Сталин: молодость и приход к власти (ч. 1 и 2)

Молодость

Когда речь заходит о Сталине (как и о любом другом тиране), о кровопийце, убийце миллионов, то всегда возникает один и тот же вопрос: откуда он взялся? Как сформировался? Разумеется, единого ответа на него нет и никогда не будет. Понятно одно: для того, чтобы понять, как в 20-х годах появился безжалостный человек, уничтоживший и унизивший своих политических оппонентов, отправивший миллионы крестьян на голодную смерть, нужно проанализировать юношество и молодость этого человек. В конце концов, на формирование личности любого политика оказывает влияние его детство, молодость, окружение и так далее. Здесь можно строить фрейдистские теории, можно исходить из того, как окружение сформировало человека, - есть множество таких исследований, связанных со Сталиным, в которых начинают изучать его жизнь с самого начала, с периода, когда он родился и вырос в грузинском городе Гори, – и дальше, дальше, дальше.

Конечно, здесь есть довольно большой камень преткновения. С одной стороны, о Сталине мы знаем очень много: о нём написано огромное количество книг, сохранилось бесчисленное множество его личных записей и сочинений, есть множество характеристик периода его правления от очевидцев и ближайших людей, – одним словом, невероятное раздолье для историков. С другой стороны, внутреннего Сталина, человека, скрытого за фасадом вождя, мы можем представлять, конструировать (вспомнить хотя бы главу с внутренним монологом Сталина из «В круге первом» Солженицына), но всё это будет довольно авторскими экстраполяциями и фантазиями.

Судя по тому, что делал вождь в годы своего правления, мы, конечно, понимаем, что это далеко не самое светлое пятно российской истории. Можно сказать, что в таком-то году ЦК по указанию Сталина принял такое-то решение, — всё это досконально изучено. Но что он при этом ощущал? В конце концов, что он думал, когда начинал коллективизацию, расстреливал своих же товарищей по парте, депортировал миллионные населения на галёрку страны, обрекая тем самым их на голодную смерть?

Работая над этим текстом, я понял, что, скажем, про Екатерину Вторую мы знаем в каком-то смысле больше, чем про Сталина, хотя жила она на намного большем удалении от нас. Однако она оставила записки, что -то из которых, возможно, было придумано и искажено, но всё-таки это её голос: мы слышим то, что она хотела сказать, и исходим из этого. Екатерина Вторая оставила огромное количество писем: переписка с Вольтером, Потёмкиным, Заводовским, её любовные письма и так далее, – из этого можно многое сконструировать.

О Сталине, конечно, тоже есть воспоминания, хоть и написанные намного позже. Есть мемуары Хрущёва, книга Троцкого, – одним словом, предельно пристрастные работы, которые, разумеется, очень ценные и интересные, но всё равно остающиеся мнением «из далека». А люди, которые были непосредственно рядом с вождём, по не очень ясным причинам предпочитали не распространятся о том, что он им говорил. Точно так же и сам Сталин в своих работах говорил очень мало о себе, особенно о своей молодости.

В 1912 году Сталин написал своему тогдашнему другу, Льву Каменеву (которого он уничтожил почти через 20 лет), следующие слова:

«Здравствуй, друже! Целую тебя в нос, по-эскимосски. Черт меня дери. Скучаю без тебя чертовски. Скучаю – клянусь собакой! Не с кем мне, не с кем по душе поболтать, черт тебя задави».

Во-первых, это тот редкий случай, когда мы слышим неформальный голос Сталина. Во-вторых, на фоне всех дальнейших исторических событий это письмо приобретает какую-то шекспировскую напряжённость…

В 2016 году замечательный историк Ольга Эдельман выпустила книгу «Сталин, Коба и Сосо. Молодой Сталин в исторических источниках». Это не очередная сталинская биография, а очень точный анализ тех источников, которые у нас есть о Сталине. Это очень важно потому, что пришла пора говорить о вожде, как об историческом явлении. Можно возмущаться, негодовать, писать разоблачающие его сочинения (есть, к сожалению, и превозносящие его работы), но остаётся необходимость в изучении. Вот Ольга Эдельман и даёт нам очень увлекательный обзор источников, которые у нас есть и на которые мы можем опираться.

