Часть первая
«Отпуск»
Пролог
Германия; Нойхаммер
Ноябрь 1941 – март 1942 года
Назвать точную дату начала этой истории чрезвычайно трудно.
Возможно, она началась во время формирования из эмигрантов-националистов малочисленного «Грузинского Легиона» в составе армии кайзеровской Германии. Или пятью годами позже – в 1920-м – сразу после признания Польшей независимости Грузии. Или же со стартом Второй мировой войны – одновременно с полным разгромом Польши, когда Германия прибрала к рукам тщательно созданную поляками грузинскую «пятую колонну». А может быть в 39-м – на римском конгрессе грузинских фашистов Берлина, Праги и Варшавы, объединившим некогда разрозненные организации в мощный единый кулак.
Да, вероятно, то судьбоносное сборище в Риме и заставило лидеров Третьего Рейха обратить внимание на рвение «правых» выходцев из Закавказья. Вероятно, нацистскому руководству пришлась по душе степень их ненависти к Советской России, ибо уже через год молодых грузинских добровольцев стали зачислять в части вермахта и структуры Абвера. А еще через несколько месяцев Восточное министерство Германии подыскало для будущей «свободной Грузии» престолонаследника – князя Багратиона Мухранского.
В 1941-м эта история развивалась столь же стремительно. За двое суток до нападения Германии на СССР по приказу адмирала Канариса из грузинских агентов Абвера в срочном порядке создаются две оперативные группы: Тамара-1 и Тамара-2. Основная задача групп – разведывательно-диверсионная деятельность в тылу советских войск на Кавказе; общая численность высокопрофессиональных подразделений – около ста человек. А чуть позже – в ноябре 1941 года в Нойхаммере и опять-таки по приказу Вильгельма Канариса формируется специальное подразделение Абвера «Бергманн», куда в полном составе вливается группа Тамара-2.
Итак, примем за начало отсчета нашей истории дату создания батальона особого назначения «Бергманн».
* * *
В конце тридцатых годов Александр Ананьевич Чхенкели стал понемногу разочаровываться в жизни. Его отец к своему двадцатипятилетию успел добиться многого: известности, блестящей карьеры юриста, признания в среде социал-демократического движения на Кавказе. А что успел сделать к своим двадцати пяти Александр? Ровным счетом ничего из того, что удовлетворило бы безмерное тщеславие молодого человека, в жилах которого текла кровь настоящего горца.
Скорее всего, неудовлетворенность и жажда прославиться подвигли его отправиться в одну из лучших разведшкол Абвера, расположенную под Парижем. В школе внезапно пришло осознание: он создан для разведки, диверсий и прочих шпионских штучек. Выказывая рвение и успехи, он стремительно продвинулся из рядовых курсантов до оберефрейтора. Спустя полгода напряженной учебы на торжественном построении всем выпускникам разведшколы вручали погоны унтер-офицеров, а для Чхенкели сделали редкое исключение – он сразу стал фельдфебелем…
Во Францию Александр попал двадцатью годами ранее вместе с родителями. Отец – Ананий Иванович Чхенкели – был уважаемым на Кавказе человеком. Юрист, литератор, политик, социал-демократ, депутат IV Государственной думы. В 1918 году он занял пост председателя правительства Закавказской Федеративной Демократической Республики, затем принял пост министра иностранных дел. А с февраля 1921 отправился во Францию послом Грузинской Демократической Республики. Мать Александра носила редкое грузинское имя Маркине и слыла мягкой, обаятельной женщиной, внезапно скончавшейся в тридцать третьем от чахотки. Младший из рода Чхенкели воспитывался в духе ненависти и неприятия не только большевизма, но и всего связанного с Россией. Ведь по убеждению отца именно Россия отняла у них родину весной двадцать первого года.
Окончив школу Абвера, Александр мечтал о серьезной разведывательной работе, о возможности в полной мере проявить свои способности и талант. Однако командование не спешило забрасывать ретивого грузина в тыл противника. Вместо шпионско-диверсионных заданий его (фельдфебеля!) зачислили рядовым стрелком в одну из рот 1-й горнострелковой дивизии, принявшей участие весной 1941 года в балканской кампании.
Не смотря на численный перевес немецких войск, великолепное снаряжение и оружие, воевать в горах Югославии было тяжело. Югославы стойко сражались, обороняя каждый перевал, каждую горную тропу. Им помогал сам бог: на перевалах не стихали ледяные ветры, ущелья скрывались в промозглых туманах… Но немцам все же удалось прорвать линию фронта, и через двенадцать дней Югославия пала. В тех боях Александр получил первое ранение, а неделю спустя и первую награду. Поздравлять горных стрелков приезжал сам Адольф Гитлер; он и вручил молодому грузину с забинтованной ногой Железный крест 2-го Класса, а вместе с Крестом и погоны с двумя звездочками обер-фельдфебеля.
Да, инструкторы из Абвера хлеб даром не ели. К лету 1941 года Чхенкели стал не только полноправным бойцом среди потомков древних римлян, но и был назначен командовать отделением. Вскоре дивизию перебросили на западную границу – поближе к СССР. Там в составе группы армий «Юг» горные стрелки должны были участвовать в осуществлении плана «Барбаросса». Но с большевиками Александр воевал не долго: осенью сорок первого года его неожиданно отправили в Силезию – на учебный полигон Нойхаммер, где полным ходом шло формирование нового батальона под названием «Бергманн».
В переводе с немецкого «Бергманн» означало «Горец». Это именное подразделение имело в своем составе штаб с группой пропаганды и пять рот, три из которых были грузинскими. Общая численность батальона составляла тысячу двести человек. На одном из построений личного состава командир батальона подполковник Теодор Оберлендер обмолвился о нескончаемом потоке эмигрантов грузинской, чеченской, армянской, азербайджанской и других кавказских национальностей, жаждущих воевать с большевиками. При таком количестве добровольцев он не исключил возможности скорой реорганизации батальона в полк.
Но это касалось будущего, а пока полным ходом шло формирование штата. Командные должности, разумеется, занимали немецкие офицеры, а вот командирами мелких подразделений назначали наиболее подготовленных и преданных делу Рейха кавказцев. Таковым и предстал перед строгими очами руководства энергичный Чхенкели. Закончив короткое собеседование, Оберлендер остался чрезвычайно доволен. Еще бы: на лице бравого грузина – преданность и готовность служить, на кителе нагрудный знак «За ранение» и Железный крест. Оберлендер без раздумий определил его командиром взвода, а заодно произвел в штабс-фельдфебели, намекнув на блистательную карьеру офицера Абвера.
Карьера началась ровно через неделю.
Посыльный передал приказ коменданта построить взвод на плацу. Комендант – полноватый, холеный капитан – выслушал доклад Чхенкели и проверил личный состав по списку. Затем произнес короткую речь о необходимости исполнить священный долг перед великой Германией и приказал взводу размещаться в кузовах двух грузовиков.
– Господин капитан, нас отправляют на фронт? В горы? – только-то и спросил растерянный штабс-фельдфебель.
Комендант надменно усмехнулся:
– В горы вас пошлют после горнострелковой подготовки в Баварии – в местечке Миттенвальд. А пока надлежит выполнить работу попроще. Вы поступаете в распоряжение лейтенанта Моделя. Он поедет в кабине первой машины, вы – в кабине второй…
Грузовики тотчас отправились в путь.
Куда? Зачем? Надолго ли?..
Никто из кавказцев этого не знал.
Вырулив за территорию учебного полигона Нойхаммер, два грузовика проехали пару километров по хорошему шоссе и свернули на проселок в густой вековой лес. Средь высоких деревьев петляли еще с четверть часа, пока не подкатили к огромной прямоугольной поляне, заключенной в двойной периметр из колючей проволоки.
«Шталаг 308», – прочитал Александр надпись над воротами.
Из кабины первого грузовика выскочил сопровождавший офицер и, коротко объяснившись с начальником караула, приказал взводу выгружаться из машин.
Построив и проверив личный состав по списку, Чхенкели доложил лейтенанту Моделю о готовности подразделения выполнить любой приказ командования.
– Посмотрим, ко всему ли вы готовы, – усмехнулся лейтенант и добавил: – Разрешаю покурить. Далеко не расходится.
