тут кругом бетон. Под бетоном, небось, скальная порода – до нормальной земли хрен доберешься.
Беру фонарь и продолжаю осмотр, но при этом отвлекаю парня, понемногу уводя разговор в другое русло.
– Ну-ка поясни: чего они от тебя добиваются?
– Они нашли тоннель, – неуверенно отвечает парень.
– Это понятно. Дальше-то что?
– А то, что здесь больше ничего нет.
– То есть, как нет?! А дверь?
Юрка кисло усмехается:
– Вход в никуда. Она оказалась пустышкой. Сюрпризом…
Что за бред?! Какой пустышкой? Каким сюрпризом? Если есть дверь, значит, должен быть проход! Необязательно сквозной и ведущий к другому выходу. Но проход! В помещение, к лестнице, в склад, в шахту…
Решительно направляюсь в конец тоннеля. Подойдя к стальной громадине, тяну на себя холодную ребристую рукоять…
И в растерянности отступаю назад. Без скрипа, с неторопливым достоинством стальной прямоугольник открывает моему взору… бетонный тупик.
Ставлю на пол фонарь и ощупываю шершавую стену здоровой ладонью.
В нескольких местах толстый слой бетона отбит до скальных образований – стало быть, я не первый, кто усомнился в отсутствии прохода за дверью.
Скребу заросший подбородок.
– Ничего не понимаю…
– И они не понимают, – подходит сзади Юрка. – Потому и требуют, чтобы я разобрался.
– Ну и… Мысли есть?
Тот тычет пальцем в небольшую латунную табличку, приклепанную к обратной стороне толстой, словно от сейфа двери.
– Хочу начать с этой хрени. Поможешь?
* * *
– Габариты видишь?
– Цифры, что ли?
– Ну да. Куча цифр. Внешние габариты, внутренние. Размер ячейки…
– Какой ячейки?
– В сейфах обычно указывают размеры ячеек, а эта дверь походит на сейфовую.
– Да, вижу. Есть размеры.
– Нам они не нужны – читай строчку под ними…
У Юрки что-то с глазами. То ли довело фанатичное увлечение компьютером, то ли временные проблемы от нервного стресса. Короче, сидит на корточках у стены, а меня заставил считывать надписи с наклепанной таблички.
– Та-ак… – щурюсь и с горем пополам озвучиваю первую строчку под габаритами, выбитую на немецком: – VERLOHRJUN DUISBURG.
– Не то. Это место изготовления – город Дуйсбург. Давай дальше.
Я опять склоняюсь над дверью.
– FABRIKNUMMER 1474…
– Заводской номер. Попускаем.
– Ясно, погнали дальше. SICHERHEITSGRAD.
Юрка оживляется.
– Класс защиты. Что там про него нацарапано?
– Wm Ba II.
– Понятно. Дальше…
– GEWICHT…
– Вес. Он нас не волнует.
– LIEFERMONAT.
– Месяц выпуска.
– Точно, – быстро соображаю я, – а следом идет год – 1940-й.
– Дальше-дальше! – торопит Ткач.
Развожу руками:
– Все.
– Все? – разочарованно переспрашивает он. – Не, ну это полный блютус! Придется опять напрягать мозг…
Поняв, что от таблички со стандартными данными никакого проку, мы около часа слоняемся по тоннелю, осматривая стены, сводчатый потолок и цементный пол, покрытый толстым слоем пыли. Кроме выше перечисленного здесь ровным счетом НИ-ЧЕ-ГО. Ни вентиляционных отверстий; ни фирменных немецких надписей, типа «хальт!» или «ахтунг!»; ни других намеков.
Периодически интересуюсь ходом Юркиной мысли.
- Щас. Парсек подожди, – всякий раз задумчиво отвечает гений.
- Между прочим, парсек, это… чуток побольше трех световых лет, – ворчу я и напоминаю: – По дороге сюда Беспалый балакал с кунаками о скором подходе людей из отряда какого-то Якуба. Так что неплохо было бы успеть до утра что-нибудь изобрести.
– Да-да, Паша, я думаю. Я пытаюсь. Не мешай…
Он прав. Лучше его не отвлекать.