Так, выясняются очень интересные вещи. Во-первых, про Сталина в годы его правления, бесконечно говорили и писали, его изображали и воспевали, сочиняли стихи, песни и былины, выдавая это за народное творчество, и так далее. Но это касалось либо просто воспевания, либо его постреволюционной деятельности. Было очень мало сочинений, которые говорили бы о том, как великий вождь ещё в детстве мечтал о революции. Желающих написать что-то подобное было очень много, но работы так и не выходили в свет. Их появление блокировал сам Сталин, который, как пишет Ольга Эдельман, «демонстративно проявлял скромность», то качество, которое ему постоянно приписывается. Среди безумия его превознесения он оставался простым и скромным: был просто одет, осторожно себя вёл и совершенно не хотел, чтобы его биографию всё время расписывали. Но это очень хитрый ход, как замечает Эдельман. Таким образом он предоставил себе возможность контролировать поток информации, который шёл о нём: что-то пропускать, а что-то отсеивать.

Про революционную молодость сказано очень мало. Может быть, он хотел что-то скрыть или исказить, но есть более простое объяснение: большая часть молодости Сталина – это подпольная борьба, неотъемлемой частью которой были и организация стачек и демонстраций, бегство из ссылки, арест, повторное бегство и так далее. Ольга Эдельман заметила, что, скажем, в 30-е годы вообще уменьшилось количество рассказов про дореволюционных героев-подпольщиков. Дальше, разумеется, были рассказывать про тех, кто сражался с фашистами, а про подпольщиков, сражавшихся с царём, писали всё меньше и меньше. И это понятно: не стоило подавать пример. Именно поэтому Сталин корректировал работы и не допускал слишком подробных рассказов о своей молодости.

Здесь мы сталкиваемся с ещё одной проблемой. Заключается она в том, что все источники, связанные со Сталиным, невероятно политизированы. С одной стороны, есть ужасные рассказы, в которых молодому вождю предъявляют два главных обвинения. Во-первых, Сталин был агентом охранки и выдавал своих товарищей по парте. Во-вторых, он участвовал в «эксах» – экспроприации экспроприаторов, то есть «грабь награбленное». Это была целая система получения денег незаконным путём, которую большевики создали прежде всего на Кавказе, обложив данью тех предпринимателей, которое вроде бы добровольно поддерживали партию, и время от времени просто грабя поезда, банки и так далее. Камил Акрамов, детский писатель и сын первого секретаря ЦК Узбекистана Акмаля Икрамова (которого расстреляли в 38-м году), вспоминал, что Сталина можно было называть главным другом и детей, и рабочих, и крестьян. Но за фразу «Сталин – главный друг почтальонов» вполне можно было получить десять лет, потому что на Кавказе он грабил почту.

Самое известное, скандальное ограбление было в 1907 году. В Тифлисе как-то везли огромную сумму денег в банк, и прямо посреди города грабители (революционеры) во главе с Симоном Тер-Петросяном (по прозвищу «Камо») ограбили этот почтовый экипаж, получив огромное количество денег и убив при этом не менее пяти почтальонов. Тогда разгорелся огромный скандал, потому что до этого съезд РСДРП (тогда там были и меньшевики, и большевики) запретил большевикам проводить «эксы», которые они всё равно устраивали. В итоге деньгами грабители так и не воспользовались, потому что решили отправить их в Европу, где номера купюр уже были переписаны, и сами деньги – оперативно перехвачены.

Этот самый Камо, руководитель налёта, был родом из Гори и всего на несколько лет младше Сталина, который был у него репетитором по русскому языку. По мнению большинства историков, вождь всё-таки действительно участвовал в налёте, стоял на площади и помогал в организации. Мысль об этом, конечно, очень греет сердца тех, кто не любит Сталина. К тому же, Камо погиб в 22-м году в Тбилиси при очень странных обстоятельствах: он был сбит грузовиком, когда ехал на велосипеде. Очень тяжело представить, какое напряжённое автомобильное движение было в Тбилиси в 22-м, что человек сумел попасть под грузовик. В связи с этим сразу же появились предположения, что Камо убили по приказанию Сталина.