Бойцы взвода полезли в карманы кителей за сигаретами. Закурил подле офицера и штабс-фельдфебель…
Через пару минут к ним подошел офицер в черной форме СС. Александр неплохо разбирался в знаках различия, но никак не мог запомнить мудреные звания в элитных войсках рейхсфюрера Гимлера. Кажется, это был гауптштурмфюрер – капитан. Приложив ладонь к матерчатому козырьку, Чхенкели вытянулся в струнку. Эсесовец вальяжно кивнул, поздоровался за руку с Моделем и что-то приглушенно сказал. Меж ними начался негромкий разговор, а Александр, четко следуя субординации, отошел в сторонку…
– Штурмшарфюрер! – вскоре послышался чей-то голос.
Чхенкели спокойно курил, изучая висевшие на столбах фанерные таблички с надписями на немецком языке…
– Штурмшарфюрер!!
Он на всякий случай обернулся. И обомлел – эсэсовец требовательно смотрел на него.
«Понятно. Значит, мое звание в войсках СС именуется «штурмшарфюрер», – торопливо шагал он в направлении офицеров. – Надо запомнить…»
– Ваш взвод поступает в мое распоряжение. Пока вы будете служить в Шталаг 308, вам надлежит забыть о том, что вы – штабс-фельдфебель и четко исполнять все мои указания, – отчеканил капитан. – Да, я забыл представиться: заместитель начальника айнзатцкоманды 4/1 гауптштурмфюрер Эрих Хартманн. Вам все понятно?
– Так точно, господин гауптштурмфюрер!
– Отлично. А теперь постройте своих людей и следуйте в блок №14. Там вас встретят и разместят…
* * *
СССР; Крым; Керченский полуостров
Май- июнь 1942 года
Крым. Немецкие войска побывали в здешних краях дважды: осенью 1941 года их быстро отбросили назад, а вот в мае 1942-го им удалось закрепиться на полуострове, захватить Керчь, прорваться к Керченскому проливу и окружить ряд частей Красной Армии. В кольце окружения оказалось свыше десяти тысяч человек: морские пехотинцы из 83-й бригады, бойцы 95-го погранотряда, курсанты Ярославского и Воронежского военных училищ. Не желая сдаваться врагу, наши бойцы отошли к каменоломням у поселка Аджимушкай и заняли круговую оборону. К тому времени в каменоломнях успела укрыться от артобстрелов и бомбежек часть местного населения – старики, женщины, дети. Всего к 16–17 мая под землей собралось около двадцати тысяч человек. Заняв позиции по линии входов, аджимушкайцы отбили несколько штурмов, и постепенно перешли к активным действиям – периодическим вылазкам и нападениям на позиции неприятеля.
Обитателей подземных выработок ждали самые суровые испытания, ведь заранее эти норы в скалистой породе к долгой обороне не готовили – в них не было ни запасов продовольствия, ни медикаментов, ни боеприпасов. Даже с водой временами становилось туго. Но люди держались. Мало того – героическая оборона Аджимушкайских каменоломен отвлекала на себя значительные силы противника, и поэтому немецкое командование приказало в кратчайшие сроки пленить или уничтожить всех, укрывшихся в подземельях. Против них были брошены отборные войска: два пехотных полка 46-й дивизии; тяжелая техника, включая танки; саперный батальон и специальная команда войск СС. Гитлеровцы окружили каменоломни рядами колючей проволоки, взрывали мощные авиабомбы и заваливали входы, устраивали обвалы. Но все было тщетно – защитники подземелий не сдавались.
И тогда в Берлине решили действовать по-другому.
20 мая 1942 года из Берлина в Керчь пожаловал высокий гость – генерал-инспектор химических войск Окснер. Вслед за этим одержимым человеком, страждущим отличиться, прибыло пять транспортных самолетов с секретным грузом на борту. Данным грузом оказалось химическое отравляющее вещество, содержащееся в больших баллонах, в специальных гранатах и в узких цилиндрических емкостях.
Первую газовую атаку гитлеровцы подготовили к 25 мая. Засыпав землей все найденные входы в каменоломни, они подвели к оставленным щелям трубы от баллонов и пустили по ним сжатый отравляющий газ. Газовые атаки следовали одна за другой в течение нескольких дней…
По некоторым сведениям от удушающих газов погибло до десяти тысяч скрывавшихся в подземельях советских людей. Первыми умирали ослабленные старики, женщины, дети, раненные красноармейцы.
Когда немецкие солдаты попытались сунуться вниз, полагая, что подземный гарнизон наконец-то сломлен или полностью уничтожен, на них, как и прежде, обрушился ураганный огонь. А в эфир – на Большую землю полетела радиограмма: «Всем! Всем! Всем! Всем народам Советского Союза! Мы, защитники Керчи, задыхаемся от газа, умираем, но в плен не сдаемся!»
Это был один из двух известных случаев применения боевых отравляющих веществ в годы Второй мировой войны.
Глава первая
Россия; Краснодарский край
Наше время
Трассу, соединяющую Ставрополь с Краснодаром, немного подлатали. Вероятно, сейчас – «в свете исполнения корпорацией «Олимпстрой» исторических решений членов Политбюро Единой России», эта дорога вдруг стала «нужной» и «важной».
Что ж, пусть так. Лишь бы было, ибо по-другому: нормально, по-деловому, без авралов, позерства и саморекламы – мы пока не умеем.
Сегодня моему подразделению предстоит нормальное мужское занятие или как принято выражаться в нашей бригаде: «работа по специальности». Дело в том, что после трагедии в пермской «Хромой лошади» господа пожарники из МЧС ринулись с проверками по клубам, кафе, ресторанам и прочим заведениям, где народ любит собираться в большом количестве и дергать конечностями в такт невероятно громкой музыке. Рейды с проверками естественно выявляют большие и малые недостатки. Как следствие – постановления о закрытии; в лучшем случае – письменные замечания, предписания об их устранении в такой-то срок… Все это влечет потерю прибыли и закономерное негодование коммерсантов. А негодование, как известно, иногда выливается в физическое надругательство. Потому нас и взялись использовать в качестве весомого довеска к неулыбчивым и надменным служителям фемиды торжественно именующих себя «судебными приставами». Под тяжелыми взглядами моих широкоплечих орлов коммерсанты шалить перестали, притихли. В общем, реакция трансформировалась в адекватную, но нам сия работенка по охране бабского и инфантильного мужского контингента все равно не нравилась. Не для нас эта работа…
Вот. А сегодня, стало быть, мчимся из Ставрополя в город Кропоткин. Едем отрабатывать по специальности – обезвреживать четверых ублюдков, тремя сутками ранее расстрелявших пост ДПС на трассе «Дон». Это настоящее дело. Ребята из «конторы» расстарались: оперативно вычислили место отсидки бандюков с точностью до подъезда в десятиэтажном доме, обеспечили нас приличными машинами. Брать уродов в спальном райончике, расположенном на бойкой улице Красной, по соседству с лицеем, детским садом, аптекой и кафе мы не решились. Помозговав, предложили другой план, а начальство, для порядка приукрасив его генеральскими фантазиями, согласилось.
Едем на двух больших внедорожниках с наглухо тонированными стеклами. Сзади едва поспевают две бело-голубых «пятерки» дэпээсников с краснодарскими номерами – для них в нашем плане отведена небольшая, но важная роль.
Теперь о самом плане. Марка машины, на которой угребки приехали в Кропоткин и на которой, скорее всего, уедут – нам известна. Это потрепанная «десятка» черной масти. Во дворе десятиэтажного дома установлено круглосуточное наблюдение – ни одна интересующая нас личность мимо не проскочит. Даже в том случае, если личности пожелают рассосаться поодиночке, пешком и переодевшись. Устраивать шоу с масками во дворе, где полно машин, вечно сидят по лавкам бабки, и с визгом носится детвора – тоже опасно, поэтому будем брать козлов на дороге. От дома имеется два выезда: западный и восточный. В центре двора магазин и уличное кафе, где «контора» расположила глазастых агентов и ждет лишь появления из подъезда бандитов. Отследив направление их движения, коллеги немедленно сообщат нам. Ну, а мы обязаны заранее занять позиции и ждать…
За пару кварталов от означенной десятиэтажки делимся на три группы: внедорожники встают в теньке небольшого проулка. Одна милицейская «пятерка» занимает пост на Красной возле налоговой инспекции – это восточнее десятиэтажного дома метров триста. Сотрудники другой машины организуют дежурство по выборочной проверке документов западнее – ближе к масштабной автомобильной развязке.