Продолжаю слоняться с фонарем по тоннелю в поисках малейшей подсказки, объясняющей цель постройки данного сооружения. Дословно вспоминаю каждую фразу, услышанную от пожилой ингушской женщины, и от ее сына – Бунухо…
Нет, я ничего не забыл, но при этом картина вырисовывается более чем странная. Выходит, Зама Газдиев озвучил половину правды: возведенное немцами сооружение в наличие – данный факт уже не вызывает сомнений; а вот со «спрятанной внутри сооружения смертью» старый дед что-то явно напутал. Да, здесь могло быть спрятано оружие или большое количество боеприпасов. И все это давно могло быть ликвидировано органами безопасности. Но, во-первых, об этом знали бы жители соседних сел и дед Зама в первую очередь. А, во-вторых, это не объясняет наличие тупика, закрытого стальной сейфовой дверью.
Обхватив руками голову, Юрка по-прежнему сидит в темноте возле раскрытой двери и размышляет. Иногда его лицо озаряется слабым голубоватым светом, исходящим от работающего ноутбука – листая странички с изображениями дверей и замысловатых замков, молодой человек что-то ищет. Стараюсь не мешать – он моя единственная надежда. Обойдя тоннель несколько раз, я принимаюсь детально изучать все повреждения на стенах, потолке и вокруг металлического люка, закрывающего выход наружу…
Мои исследования дают кое-какие результаты. Люк по периметру здорово исцарапан, а в некоторых местах имеет заметные углубления – характерные следы от пуль; мощная рама, выполненная из толстого стального швеллера, кое-где погнута. Сколы бетона на стенах и потолке также говорят о том, что запертые внутри спецназовцы, а позже и люди Бунухо пытались отыскать другой выход. Однако все мои умозаключения никакого практического смысла для нашего спасения не имеют.
В бесплодных изысканиях проходит один час, другой, третий…
У Юрки в кармане нашлись сигареты с зажигалкой, и разок мы покурили, выпуская дым в сторону закрытого люка. Чаще делать это не решились – свежего воздуха тут и без того не хватает.
К середине ночи положение можно было окрестить катастрофическим – в разрешении поставленной бандитами задачи мы не продвинулись ни на шаг. Это означает только одно: утром нас обоих грохнут. Другие варианты не рассматриваются.
В отчаянии выщелкиваю из пачки сигарету, беру фонарь и топаю к люку. Чего ради экономить кислород, если жить остается до утра?
Вешаю фонарь на кривую ручку люка, кручу колесико зажигалки, подпаливаю кончик сигареты… И неожиданно замечаю ровную царапину на ржавой поверхности металла. Слишком ровную для случайного следа.
Заинтересовавшись находкой, подправляю свет, пригибаю голову, осматриваю крышку люка под разными углами.
И, обернувшись, негромко зову:
– Юрка, бегом сюда! Я кое-что нашел!
Глава шестая
Россия; Кавказ; юг Ингушетии
Наше время
– Под Марсом, – шепчет Юрка.
– Под Марсом, – повторяю нацарапанную на металле фразу.
Юркины глаза широко раскрыты, грудь вздымается от частого и глубокого дыхания.
– Я узнал, – говорит он. – Я узнал, Паша!
– Чего ты узнал?
– Почерк! Это почерк Андрея, понимаешь!
– С чего ты взял?
– В написании печатной буквы «Д» он всегда обходился без ножек. Видишь, тут нижняя горизонтальная палка и по бокам никаких ножек!
Факт понятный, хотя и сомнительный. Спорить, однако, не берусь, ибо никогда не обращал внимания на то, как друг обходится с буквой «Д».
– Это послание, Паша! Они специально нацарапали его на крышке! – ликует парень.
– Потише, – охлаждаю пыл, – нас могут услышать.
Он кивает и показывает ладонью, как работает задумка:
– Смотри! Крышка открывается наружу и…
– Что «и»?
– И надпись освещается дневным светом – читай на здоровье. Нас с тобой сюда заталкивали впопыхах, поэтому мы и не обратили внимания!
– В общем-то, верно. Но было бы неплохо разобраться в смысле этого послания. Ты хоть знаешь, в какой стороне находится Марс?
– Смотря в какое время суток, если ты говоришь о планете.
– О планете. А о чем же еще?
– А при чем тут планета, Паша? – воззрился он на меня как на идиота. – Андрюха имел в виду монету с изображением бога войны Марса, которую я привез ему из Рима. Неужели не вкуриваешь?
Вот теперь вкурил. И про монеты ваши вспомнил.
Появляется надежда, мы оба оживляемся. Посовещавшись, решаем искать монету, которая обязана на что-то указать.