Тут Ольга Эдельман, которая очень тщательно работала с архивами, говорит о том, что доказательств участий Сталина в «эксах» нет. Понятно, что большевики на Кавказе вели себя очень криминализировано, что он знал про эти «эксы» и поддерживал Камо, но доказательств нет.

Обе эти истории – с охранкой и «эксами» – показывают, как сложно добиться какой-то маломальской объективности, поскольку и в критике, и в превознесении Сталина было огромное количество людей, которые не останавливались ни на секунду. Действительно, есть множество воспоминаний о том, как вождь проводил время в тифлисской семинарии, каким он был в батумской тюрьме и в ссылке. Регулярно люди вспоминали, каким он был грубым и неприятным. Эти люди помалкивали при жизни вождя, но при Хрущёве оказались готовыми рассказать всю правду.

Кроме негативных и позитивных воспоминаний про Сталина есть и те, которые остались нам от тех людей лично видевших Сталина в лучшем пару секунд, но всё-таки активно рассказывавших газетчикам, архивистам, пионерам и вообще кому угодно о том, насколько Сталин был хорош или плох в общении. Вот, например, воспоминание женщины, которая жила в Ачинске, куда в 1917-м году Сталин приехал после туруханской ссылки:

«У Шатырских я видела Сталина. Он сидел на стуле. Кума Устинья, когда вышел Сталин, мне говорит: “Кума, знаешь, кто это?” – “Нет”, – говорю. – “Это, – говорит, – Сталин, помощник Ленина”. – “Что же ты, – говорю, – раньше не сказала. Я хотя бы рассмотрела его”. С тех пор мне не довелось его видеть».

Неужели ачинские обыватели слышали в это время про Ленина или Сталина?

Неизвестно, видела ли она Сталина и говорила ли с Кумой Устиньей, – ценность этого воспоминания нулевая: мы узнали, как вождь сидел на стуле и вышел. Но ей, разумеется, хотелось прикоснуться, и лишний раз «доказать», что уже тогда Сталин считался помощником Ленина. Совершенно анекдотические вещи…

Таким образом, через завалы этих иногда странных, иногда осознанно придуманных или искажённых источников надо прорываться к какой-то реальности. Конечно, историческая наука знает методы борьба с такими источниками и умеет извлекать из них хоть какую-то ценность. Очень интересно, что, по мнению Ольги Эдельман, самые ценные источники – это материалы жандармов, поскольку в них нет желания либо унизить, либо восхвалить: есть просто сообщение. Однако, этого пренебрежительно мало, чтобы понять, что это был за человек.

Историки, которые пытаются заглянуть в глубину это тёмной души и понять, как сформировался тиран, начинают с детства, где уже тоже мало понятного. Официально считалось, что день рождения товарища Сталина – 21 декабря 1879-го года. В этот день в 1949-м году торжественно отмечалось его 70-летие с грандиозными празднествами, огромным количеством подарков со всего мира и с московским слухом о том, что в этот день десять минут из кранов вместо воды будет идти водка (но никто не знал, в какие десять минут). Однако, документы показывают, что Сталин родился в 1878-м году, и не совсем понятно, почему реальная дата отличается от официального мнения. Но это пустяки и мелочи.

Все ищут в детстве вождя какое-то начало его карьеры тираны – детские травмы и ужас, после которого он сам стал ужасным. Главным кандидатом здесь является его отец – Виссарион Джугашвили – сапожник, который много пил и бил мать и сына. Екатерина Георгиевна Джугашвили, мать будущего Сталина, несмотря на то, что любила маленького Сосо, третьего сына в семье, тоже могла «задать» детям в случаи чего.

Брак родителей быстро распался. Отец работал в Тбилиси, не мог заработать на жизнь своим сапожным ремеслом и пытался забрать сына к себе на обувную фабрику. Екатерина Георгиевна часто изменяла мужу, и после смерти Сталина появилось огромное количество кандидатов не только в её любовники, но и в отцы маленького Сосо.