Мы уверены: четверка бандитов постарается выбраться на трассу «Ростов-Владикавказ» и прорваться по ней на юго-восток – как можно ближе к Чечне, Ингушетии или Дагестану. Вряд ли у них имеются другие планы, поскольку именно там плодятся обкуренные мстители и словно тараканы расползаются по стране для свершения своих «подвигов»…
* * *
Кропоткин хорош во всех отношениях. Тихий, утопающий в зелени садов райцентр; восемьдесят тысяч жителей. Шесть вузовских филиалов, чудесный Покровский собор и крупная железнодорожная станция. Равноудален от Краснодара и Ставрополя, круглый год – прекрасный мягкий климат. Хотя бандитами этот чудный населенный пункт наверняка выбран по другим соображениям.
Во-первых, здесь проживает кто-то из их сообщников или единоверцев. Во-вторых, городок достаточно велик, чтобы его жители таращились на каждого незнакомца и в тоже время достаточно мал для наличия мощных силовых структур, способных исправно отслеживать всех залетных горцев. Наконец, в-третьих, Кропоткин попросту оказался на пути удиравших с места преступления бандитов.
На тенистой стоянке из машин не выходим – незачем своим видом распугивать мирных граждан. Я разрешаю слегка опустить тонированные стекла, чтобы не задохнуться от табачного дыма. Однако выкурить по сигарете не успеваем – в моем нагрудном кармане шипит рация:
– «Палермо», ответь «Орлану»!
– Да, «Орлан» – «Палермо» на связи.
– Срочно двигай к восточному посту. Как понял?
– Понял! – толкаю в бок водилу: – Заводи! – Для надежи переспрашиваю: – «Орлан», это у налоговой?
– Да-да! «Десятка» с четырьмя пассажирами выехала со двора и повернула к налоговой…
Яснее некуда. От нашей позиции до восточного поста – два квартала.
Первый джип, в котором еду я, должен немного оторваться от второго.
Отрываемся.
– Вон они, – вглядывается вперед мой водитель.
– Где?
– Через три машины.
Все верно – через три машины в потоке едет темная «десятка». Едет аккуратно – на правила бандюкам сейчас плевать не резон.
И мы аккуратны – никаких резких и подозрительных телодвижений: следуем точно в потоке, попутных автомобилей не обгоняем. Куда нам спешить?..
На ближайшем перекрестке разделяющие нас машины сворачивают с трассы на поперечную улицу, и мы оказываемся у кормы «десятки». Это они – сомнений быть не может – регистрационный номер нам успели сообщить фээсбэшники.
Держим дистанцию в тридцать метров и приближаемся к восточному посту ДПС.
– Готово, – цедит сидящий сзади старшина Павлов – мой давний боевой товарищ по кличке Бивень.
Несгибаемый, надежный Бивень комментирует ленивый взмах полосатой палочки, приказывающей черной легковушке остановиться. Два безоружных дэпээсника неплохо справляются с ролью: лениво слоняются по пыльной обочине и выглядят вполне безобидно. Да и ситуация заурядная – из разряда профилактических проверок. Поэтому «десятка» моргает повортником, принимает вправо и спокойно тормозит.
Сработало.
Бандитским водителем занимается милицейский сержант. Второй мент – младший офицер – согласно задумке, машет палкой нашему внедорожнику.
Мы останавливаемся впереди «десятки» – так, чтобы в случае че-го она не смогла одним движением рвануть дальше по трассе. Мои ребята на другом внедорожнике заезжают на тротуар, не доехав до восточного поста сотни метров. Они наблюдают в четыре пары глаз, слушают рацию и контролируют ситуацию с помощью трех «винторезов» с хорошей оптикой. Старший второй группы – капитан Лешка Топорков. Он одет в гражданку. У него тоже имеется автоматическая винтовочка с убойными боеприпасами, но сегодня он обойдется без нее.
Сержант вальяжно подходит к «десятке», представляется. Глядя вслед проносящимся мимо авто, просит предъявить документы…
Ознакомившись с ними, о чем-то говорит с водителем. Улыбается, кивает. И опять озирается на проезжающие машины… Хорошо играет – непринужденно, правдоподобно.
Наконец – апофеоз. Офицер, остановивший нашу машину, тоже делает вид, будто занят проверкой документов и внешним осмотром нашего солидного авто. Потом машет напарнику и зовет его. Сержант с документами лица оборзевшей кавказской национальности делает несколько шагов в его сторону…
Нарочито громкий диалог меж дэпээсниками длится несколько секунд. Офицеру нужны два понятых для проведения досмотра внедорожника – дескать, его владелец требует все сделать согласно букве закона.
Сержант возвращается к «десятке» и просит водителя помочь. Дело-то плевое, не отнимет и минуты: показаться несговорчивому законнику и расписаться в протоколе.
После короткой паузы кавказец нехотя выбирается из салона, мельком оглядывается по сторонам и вместе с сержантом направляется к нам…
Это сигнал Топоркову. Он должен быть где-то рядом – в трех шагах.
Все сидящие в нашей машине в полной готовности.
Сзади раздается громкий хлопок – Леша Топорков закинул в салон «десятки» шумовую гранату.
Оглашаю салон привычной командой:
– Работаем!
В одну секунду мы оказываемся под палящим солнцем: те, что с левого борта навалились на водителя-кавказца; я с Бивнем в три прыжка оказываюсь у «десятки». Здесь же и Топорков.
Двое из второго внедорожника обязаны держать ситуацию в прицеле – это наше старое отработанное правило. По большому счету, оставшиеся в «десятке» приговорены нами к смерти. Это означает, что если операция в какой-то момент захлебнется и пойдет наперекосяк, то мои снайперы из «винторезов» хладнокровно изрешетят бандитскую машину до состояния изъеденного молью шерстяного носка. Расстреляют, как учил товарищ Берия – без лишних церемоний. Собственно, потому сержант заранее и выманил из темной легковушки водителя. Его одного вполне достаточно для дачи показаний в Федеральной службе безопасности о террористическом акте на трассе «Дон». А нам для отчета об успешно проведенной операции.
Короче, косяков не случилось. Или почти не случилось.
Три пассажира сами вываливаются из «десятки» – оглушенные, задыхающиеся и орущие от страха за свои жизни. Двоих удается сразу уткнуть мордами в асфальт. Третий, стреляя во все стороны из пистолета, стремглав бросается сквозь автомобильное движение через дорогу.
Крутанувшись, я присаживаюсь на колено, вскидываю автомат, совмещаю линию прицела с затылком угребка. И жду ровно одну секунду…
Кто-то из моих снайперов успевает сделать выстрел первым.
Готов. Убежал недалеко. Ноги кавказца несуразно заплетаются; тело складывается пополам и безжизненно шмякается на проезжую часть – аккурат поперек разделительной полосы. И тут же по его башке с визгом покрышек проползает иномарка.
– Не стоит бегать от снайпера – умрешь уставшим, – ворчу я, защелкивая на запястьях лежащего «духа» наручники. Тот податлив и что-то ласково шепчет по-басурмански – верно предлагает большие деньги или читает молитву…
Встаю, отряхиваюсь. Гляжу по сторонам – нет ли пострадавших от беспорядочной пальбы трусливого ублюдка. Кажется, нет. Прохожие напуганы: жмутся к домам и стараются скоренько проскочить место скоротечной перестрелки.
Резко скрипит тормозами машина с фээсбэшниками. Через пару секунд откуда-то появляется вторая, за ней останавливается автомобиль скорой помощи…
Дело сделано. И сделано хорошо. Можно сказать: стерильно.
Вечереет. Ищу взглядом координатора операции – генерала ФСБ. Пора докладывать о завершении операции и сматываться домой…
* * *
Мчимся по той же трассе в сторону Ставрополя. Дорога домой всегда веселее и воспринимается легче. Особливо после удачно выполненной работы.