При наличии двух источников света, можно было бы разделиться и начать поиски с противоположных сторон коридора. Увы, мы обречены вдвоем ползать вокруг единственного фонаря…
– Есть-есть-есть!! – трясет рукой Юрка. В руке на крепкой шелковой нити скачет небольшой кружок из желтого металла. – Я нашел, Паша! Это она!..
– Тихо-тихо, – успокаиваю молодого человека и рассматриваю монету. Точно – Андрей показывал мне ее незадолго до смерти. Прошу: – Ткни пальцем – где она лежала?
Парень опускается на корточки.
– Вот тут – у стены под слоем пыли.
Все правильно – случайно обнаружить тайник под стеной практически невозможно.
Присаживаюсь рядом и вместе с Юркой разгребаю рыхлую пыль. Под ней оказывается довольно прочная слежавшаяся субстанция, которую голыми руками не разрыть.
Юрка хлопает себя по карманам и разочарованно объявляет:
– У меня кроме зажигалки – ничего. Они и ремень с меня сняли.
– Подожди-ка, – распутываю бинты на поврежденной ладони. Вынимаю из-под них небольшой перочинный ножик. – Видал?
– Откуда он у тебя?
– Ирэн твоя обеспечила.
– Никогда не называй ее моей! – цедит мальчишка. – И вообще… будь моя воля – стерилизовал бы всех блондинок!
– Ну, этот крутой сталинский принцип нам известен: нет негров – нет расизма. Держи-ка нож и приступай к работе…
Через четверть часа мы осторожно извлекаем из выдолбленной в бетонном полу ниши увесистый сверток. Сверху тонкий целлофан – в таких мешочках наши бойцы хранят фотографии близких. Под мешком хорошо сохранившаяся тельняшка. В ней стопка бумаг; Андрюхин «ПМ» с запасным магазином и россыпью патронов; и три гранаты Ф-1.
– Слушай, Паша, – изумленно глядит Юрка на боеприпасы, – а ведь амбал, назвавшийся Волковым, почти угадал! Он рассказывал, будто у Андрея и его ребят оставались гранаты. Откуда он знает?!
– Ничего сложного, Юра. К сожалению, настоящий Волков – Тогжан Каскыров – был ярым поклонником алкоголя. Служба в бригаде, командировки, война, постоянная занятость – все это сдерживало увлечение до разумных пределов, обязывало сохранять хорошую форму. А стоило парню уволиться из армии, как дисциплина с самоконтролем остались в прошлом, вместо востребованности появились излишки свободного времени. Для Тогжана это было равносильно приговору – он наверняка начал спиваться. Ну, а выкачать информацию из опустившегося человека проще простого: наливай да слушай.
– Ты прав, – тяжко вздыхает Юрка.
Он перебирает в желтом фонарном свете два десятка фотографий, какие-то сложенные вчетверо пожелтевшие справки, военный билет рядового Синицы… Вдруг натыкается на записку и опять узнает почерк брата.
Проглотив вставший в горле ком, подает клочок бумаги и севшим голосом просит:
– Паша, прочитай, пожалуйста. Я вряд ли разберу.
Глаза тут не причем. Он едва сдерживает слезы.
Осторожно беру небольшой лист, поворачиваюсь к свету…
* * *
– Ты уверен, что нам ничего не угрожает? – настороженно и уже в третий раз интересуется младший Ткач.
– Осколки нас точно не достанут, – стараясь не шуметь, приторачиваю к основанию люка три гранаты.
– Что же им помешает?
– Дверь. Толстая стальная дверь, за которой мы спрячемся, услышав, как утром бандиты открывают люк.
– А тоннель выдержит?
– Должен выдержать. Его же не наши алкаши строили.
– А эта… как ее…
– Взрывная волна?
– Да! Она бошки нам не расплющит? Здесь ведь замкнутое пространство.
– Не замкнутое – гранаты взорвутся, когда люк будет открыт. По ушам чуток шарахнет, но это, поверь, не смертельно.
На самом деле, травмы из-за многократно отраженной от стен тоннеля ударной волны нам будут обеспечены. Кровь из ушей, частичная потеря слуха, сильные головные боли, возможно – проблемы с легкими. Что-то из этого набора каждый из нас непременно получит. Зная Юркину нетерпимость к физической боли, решаю не стращать его последствиями. Что будет, то и будет – выбора у нас все равно нет.
Гранаты привязываю к основанию незатейливого запорного механизма крепким шелковым шнурком от Андрюхиного Марса. Шнурком от Юркиной монеты цепляю предохранительную чеку за изогнутую ручку крышки люка.