С одной стороны, Виссо Джугашвили, безусловно, не был идеальном отцом. Сам Сталин даже рассказывал дочери (по её воспоминаниям) о том, как однажды, заступаясь за мать, он бросился на отца с ножом. Но с другой – битьё детей в 19-м веке было вполне обычным делом. К тому же не все, кого били в детстве, становились Сталиными. Возможно, это как-то ожесточило вождя, но каких-то особых, ужасных обстоятельств в этом нет.

Точно также ищут корни злобности и подозрительности в его отношениях с одноклассниками, соучениками по духовному училищу в Гори. Сосо много дрался, подвергался маломальской травле, будучи рябым после оспы (но оспу точно также переносило огромное количество детей). Однажды он повредил руку после того, как на него наехал фаэтон, и рука стала очень плохо двигаться, а на ноге два пальца были сросшимися. Всё это могло стать поводом для каких-то насмешек. Но достаточно ли было этого для того, чтобы создать почву, на которой вырос один из самых страшных тиранов 20-го века? Насчёт этого у меня большие сомнения.

Одновременно с этим он рос, окружённый материнской любовью, учился в духовном училище и очень старался: никогда не пропускал занятия, приходил вовремя и имел прекрасные отметки – казалось бы, жизнь как жизнь.

Напарываясь на это, исследователи пытаются смотреть шире и искать что-то в общей обстановке, скажем, насилия: часто писалось о кавказских обычаях, кровной мести, привычке в любой момент хвататься за оружие и так далее. На это английский историк Роберт Сёрвис заметил, что история пошла бы куда более лёгким путём, если б Сталин был больше пропитым грузинскими традициями, потому что он впитал бы и гостеприимство, и преданность к друзьям, и уважение к родственникам. Всё-таки с кавказскими традициями абсолютно не сочетался Сталин, который убил множество своих родных, друзей и всю семью первой жены, которую он так любил…

Есть ещё одна мысль согласно которой сыграла актуальная в те времена романтизация горцев-разбойников и абреков. В этом тоже есть свой резон, поскольку мы знаем, что Сталин ещё в школьные годы требовал, чтобы его называли «Кобой» (что стало потом его партийной кличкой).

Коба – это герой романа грузинского писателя Александра Казбеги с очень характерным названием «Отцеубийца», благородный разбойник. Сам роман – это история любви двух молодых людей, Яго и Нуну. В Нуну был влюблён местный представитель знати Григор, оказавшийся ужасным злодеем, который совершал множественные убийства, похитил и изнасиловал девушку. Далее, человек, который мстил за друга и за его поруганную любовь – благородный горец Коба, – помог Яго бежать в Чечню, потом они вернулись, закрутилась интрига и так далее. В результате, погибли все хорошие люди, но Коба всё-таки осуществил месть и убил этого гнусного Григора.

Уже в школьные годы для Сталина была важна мстительность, которая в дальнейшем стала одним из главных его качеств: он мало забывал и сводил счёты даже через огромное количество лет.

Другая интересная вещь заключается в том, что Коба – горец, который спустился в Грузию с гор. Это отсылает к ещё одному вопросы, который постоянно вызывает споры историков – а был ли Сталин грузином? Фамилия «Джугашвили» не типично грузинская, и неоднократно высказывались предположения о том, что он был осетином. При чём в Осетии об этом высказывались с гордостью, а в Грузии это являлось одной из причин «поношения» Сталина.

Здесь стоит вспомнить стихотворение Мандельштама «Мы живём, под собою не чуя страны…», невероятно оскорбительное для Сталина, в котором тот назван «кремлёвским горцем»:

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлёвского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

А слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются усища,

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет,

Как подкову, кует за указом указ —

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него — то малина

И широкая грудь осетина.

Последняя строчка этого стихотворения всегда вызывала недоумение. Есть даже рассказ о том, как Пастернак восклицал: «Как он мог такое написать?! Он же сам еврей!». Но никакого оскорбления по национальному признаку я здесь не вижу. Кроме того, у Сталина была не такая уж широкая грудь – это важный элемент описания горца. Илья Виницкий, доктор филологических наук, связал эту строчку с романом, написанным Михаилом Джавахишвили (расстрелянным в 37-м). В русском переводе он называется «Обвал». Это очень жуткая символическая история о постреволюционной Грузии, где интеллигентный и слабовольный князь Тимураз оказался в полной зависимости от жуткого, страшного и гнусного бывшего крепостного крестьянина-осетина Джако, всплывшего на волне революции. В его образе описывались толстые пальцы, тараканьи усы – всё то, что Мандельштам использовал в своём стихотворении. Этот Джако изнасиловал жену князя, после чего она ушла к нему, считая его более сильным.