Взятых кавказцев сдали на руки фээсбэшникам: трех здоровых и одного еще тепленького. Мой снайпер слегка расстроился: целил в башку, а попал в шею. Те же фээсбэшники забрали взад свои навороченные машины, взамен подогнали наши старые УАЗы. Мы люди не гордые, и крутых из себя не корчим – что Родина-мать дала, на том и ездим.
Среди моих ребят потерь нет и это особенно приятно. Парни расслабились: кто спит, кто бездумно глазеет на красивые пейзажи правобережья Кубани, подсвеченные оранжево-синими предвечерними сумерками. Парням хорошо – приедут и завалятся спать. А мне сочинить письменный отчет, копию которого я пообещал генералу ФСБ выслать электронкой к завтрашнему полудню.
Устало смотрю на бегущее навстречу дорожное полотно. Водила включил габаритные огни с фарами, но мощный ксеноновый свет все одно становится серым на новеньком асфальте…
Итак, согласно всем удостоверяющим мою личность документам, я – Павел Аркадьевич Белозеров. Подполковник, заместитель командира отдельной бригады специального назначения. Русский, тридцати шести лет от роду. Высок, статен, сероглаз, на здоровье не жалуюсь. Большинство баб считает мою наружность располагающей. Возможно, так и есть – им виднее. Более всего ненавижу зависимость. Именно поэтому, почувствовав однажды, что основательно подсел на «палочки смерти», я бросил курить и с тех пор дымлю в очень редкие моменты – когда очень хорошо или когда хуже некуда. По той же причине я никогда не пробовал наркотиков и спокойно отношусь к алкоголю. Как к лекарству: легко накачу стакан водки после боя или рюмку-другую «за свиданьице» с милой барышней. Для потенции, так сказать, и длительности оргазма.
Кстати о барышнях. Не женат я до сих пор тоже из-за неприязни к зависимости. И еще благодаря абсолютной убежденности в том, что деньги на шлюх, бухло, закусь и прочие невинные мужские шалости не должны аккумулироваться в кошельке одной-единственной женщины. Неправильно это. Они должны использоваться по своему прямому назначению.
Давным-давно, когда вода была мокрее, а сахар слаще, я окончил Рязанское десантное училище; десятью годами позже – Военную академию имени М.В. Фрунзе. Всю сознательную жизнь, за исключением моментов ее нетрезвого восприятия, я готовил себя к борьбе с врагами Отечества. Дрался, выживал, зализывал раны, умирал на тренировках Кочергина и Шеменёва, убивал и калечил сам и снова зализывал раны… Однако, как доказывает многолетняя практика: Родину гораздо труднее защищать от своих, нежели от чужих.
«Свои» ударными темпами разворовали закрома, позже затеяли чумовые реформы: образования, ЖКХ, судебную, административную… В довершение в пух и прах разгромили наши Вооруженные Силы. «Свои» – что тут скажешь…
Спору нет – реформы нужны. Только не такие, от которых молодежь тупеет и спивается, армия чиновников растет, а из армии всамделишной людей гонят на улицу. Эти «свои» убивают военную науку – закрывают НИИ, Академии и лаборатории. Гробят целые рода войск – от трех высших вертолетных училищ намереваются оставить крохотный и единственный факультет в Краснодаре. Добрались и до элитных войск спецназа: одним росчерком пера уничтожена Бердская бригада, та же участь уготована и нашему соединению. Половину личного состава моей бригады сократили, оставшихся перебросили под Ставрополь ожидать приказа и приведения к новому штату. Чует мое сердце, что останется от бригады меньше батальона.
Такие вот пироги с керамзитом.
Конечно, «маршал Табуреткин» тут не причем. Человек, «притянутый за уши» в руководство Вооруженных Сил из мебельного отдела Питерского военторга не в состоянии замыслить ничего масштабнее смены гарнитура в своей приемной, и ничего глупее заказа новой армейской формы у Юдашкина. Понятно, что по голове этого «плюшевого мишки» стучат сверху; понятно, что каждым его движением управляет тонкая невидимая нить. Но людям-то от этого не легче…
Подъезжаем.
Глубокая ночь. В салоне темно и уютно. Внутреннее пространство лишь самую малость озаряется приятной подсветкой приборов. С заднего сиденья доносится жизнеутверждающий храп двух молодых бугаев. Спят так крепко, что нам с водилой завидно…
С трассы свернули полчаса назад и последние километры до гарнизона не спеша пробираемся по разбитой грунтовке. Торопиться нам некуда – в столовую к ужину опоздали, а до завтрака несколько часов.
Узнав наши машины, дежурный с КПП поднимает шлагбаум, и вскоре УАЗы тормозят у моего дома.
– Не забудьте сдать, – киваю на свое оружие с боеприпасами и пожимаю ладони сонным парням.
– Не забудем, командир – не волнуйся, – сладко зевает старшина Павлов.
Бивень – человек слова. Сказал – сделает.
Машу рукой пассажирам второй машины и захожу в сумрачное нутро подъезда. Старые щербатые ступени двух лестничных пролетов. Второй этаж, слева – дверь со сломанной ручкой. Роюсь в кармане в поисках ключей…
И натыкаюсь взглядом на торчащую в щели записку.
Открываю замок, захожу в квартиру, включаю свет.
Разворачиваю листок, читаю: «Подполковнику Белозерову П.А. срочно прибыть в строевой отдел для оформления отпускного билета и проездных документов. Начальник штаба отдельной бригады подполковник…»
– Какая прелесть, – бросаю послание и достаю из холодильника початую бутыль. Хлопнув водочки, чешу сморщенный лоб: – С одной стороны отпуск – это хорошо. Родной город, мама, чистое постельное бельишко; два месяца беззаботной жизни с домашним борщом на обед и холодным пивом на завтрак. И опять же – отчет сочинять не придется. А с другой стороны… отпуск – жутко плохая примета.
«Почему?» – определенно кто-то спросит меня.
А потому что долги по отпускам заставляют догуливать перед увольнением.
Глава вторая
Россия; Саратов
Наше время
Юрка Ткач готовился к архиважному делу.
Обычно насмешливое или откровенно издевательское выражение лица сменилось сосредоточенной серьезностью, взгляд горел азартом; движения были нетерпеливы, но точны. В задумчивости он разгуливал по хорошо отремонтированной комнате, обставленной современной мебелью в стиле хай-тек; изредка присаживался на диван, хватал белоснежный ноутбук и торопливо стучал по клавишам. Потом откладывал компьютер, листал какой-то справочник и что-то записывал в блокноте. Затем вскакивал и опять нервно вышагивал от лоджии до запертой двери. Его тетка – Дарья Семеновна – пожилая, суетливая женщина, несколько раз робко стучала, звала обедать. Он морщился и, повысив голос, отказывался…
Юрка был беспринципным и циничным оторвягой, рано лишившимся родительской заботы и ласки. Худоликий молодой человек с темными непослушными вихрами и вздернутым маленьким носом. Мелковатость и щуплое телосложение, однако, не мешало быть отчаянно дерзким, неуступчивым, заводным. Завод, правда, действовал строго до означенного рубежа, в силу крайне низкого болевого порога. Он отлично учился в одной из сильнейших школ города, выигрывал олимпиады по математике, физике, информатике; очень любил точные науки и радовал старшее поколение надеждами. В положенный срок получил аттестат особого образца с золотой медалью, и без экзаменов определился в престижный московский ВУЗ на факультет информационных систем и защиты информации. Начав учебу в столице, Юрка по привычке погрузился в науку. Серьезно погрузился – с головой и со всем ее содержимым. Но выдержки с настроем, увы, хватило ненадолго – Москва не тихая провинция: бешеный темп жизни, широчайшие возможности, космические цены. Стипендия хоть и звалась повышенной, да все одно вызывала усмешку…
Внезапно в тишине пищит мобильник.