Некислый сюрприз для Бунухо и компании готов. Как говорится: милости просим.
На всякий случай разбираю пистолет своего друга, проверяю работу ударно-спускового механизма. Он исправен и чист, на его частях местами сохранилась смазка. Остается вопрос к патронам: не подведут ли в ответственный момент после четырех лет пребывания в тайнике? Воздух здесь сухой, но сейчас снаружи лето. Кто знает, что тут творится зимой?..
Ладно. Иных вариантов нет.
Собрав пистолет, вгоняю в рукоятку магазин; запасной кладу в нагрудный карман для простоты и скорости доступа. Поворачиваюсь к Юрке.
– Все, парень – мы в режиме ожидания. Услышишь любой звук снаружи – бегом за дверь. Понял?
– Да, Паша.
По голосу чувствую, что понял. Парень как никогда серьезен и сосредоточен. Всегда бы таким был – глядишь, и не нажил бы неприятностей…
* * *
Сидим на полу рядом с приоткрытой стальной сейфовой дверью, привалившись спинами к холодной стене. Заворожено смотрим на желтый свет фонаря и молчим.
Не знаю, о чем думает Юрка. Я же осмысливаю прочитанную несколько раз предсмертную записку Андрея…
«Парни! Те, кто нас отыщет в этой проклятой норе! Если вы читаете это послание, значит, мы навсегда остались здесь – в холодном узком тоннеле. Я капитан Андрей Ткач – командир роты из бригады войск специального назначения. Со мной командир отделения – сержант Дёмин и рядовой Синица. Дёмин ранен в ногу и совсем ослаб. Здесь холодно.
Мы случайно наткнулись на вход в тоннель во время боя 17 февраля 2005 года. Успели заскочить внутрь, спасаясь от сползавшей по склону лавины. На склоне вместе с нами был старший сержант Волков, но он не успел спастись – нас накрыло снегом. Нас капитально накрыло толстым слоем снега. И поэтому здесь очень холодно.
В дальнем конце тоннеля установлена стальная дверь. Нам удалось сорвать ее запоры, а за ней ничего не оказалось. Пустота. Тупик.
Мы перепробовали все способы, чтобы выйти через люк. Мы использовали оставшиеся автоматные патроны для стрельбы по его крышке и петлям. Бесполезно. У нас было четыре гранаты. Я знаю, что любые взрывы в закупоренном пространстве смертельно опасны для находящихся внутри людей. Но мы все же решили рискнуть и взорвать одну. Толку нет – крышка подпрыгнула, впустив немного снега и, заново встала на место. Мы же еле оклемались от ударной волны и скачка давления. Так что взрывать остальные не будем – это самоубийство. Все бесполезно. Выбраться отсюда невозможно…
Здесь ужасно холодно.
Связи с нашими нет – аккумулятор в рации садится. В единственный фонарь сегодня установил последний комплект батареек. Скоро неделя как мы торчим в этой дыре, и надежды на спасение с каждым часом убывают. Еду из сухих пайков экономим – ее хватит дня на два-три. С водой хуже – ее просто нет. С люка немного капает. Наверное, от талого снега. За сутки набирается треть кружки. Постоянно хочется пить.
Здесь непередаваемо холодно…
Если у нас не получится выбраться, пожалуйста, передайте моей невесте Серафиме, моему младшему брату Юрию, тете Даше и моему лучшему другу Павлу Белозерову, что я их всех очень люблю.
И, пожалуйста, похороните нас по-человечески…»
Я блуждаю по лабиринтам прострации.
Со мной такое случается, когда спать нельзя, а силы на исходе. Сидишь неподвижно с открытыми глазами и балансируешь на грани сна и бодрости. Рассматриваешь удивительно реалистичные картины из прошлого или решаешь проблемы из настоящего. Все чувства включены и на стреме. И в то же время отдыхаешь…
Гулкий лязг ржавого металла моментально приводит в чувство.
– Подъем! – пихаю в бок задремавшего Юрку.
Мы вскакиваем и через мгновение оказываемся за дверью. Прижавшись спиной к шершавому бетону, упираюсь коленкой в дверь и подсказываю парню:
– Заткни уши и открой рот.
Сам выполняю те же действия.
Ждем…
Продолжение: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/krestovyi-pereval-chast-4-glava-7-8-9-65190cffad2c8b79294646db