В Грузии этот роман воспринимали, как символический рассказ об изнасиловании Грузии «чужаками». Безусловно, тут есть антиосетинская риторика, но речь, я думаю, шла не только об осетинах, но и о всех силах, которые пришли извне и испоганили грузинскую жизнь. Поэтому Мандельштам, вряд ли желая оскорбить осетинский народ, взял этот образ, чтобы проассоциировать Сталина с этим ужасным и гнусным насильником. Конечно, мы не знаем, читал ли вообще Мандельштам этот роман, но он вполне мог знать о нём, благодаря многочисленным связям с грузинской интеллигенцией.

Таким образом, мы видим, что даже такой безобидный, прекрасно изученный кусочек, как детство Сталина в Гори, помимо исключительно анкетных неясностей (год рождение, этническая принадлежность) даёт нам возможность строить самые различные концепции о том, что жестокость тирана возникла из-за проблем в семье, или из-за отношений со сверстниками, или из-за общего уровня жестокости и насилия в городе, находившемся около гор, где царствовал культ разбойничества, и так далее. Несмотря на большое количество неопределённостей, мы понимаем, что именно на этой почве вырос Сталин, и не видим каких-либо точных вещей, на которые можно было бы с уверенностью указать пальцем и сказать: «Вот из-за этого он стал таким!». Однако создал его этот мир, детство его было детством обычного мальчишки, который прилежно учился, и находился на месте бифуркации жизненного пути. Мать хотела, чтобы он продолжал духовное образование, что совершенно не устроило отца. Он забрал сына, и некоторое время тот работал на обувной фабрике в Тбилиси, после чего мать всё-таки добивалась своего, и Сосо поступил в тифлисскую духовную семинарию.

В итоге, Сталин стал недоучившимся семинаристом, потому что почти закончил обучение, но не пришёл на выпускные экзамены и никакие документы об образовании получать не стал, как и не решился продолжить духовную карьеру. Но при этом он всё-таки здесь учился, в одном из лучших заведений в тогдашнем Тифлисе, учебная программа которого имела максимально религиозный уклон, поскольку планировалось, что поступать туда будут будущие священники. Однако многие поступали туда из-за качества образования, абсолютно не планируя связывать свою дальнейшую жизнь с духовной сферой. В конце концов, ученики этой семинарии вполне свободно могли читать и Вергилия, и Платона в оригинале – на латыни и древнегреческом.

Поначалу Сталин учился хорошо, но вскоре стал забрасывать учёбы. Здесь начался формироваться его бунтарский характер, потому что правила были достаточно жёсткие: выходить на улицу можно было только в чётко установленное время, проносить только самые разрешённые книги, не говоря уже о ежедневных обысках в комнатах. Под «запрещённую» литературу попадали не только революционные материалы, но и самые обычные романы. Так, Сталин однажды попал в карцер из-за того, что пронёс запрещённый роман Гюго «Отверженные». Кроме всего прочего запрещалось говорить на Грузинском – только русский язык. Это для Сталина тоже было существенно, потому что в молодые годы он был очень проникнут национальными чувствами.

Интересно, что в эти годы, когда будущий вождь бунтовал против семинарского начальства и попал в карцер, он начинал много писать, включая поэзию. При чём писал Сосо долгое время только на грузинском, несмотря на то, что в совершенстве владел и русским языком (не с проста у Камо он был репетитором по русскому). Одно из его грузинских стихотворений даже напечатал в своей газете князь Илья Чавчавадзе, очень значимый человек для грузинской культуры и общественной жизни того времени. Ещё одно вошло вставлено в хрестоматию грузинской литературы.

Я не могу судить о том, как его стихотворения звучали в оригинале, но вот перевод одного из них:

Раскрылся розовый бутон,

Прильнул к фиалке голубой,

И, легким ветром пробужден,

Склонился ландыш над травой.