– Да, – приглушенно отвечает Юрка. Выслушав абонента, кивает: – Понял-понял. Как у вас? Ага… А с формой? Ясно. Да… Немного осталось. Почти. Масло поменял? Отлично… Нет, сейчас поеду. Давай, до связи…
Телефон мягко падает на диван. Ткач вздыхает, сладко потягивается, глядя в залитое солнцем окно и, отправляется на кухню обедать…
Своих детей у Дарьи Семеновны не было. Видимо, поэтому после смерти родной сестры она без раздумий забрала к себе одного из племянников. Старший – Андрей к тому моменту успел получить офицерские погоны, а вот Юрия попечительские органы могли определить в интернат. Позже, когда Андрей пропал без вести, она изрядно сдала, но нашла в себе силы оправиться от потери – надо было жить ради младшего. Впахивая бухгалтером в трех организациях, тетя раз в месяц отправляла в Москву немалый по меркам Саратова денежный перевод. Этих средств юному дарованию хватало на скромный ежедневный ужин в дешевом кафе и на самый незамысловатый прикид китайского производства. А вокруг кипела такая сладкая жизнь! Сокурсники регулярно устраивали попойки, хорошо одевались, встречались со смазливыми телками, кое-кто из парней гонял на дорогих тачках…
В течение первых двух лет учебы Юрка старался подрабатывать относительно честными способами. К примеру, решал за приятелей контрольные и курсовые, выполнял сложнейшие трехмерные чертежи в навороченных компьютерных программах. Нет, на протяжении первого семестра он помогал безвозмездно – в качестве дружеской помощи. Потом жизнь прижала. А сильнее всего кольнула самолюбие фраза одной симпатичной девчонки, которую он пригласил посидеть в кафе. Своих денег рассчитаться за посиделки ему не хватило – подружка употребляла исключительно дорогие напитки. Протянув Юрке тысячную купюру, она ехидно бросила:
– Ума нет – считай копейки…
Уж чего-чего, а ума у него было с избытком.
После тех посиделок он всерьез призадумался и очень скоро раскрыл секрет успеха. Взрослые в далеком детстве учили: трудись, Юрочка, не покладая рук, и обязательно добьешься уважения с достатком. «Бред! Чистой воды бред!» – решил он про себя и начал искать способы, чтобы как меньше работать при как можно большем результате. Порвав с «чистоплюйством», он стал действовать по принципу: «чем умнее человек, тем честнее и виртуознее он должен обманывать окружающих».
Иногда, изрядно осерчав с голодухи, он наказывал туповатую золотую молодежь с особой изощренностью, бросая свои математические способности на суконные поля карточных сражений. Никакого зеленого сукна в общаге, конечно, не водилось, но азарта от этого у молодых студентов не убавлялось. А Юрке – игроку от Бога – азарт соперников был только на руку. Щуплый гроссмейстер в непревзойденной и элегантной манере «раздевал» кого угодно: и начинающих первокурсников, и середнячков, и мастеров с последнего этажа общаги, где обитали аспиранты… Лафа, правда, закончилась быстро. Где-то к середине второго курса народ осознал недосягаемость его класса с невозможностью реванша и стал играть с ним только в приличном подпитии, когда чувство самосохранения засыпало, свернувшись клубочком в дальнем углу. И нищему Юрке опять приходилось тренировать изобретательность…
Однажды по коридору общаги промчался сынок банкира Брагин. Заглядывая в нужные комнаты, он оповещал:
– Парни, Ткач нажрался! Сидит на кухне пьяный в жопу!..
Это была великолепная новость. Считая человеческие слабости первопричиной всех неудач, и принципиально не поддаваясь вредным привычкам, Юрка не курил, никогда не прикасался к наркоте и практически не пил. И вдруг пьяный в хлам!
На кухню тотчас отправилась делегация реваншистов.
Уговаривали долго. Юрка икал, пускал слюни, бормотал что-то несвязное, дважды чуть не упал с подоконника и, мотая башкой, наотрез отказывался играть. Реваншисты напирали. Особенно упорствовал Брагин, льстиво уверяя, что великим игрокам стакан водки – не помеха…
Юрка долго сопротивлялся, но, в конце концов, сдался. Его дотащили до стола, усадили; торопливо начертили таблицу. Едва не засыпая, пьяный гроссмейстер предложил партнерам расписывать пулю по минимальной, почти детской ставке. Но где там! Не для того богатые отпрыски все это затевали! В результате перед стартом игры цена за вист была установлена на дьявольски высоком уровне.
Раздали карты. Ткач взял свои, сел поудобнее на стуле и… ласково оглядел партнеров.
И в этот миг партнеры с ужасом обнаружили за столом совершенно трезвого товарища, не имевшего ничего общего с тем аморфным телом, которое он весьма правдоподобно изображал минуту назад. Сейчас перед ними сидел расчетливый, сосредоточенный и безжалостный боец.
– Раз, – ровным голосом объявил Юрка.
И последовала жуткая карточная бойня, какой еще не бывало на факультете информационных систем и защиты информации…
* * *
Покончив с обедом, Юрка благодарит тетю Дашу, возвращается в комнату и вгоняет в белый ноутбук флешку. Перекинув на нее с десяток файлов, переодевается, хватает мобильник и выскакивает из дома.
На углу Московской и Рахова ему приходится простоять минут десять, прежде чем рядом тормозит новенькая белая Шевроле Нива.
– Привет, – довольно глядит поверх темных очков давний дружок Базылев – полноватый молодой человек с вечным румянцем на щеках и бесцветным бобриком на голове.
Юрка садится рядом.
– Здорово.
– Эскизы сделал?
– Yes it is. Гони к Башке в типографию…
Пробившись сквозь жуткие пробки, «Нива» подкатывает к бывшему «Полиграфкомбинату». Подкинув и ловко поймав флешку, Ткач хитро подмигивает товарищу. И отправляется на встречу с Башкой – неуклюжим увальнем, изредка и во внеурочное время выполняющим за хорошие бабки левые заказы…
Мы, русские, подчиняемся правилам и законам лишь в той степени, в которой нас к этому принуждают. Не более. Вот и Ткач решил пересмотреть некоторые постулаты, «инфицировавшие» его организм вместе с материнским молоком. Ему было жутко стыдно перед образом пожилой матери, ни разу в жизни не позарившейся на чужое. Было совестно перед памятью старшего брата – капитана спецназа, героически погибшего в горах Кавказа близ Грузинской границы. Однако нищета с постоянно ноющим от голода желудком измучили и доконали.
Впервые он свернул с прямой дорожки в конце второго курса, когда народ стал шарахаться, завидев в его руках колоду игральных карт. Поднаторев к тому времени во взломах отнюдь нехитрых кодов, записанных на магнитных полосках банковских кредитных карт, Юрка приноровился обчищать счета рассеянных студентов младших курсов. Сделать это было просто: стипендии перечислялись на вышеозначенные карточки, а беспечные владельцы оных частенько хлопали ушами. Оставалось раздобыть пароли…
Приворовывать у товарищей было делом противным, а главное – опасным. При определенных обстоятельствах, разработчика и главного исполнителя могли схватить за руку. И не сотрудники правоохранительных органов, а сами товарищи, что грозило болезненным судом Линча.
В общем, пораскинув мозгами, Юрка уяснил еще одно правило: результаты его усилий должны с лихвой оправдывать риск провала. Потому с кражами крохотных студенческих стипендий он решил раз и навсегда завязать. И вправду – сколько можно заниматься ерундой?..
Через пару месяцев подоспело предложение «инициативной группы товарищей» принять участие в потрошении банкомата на территории соседнего НИИ. Ткач нутром ощущал идиотизм затеи, но перебороть себя не смог. Ночью компания из семи человек вооружилась крепким инструментом и отправилась на дело. Около четырех утра они проникли за забор режимного объекта и раскурочили правую нижнюю часть банкомата, где покоились лотки с купюрами. В целом операция удалась, но суммой завладели отнюдь не астрономической – после подсчета и дележа, на каждого вышло около ста двадцати тысяч. За тяжелой ночкой последовало нервное утро и не менее напряженный день… С неделю Юрка не прикасался к своей доле и ожидал прихода в общагу ментов с опергруппой.
Пронесло. Но он зарекся участвовать в групповых делишках.
* * *
Юрка возвращается из «Полиграфа» минут через тридцать.
– Почему так долго? – взволнованно шипит Базылев.
– Долго. Скажи спасибо, что за полчаса уломал.
– Не хотел брать заказ?
– Башка не любит работать с пластиком и не соглашался помочь, пока не я не показал аванс наличными.
– Фу-ух. Значит, напечатает?
– Сделает, – уверенно кивает Ткач. – Только сомневается на счет сроков. Поехали отсюда…
«Нива» плавно трогается в сторону центра. Стараясь избежать пробок, Базылев лавирует по узким саратовским улочкам и молча курит.
– Ты чего такой хмурый? – нарушает паузу Юрка.
– Не… Я счастлив как дегустатор с ликероводочного завода. Ведь скоро все измениться, правда?
– Писаться от радости пока рановато, но и расстраиваться – не вижу повода. А счастливы будем, когда вернемся.
– Из Москвы?
– Баз! – недовольно смотрит Юрка на друга.
Вспомнив об уговоре не называть имен, названий населенных пунктов и прочих «говорящих» деталей из предстоящей операции, тот корчит виноватую рожу.
Ткач дал себе слово больше никогда не участвовать в групповых грабежах. Во-первых, чем больше народу задействовано в деле, тем больше вероятность утечки информации. Во-вторых, об этом мог узнать старший брат, а его Юрка уважал, любил и боялся. В-третьих, это было чертовски опасно. И, в-четвертых, за групповые преступления давали несравнимо больший срок.
Но так уж случилось, что вскоре позвонила тетя Даша и сквозь слезы поведала о несчастье с Андреем. Потом закончились экспроприированные у банкомата деньжата, наступила суровая зима… В общем, пришлось вновь напрягать темными замыслами светлую головушку. Ведь чтобы просто жить, надо просто работать. А чтобы быстро разбогатеть и жить хорошо – надо шевелить мозгами в другом направлении.
И Ткач организовывал, подкупал, блефовал, спекулировал и изобретал… Фантазия всегда была движущей силой в его жизни. Люди с удовольствием включались в придуманную им игру и даже благодарили, не замечая, что работают за него и на него. У Юрки же появлялись средства и свободное время, которые он с удовольствием тратил на воплощение своих желаний. Но все это были цветочки. Ягодки созрели к середине четвертого курса.
В одно прекрасное морозное утро наш юный герой взломал сервак известного московского банка с зашифрованными логинами и паролями кредитных карт. Не теряя времени (дабы служба безопасности не успела заблокировать счета из взломанного банка данных), гений информационных технологий скопировал логины на магнитные полосы заранее приготовленных карт, распечатал список паролей и бросился к ближайшей станции метро.
Полдня он мотался по окраинным районам столицы. Подыскивая банкоматы в относительно спокойных местах, Юрка пихал в них по очереди две-три карты, проверял состояние счета и тут же безжалостно их опустошал. Потраченные усилия окупились: в тот фартовый день он стал богаче на два миллиона восемьсот тринадцать тысяч. Рублевый барыш еле уместился в карманы джинсов и легкой спортивной куртки…
Простота и доступность технологии пришлась по вкусу, и Ткач капитально подсел на этот «наркотик». Еще бы! Отныне и ему стали доступны дорогие шмотки, навороченная машина, самые красивые телки с курса и походы с ними в крутые рестораны. Теперь не требовалось ждать перевода из Саратова, а можно было самому помочь тёте Даше деньгами. А самое главное – он не опасался за ненадежных партнеров, способных по пьяни разболтать о содеянном или совершить другую глупость. Этих партнеров у него попросту не было. Мало того – никто из сокурсников даже не догадывался, из каких недр и какими способами черпаются немалые средства…
А закончилось все банально.
С некоторых пор понятие приватности в Интернете стало анахронизмом. Юрка это отлично понимал и старался действовать осторожно, используя для выхода в сеть различные интернет-кафе, расположенные в разных концах Москвы. Но и люди из Управления «К» не дремали.
Государство у нас своеобразное. И народ тоже. Каждое значимое событие в своей жизни, в жизни города или страны принято сопровождать крылатой фразой. Впаяли, к примеру, мэру крупного областного центра восемь лет за взятки, а острые на словцо люди уж посмеиваются: большому кораблю – большая торпеда.
«Сколько веревочке не виться…» – сказали они про деятельность организованной преступной группировки, состоявшей из московских студентов факультета информационных систем. Группу взяли с поличным на месте взлома очередного банкомата. Ткача с ними не было, и про его участие в дебютном взломе товарищи на допросах героически умолчали. Однако молодого гения это не спасло – ровно через три месяца четверо мужчин в штатском забрали его прямо из аудитории.
Уголовное дело продвигалось быстро, и вскоре судья ледяным голосом огласил приговор: «…Подсудимый Ткач Юрий Сергеевич признан виновным по статье 158, часть 4, пункт «В» Уголовного кодекса Российской Федерации «Кража, совершенная в особо крупных размерах», и приговаривается к пяти годам исправительных работ…»
Пробираясь в сопровождении конвоя сквозь толпу к выходу из зала суда, Юрка больше всего боялся встретиться взглядом с тетей Дашей – единственным, близким человеком на этом свете. А средь сумбура в голове вертелась фраза из какого-то старого фильма про пионерский лагерь: «А чой-то вы здесь делаете? Кино-то уже кончилось!..»
Глава третья
Россия; Саратов
Наше время
Пока все складывается идеально. Собираясь пару дней назад со своими орлами в Кропоткин, я и предположить не смел такого скоротечного сценария. Вернувшись, переночевал в служебной квартирке, поутру явился на общее построение, после которого в приватной беседе с командиром услышал лесное пожелание отправляться на все четыре стороны – в отпуск.
– Неужели все так плохо? – интересуюсь я на прощание.
Сергей Ильич горько усмехается.
– Спроси что-нибудь попроще. Вчера весь день донимали звонками из штаба округа: сначала приказали отправить в отпуска треть личного состава, потом подкорректировали до половины… Короче, отгуляешь из заместителей первым. Вернешься и останешься за меня. Добро?
Куда ж мне смертному деваться? Мужик ты, Сергей Ильич, отличный – сколько бы я не обращался по личным вопросам, ты никогда не отказывал.
– Добро, – жму его широкую ладонь, – пошел собираться…
Отчет для фээсбэшников я заставил сочинять Топоркова. С головой Лешка дружит – пусть учится и нарабатывает связи в «конторе». Короткие и прочные связи всегда пригодятся. Особенно сейчас, когда мы без пяти минут безработные.
На сборы ушло полдня. Два часа получал документы и деньги. Камасутра с ремнем генератора в моем автомобиле занимает полтора часа. Меньше всего времени отнимает Наташкин прощальный поцелуй взасос…
И вот я уже мчу по трассе М154 на северо-восток.
У меня отличный автомобиль – пятилетний Opel Astra. Спортивный хэтчбек с двухлитровым движком и ручной шестиступенчатой механической коробкой. Он резв и послушен; управлять им одно удовольствие – на нем не едешь, а словно плывешь над хорошей дорогой. Достался он мне отнюдь не задаром: чтобы накопить на его покупку, пришлось пять лет батрачить в командировках. Около тридцати боевых операций, три ранения… Нет, конечно, денег за свои командировки я получил больше, чем стоил новый «Опель», но надо было на что-то жить. Подкупал кое-какую мебель в свою однокомнатную квартирку, одежду для себя, обувь; периодически помогал маме, отправляя небольшие переводы. Да, в нормальной стране за столь долгое участие в войне, за ранения, за нечеловеческие бытовые условия – я стал бы миллионером. Но я никогда не жалею о том «счастье, что могло бы быть, да не случилось». Так или иначе, но иногда в моей жизни происходят незабываемые позитивные моменты. К примеру, та же покупка машины, о которой мечтал несколько лет. Или начало долгожданного отпуска. Или замечательные женские голоса, льющиеся из шести колонок и поднимающие мое и без того отличное настроение. В моей машине имеется целая коллекция по-настоящему замечательных голосов: Девятова, Пелагея, Смольянинова…
Ночь застает на подъезде к Элисте. Темное время суток не смущает – я люблю ездить по ночной прохладе, когда легковушки расползаются по городам и весям, оставляя дороги вереницам дальнобойных грузовиков. В Элисте планирую остановиться и поужинать, потом предприму рывок до Волгограда. Где-нибудь в тех краях позавтракаю, часиков на пять забудусь крепким сном и снова в путь. От Волгограда до Саратова – пять часов, не нарушая скоростного режима…
* * *
Торчу в пробке на спуске с Алтынной горы и нервно барабаню пальцами по рулевому сектору. Чего я нервничаю? И куда спешу? Я же в отпуске!
Издали и сверху Саратов чертовски красив: белоснежные новостройки, красно-зеленые крыши домов, величавая темно-синяя Волга с похожими на крылья чаек пролетами знаменитого автодорожного моста. Однако любование и гордость вмиг улетучиваются, стоит настрадавшемуся в дороге путнику въехать в узкости неудобных городских улиц. Дороги – у нильского крокодила спина ровнее; теснота, затоптанные и заезженные псевдогазоны, нагромождение запрещающих знаков, отсутствие развязок, вездесущие «зебры» вместо подземных переходов… Первая мысль: местная власть просто в сговоре с ментами! Подлые чиновники нарочно не расширяют дорог, не строят стоянок и парковочных карманов; а гайцы с надменными рожами зарабатывают на этом беспределе, частично делясь с бюджетом.
Какая прелесть. Здравствуй, малая Родина!
Прав был юморист Хазанов, первым сравнив Саратов с Гадюкино. Конечно, прав, если сейчас мой город этим обидным словцом не называет только ленивый и слепой. И отнюдь не из-за хладнокровных гадин, коих здесь не больше, чем в других местах. А потому, что здесь ровным счетом ничего не меняется в лучшую сторону. НИ-ЧЕ-ГО! Разруха – как после мировой войны. Электричество гаснет каждую неделю, воду отключают трижды в год, улицы не убирают… Да и чего ждать от саратовской власти, где вместо профессионализма процветает кумовство? Где культурой заведует бывший мент на пару с женой губернатора, а транспортом – пищевик, бывший директор пивного завода?.. Хорошо хоть Швондеры в жилых домах не устраивают своих певческих концертов. Вероятно, расползлись по администрациям: районным, городским, областным… Там и поют вместо должной работы.
Матерюсь как на Кавказской войне и медленно продираюсь сквозь бесконечные заторы на железнодорожных переездах, на светофорах и еще черт знает где…
Детство и почти всю юность я прожил в старом тихом центре – в сумрачной коммуналке с длинным Г-образным коридором, пропахшим мышами и хозяйственным мылом. Когда мне исполнилось шестнадцать, отцу – начальнику цеха авиационного завода, неожиданно вручили ключи от новенькой трехкомнатной квартирки. Нас не смутило расположение новостройки – мы были счастливы переехать куда угодно, лишь бы пожить отдельно от соседей. Микрорайон с теплым и светлым названием «Солнечный», выросший на бугристом городском отшибе, сыграл в моей судьбе решающую роль. Здесь я нашел настоящих друзей, здесь встретил первую любовь, здесь стал мужчиной – буквально и в образном смысле. Потом приключилась жестокая история, в которой наша молодежная группировка в массовой драке якобы замочила Хлебопека – лидера досаждавшей нам банды. Короче, мы все оказались в следственном изоляторе и тогда, признаюсь, подумал, что жизнь закончилась… Но мир не без добрых людей – скоро меня вытащили из СИЗО и избавили от сомнительной чести быть даже свидетелем по громкому уголовному делу. Той же ночью состоялся долгий и тяжелый разговор с родителями – покуда я торчал в СИЗО, они все выяснили о наших преступных похождениях… Решение вызревало долго. И лишь ранним, промозглым утром, повинуясь этому решению, они помогли собрать необходимые вещи и отправились провожать меня на вокзал. Спустя час я трясся в холодном плацкартном вагоне в сторону Рязани – к милой старой бабушке, беззаветно любившей единственного внука. Там, под ее теплой опекой и мягким покровительством предстояло подготовиться и сдать экзамены за курс средней школы. И та дорога была такой же бесконечной, мучительной; ночь я не спал – тревожили мысли об оставленных в беде друзьях; из холодного мрака, как и сегодня издевательски скалилась неизвестность…
– Да-а, – горько усмехаюсь, сворачивая на Белоглинскую. – Если бы не решение родителей отправить меня заканчивать выпускной класс в Рязани, то неизвестно, в кого довелось бы превратиться…
Болезненного урока мне хватило с лихвой. В Рязани я быстро встал на путь истинный и выправил положение: подготовился и сдал экзамены в новой школе, прошел кучу комиссий по линии военкомата, подал документы для поступления в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище. С той поры и началась моя вторая жизнь…
Вот и старенький пятиэтажный дом, куда мне пришлось перевезти маму после скоропостижной смерти отца. Его – внешне всегда здорового, уверенного человека, скрутило быстро и серьезно. Тревожная весть от мамы нашла меня в Чечне, в каком-то затяжном, бесполезном рейде по пограничным районам. Попутной «вертушкой» я вернулся в гарнизон, собрал все свои сбережения, назанимал у друзей и помчался в Саратов – для срочной операции требовались очень большие деньги. Привезенная сумма оказалась недостаточной, и мы с мамой вновь кинулись занимать… Не успели. Мой отец – умница, трудяга и балагур, способный уладить любой человеческий конфликт, умер, так и не дождавшись помощи от барыги-хирурга. Позже, когда мы немного пришли в себя, мама попросила подыскать ей в центре небольшую квартирку. Оставаться в «Солнечном» – в доме, где прожил последние годы ее любимый и единственный муж, она не хотела…
Почти приехал. Узкий дворик дома на Белоглинской. Внутри двора почти образцовый порядок, поддерживаемый жильцами пятиэтажки. Чистые, утопающие в тени пирамидальных тополей тротуары; ухоженные газоны с разномастными цветочными кустами. Разноцветные деревянные лавочки с неизменными пенсионерами…
Мамы среди них быть не может – она не терпит сплетен и разговоров о болячках. А цветы разводит исключительно дома – зимой на подоконниках, летом – на балконе.
Ищу местечко для парковки. С трудом втискиваюсь меж двух машин, выхожу и замечаю тетрадный листок, пришпиленный к стволу дерева. На листке кривыми каракулями начертано: «Машины против подъезда не ставить! Штраф – лопатой по лобовому стеку».
О, это тоже по-нашему. Сорвав листок, направляюсь к подъезду. На траверзе примолкших бабулек замедляю шаг.
– Здравствуйте. Не в курсе, кто автор этого «федерального закона»?
Мои габариты вкупе с грозным командным голосом действуют безотказно. Старушки бесплатно и наперебой сдают всех – начиная от безбожно пьющего дворника и заканчивая сочувствующими ГКЧП. Оказывается «против подъезда» вьется тропинка к водопроводному крану, куда регулярно шастает дворник – асфальт из шланга сбрызнуть или утолить похмельную жажду. Оттого и устанавливает местные законы.
Взлетаю на третий этаж. На секунду замираю с вознесенной к кнопке звонка ладонью.
Звоню. Прислушиваюсь… Дома? Или отправилась за продуктами на рынок?..
Наконец, слышу за дверью торопливые шаги. И родной голос:
– Кто там?..
* * *
За прошедший год мама почти не изменилась: такая же улыбчивая, неунывающая, работящая; всегда всем довольна, всегда верит в скорое счастливое будущее. Поддерживать форму, как она уверяет, помогает крохотный участок в четыре сотки на левом берегу Волги.
В первый день нашего общения улыбка только однажды сошла с ее губ. Вздохнув, мама призналась:
– Пенсию вот на днях прибавили. Правительство бросило нам очередную подачку, а ЖКХ тут же наложило на нее свою лапу – повысило тарифы. И продукты каждый месяц дорожают. Уж не знаю, откуда они берут инфляцию в десять процентов. Будто про другую страну говорят…
Я вынимаю из бумажника часть отпускных денег и кладу на полку старого серванта.
– Мама, это на продукты и на все прочее. Не церемонься – бери сколько нужно…
Пару суток я не выхожу из дому: отсыпаюсь, отъедаюсь, обмениваюсь с мамой новостями. На третий день отправляюсь с ней на рынок за продуктами, а по дороге созваниваюсь с младшим братом моего лучшего друга и договариваюсь о встрече.
Пора вспомнить Андрея…
Я жил в самом центре почти миллионного города, Андрюха на его окраине – в Заводском районе. Видимо, поэтому довелось познакомиться лишь в Рязани, при прохождении медицинской комиссии. Сошлись, сдружились очень быстро и все четыре курса уже не расставались. Получив лейтенантские погоны, попали в одну часть, потом вместе перевелись в другую. Позже опять бок о бок воевали в Чечне… В общем, наши с Андрюхой жизненные пути настолько переплелись и сроднились, что мы считали себя братьями.
Четыре года назад мы еще носили погоны младших офицеров.
Очередная командировка. Ханкала. Назревает масштабная операция по ликвидации крупной банды близ Грузинской границы. А меня с малочисленной группой отправляют в Ингушетию, где при штурме бункера, в котором укрылся главный представитель Аль-Каиды на Северном Кавказе – Абу Дзейт, я получаю приличную контузию от взрыва фугаса, пяток мелких осколков в нижние конечности и оказываюсь в больничной палате. Короче говоря, о затяжном бое на перевале, о гибели наших товарищей, о пропаже без вести Андрея Ткача с двумя молодыми бойцами – я узнал гораздо позже. Хотелось выть, крошить кулаками стены и убивать, убивать, убивать… покуда не останется этих полоумных бородатых фанатиков…
За время службы я хорошо узнал семью друга. Андрей с младшим братом рано лишились родителей. Старший к тому времени носил офицерские погоны, а младший переехал в дом к родной тетке, оформившей над ним опекунство. Признаться, Юрка никогда не вызывал у меня симпатии из-за набора качеств, мягко говоря презираемых в армии. Насмешник, дерзкий циник, склонный к обману и авантюрам; упрямец с отвратительной привычкой спорить по любому поводу. И это притом, что фигура его напоминала «могучее» телосложение кенийского стайера.
Но, как бы там ни было, – после несчастья с Андреем мне пришлось закрыть глаза на свою неприязнь. Четыре года подряд, приезжая в отпуска в Саратов, я регулярно наведываюсь к суетливой тете Даше и к ее гениальному племяннику, норовящему опозорить криминальными выходками честное имя старшего брата.
– Приветствую героического майора! – скалит ровные зубы Юрка.
– Здорово, пионер лагерный! – легонько шлепаю по хилому плечу и назидательно поправляю: – Не майора, а подполковника.
– Ты, Паша, наверное, дрожжи ешь на завтрак! Поздравляю…
Я знаю его с малых лет и дозволяю называть меня просто по имени. Правда, иногда он сам с подчеркнутой вежливостью использует в обращении отчество. Как правило, это означает недовольство.
Мы договорились встретиться у ресторанчика «Пивной завод», что между Горького и Вольской. Вроде, самое пекло, а народу на центральной пешеходной зоне – не протолкнуться. Отошли в сторонку, закурили, перекинулись обычными в данной ситуации фразами…
Скоро топтаться на тротуаре надоело. Предлагаю:
– Давай присядем под каким-нибудь зонтом, отметим встречу.
– Действительно, почему бы двум благородным донам не пропустить пивка, – соглашается Юрка. – Только у меня времени не очень много…
По-моему, он немного нервничает и незаметно косит на циферблат часов. Упали под тентом ближайшего уличного кафе, заказали холодного пива.
– Работу нашел? – сверлю балбеса взором расстрельной команды.
О его похождениях мне известно все, равно как и о двухлетнем пребывании в колонии, откуда за примерное поведение был освобожден условно-досрочно. Но в отличие от наивной Дарьи Семеновны иллюзий по поводу исправления ее племянника я не питаю.
– Давно! Устроился сисадмином в одну государственную контору.
– Ну и как? Зарплатой доволен?
– Ты же знаешь – мне много не надо: власть над миром и что-нибудь покушать, – ржет молодой повеса и бодро затягивает заранее приготовленную песню: – Платят маловато, но жить можно; работа непыльная, коллектив нормальный, полная социалка и даже случаются премии. В общем, пашу как вол…
Этот репертуар нам известен. Чем ленивее человек, тем больше его труд напоминает подвиг.
– Подружка-то есть?
– В каком смысле?
– В прямом.
– Сколько угодно! Хочешь, тебя познакомлю?! С двумя, с тремя?.. Качество гарантирую.
– Не понял. Ты сисадмин или сутенер-администратор?
– Одно другому не мешает.
– Жениться думаешь или…
– Хех! – без раздумий реагирует Юрка. – На фиг надо, Паша! Принцессы в каждой подворотне пиво хлещут, а нормальных пацанов, вроде меня – раз-два и обчелся. Не-е-е, – мотает он башкой, будто отгоняет бешеных пчел, – женщины как компьютеры – подождешь еще полгодика и поимеешь в два раза круче. К тому же у меня давний корешок есть – Базылев…
Я вскидываю на мальчишку беспокойный взгляд: неужто гомосятина?..
– …Знаешь, как он отзывается о своей тёще?
Фу-ух. Пронесло!
Пожимаю плечами: откуда мне знать о перлах какого-то Базылева?
– Моя тёща, говорит он, малость смахивает на графа Дракулу, только клыки побольше, глаза позлее и шерсть из ушей торчит, – громко хохочет Ткач. Потом долго смотрит вслед вихляющей задом красотке и философски замечает: – Да и вообще, Паша… Рановато мне обручальное кольцо в нос вдевать.
Искоса поглядываю на ту же задницу и ловлю себя на мысли: мои убеждения относительно мужской свободы мало отличаются от Юркиных.
– Ладно, с бабами разбирайся сам. Ну, а что ты собираешься делать дальше?
Он удивленно замирает с поднесенным к губам бокалом. И сбивчиво лепечет:
– Мне надо… Я хотел успеть сегодня в одно место…
– Я в глобальном масштабе: в следующем году, в ближайшей пятилетке.
– А-а, – откидывается он на спинку стула, – это сложный вопрос. Намереваюсь заработать кучу денег и свалить в свободную страну с мягким субтропическим климатом.
Допиваю пиво, аккуратно ставлю пустую кружку на стол и знаком велю официанту повторить.
– А не боишься расшибить лоб из-за своих амбиций?
Он надменно лыбится:
– Амбиций? Хех… Как бы объяснить, попроще?..
– Попробуй. А я уж напрягусь и постараюсь понять.
– Паша, дело в том, что твое поколение неверно толкует многие элементарные понятия.
– Мое поколение?! Да ты младше меня и Андрея всего на десяток лет!
– Десять лет – это целая пропасть и достаточный срок для формирования колоссальной разницы во взглядах, – снисходительно замечает гений криминала. – Взять хотя бы такой пример: вы считаете слово «амбициозный» – негативным, ругательным, а мы слышим в нем позитивные коннотации. Да и не только в языке дело. Тут и психология, и менталитет, и быстротечность трансформации нашего общества…
Он такой умный и начитанный, что порой тянет засветить ему в ухо. Но я не могу: общественность не поймет и внутренний голос осудит.
Приходиться сдерживаться.
– Знаешь, любезный, слово «гей» придумали обыкновенные пидарасы. Поэтому давай-ка по-простому, по-русски…
Мы заказываем еще пару кружек и лениво спорим. Я что-то говорю о неизменности духовных ценностей. Юрка доказывает необходимость их корректировать и все чаще посматривает на часы…
Допив пиво, мы, наконец, прощаемся.
Пожимаю его узкую влажноватую ладонь и спрашиваю в упор:
– Ты ничего не забыл?
Молодой человек опять теряется, будто его застают за мастурбацией в общественном сортире.
– Нет… не знаю…
– А ты подумай. Включи свою феноменальную память.
Глазки беспокойно бегают, пальцы судорожно теребят кнопки мобильника…
И вдруг вспышка озарения.
– Как я мог забыть! – закатывает он глаза к синему небу. – Послезавтра же Андрюхина годовщина!..
– Вот-вот. Надо бы встретиться более основательно и вспомнить Андрея.
– Спасибо, что напомнил Паша! Я все организую! И тетка будет довольна, и Серафима…
Хм… Иногда в глазах этого сорванца мелькает что-то человеческое…
Возвращаясь домой, несколько раз ловлю себя на одной и той же мысли: кажется, неугомонный Юрка затеял очередную авантюру.
Продолжение: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/krestovyi-pereval-chast-1-glava-4-5-6-65182b417acf8440f1b6ab73