Пел жаворонок в синеве,

Взлетая выше облаков,

И сладкозвучный соловей

Пел детям песню из кустов:

“Цвети, о Грузия моя!

Пусть мир царит в родном краю!

А вы учебою, друзья,

Прославьте Родину свою!”

Довольно трудно представить, что это стихотворение было написано Сталиным. «А вы учёбою, друзья, / Прославьте Родину свою!» - сам он к этому моменту, разумеется, на учёбу уже поплёвывал.

Далее Сосо Джугашвили не закончил образование, по крайней мере, формально. Сам он говорил, что его выгнали за марксистские идеи, однако никто его не выгонял. Кроме того, часть оценок уже была выставлена и оставалось только сдать ещё пару-тройку экзаменов. Мать говорила, что он бросил учёбу из-за неё: в этот период она тяжело болела, – но это версия тоже спорная. Одним словом, не понятно, почему он бросил учёбу, но факт в том, что некоторое время он перебивался в Тифлисе репетиторством, работал в метеорологической обсерватории, фиксируя несколько раз в день температуру с датчиков, и, наконец, с 1901-го года он ухошёл в подполье.

До 1917-го года жизнь Сталина была очень бурной жизнью подпольщика. Сначала он переехал в Баку, которое было центром революционного движения на всём Кавказе, а затем – в Батум, где участвовал в подготовке большой стачки. Дважды будущий вождь попал в тюрьму, отправлялся в ссылки и несколько раз из них бежал. В этот же период он прошёл через множество отношений с разными девушками, одной из которых было четырнадцать лет. Конечно, нам тяжело представить не только влюблённого Сталина, но и Сталина, который испытывал бы хоть какие-то человеческие чувства. Однако, романов в ссылках у него было очень много. Недолгое время он был женат на Екатерине Сванидзе, которая родила ему сына Якова. После скорой смерти Екатерины, как вспоминал один из сталинских друзей через много-много лет, вождь признался: «Она была единственной, кто смягчал моё сердце». Говорил ли он это действительно, мы, разумеется, не знаем.

Что можно сказать про жизнь Сталина-подпольщика с 1901-1917 гг.? Во-первых, он очень энергично занимался революцией: всё время участвовал в организации подпольных действий, стачек и выступлений, распространял революционную литературу и сам очень много писал, уже по-русски, для разнообразных подпольных газет. Чуть позже он начал писать в «Правду», а вскоре и редактировать её.

В то же время Сталин вызывал очень много нареканий. Несмотря на все слои лака, которыми покрывались все источники, из тогдашних писем и каких-то более-менее объективных источников видно, что люди жаловались на его грубость, бестактность, эгоизм и хамство. Поругался он и с Яковом Свердловым, с которым они были вдвоём на севере, и с Каменевым, когда жена последнего попросила гостящего у них Сталина перестать курить, на что будущий вождь абсолютно не реагировал. Одним словом, такие мелкие истории о его хамстве и наплевательском отношении к ближним, показывают нам, что неприятные черты начинали его захватывать уже тогда.

С другой стороны, он делал карьеру в партии. В Грузии в то время были очень сильны меньшевики, но Сталин довольно рано поставил на большевиков, несколько раз ездил на конференции и съезды партий за границу, где заметил Ленина, а тот – его. Конечно, все мы любим повторять строки из писем Ленина 15-го года (к этому времени они были знакомы уже десять лет), в которых он постоянно спрашивал: «Вы не знаете, какая фамилию у Кобы? Мы забыли». То есть все мифы о том, что Ленин и Сталин с момента знакомства шли «рука об руку», – это всё глупости.

Однако, несмотря на то, что фамилию Сталина Ленин не помнил, он отлично понимал, что на него можно рассчитывать, вследствие чего уже в 12-м году будущего вождя заочно кооптировали в ЦК партии большевиков. Так, за пределами Грузии Сталин особо никому не был известен, но при этом он поэтапно делал карьеру, что продолжилось и после 17-го года.

Февральская революция застала его в ссылке, где вместе с Каменевым он получил амнистию от Временного правительства. С невероятной скоростью они бросились в Петроград и оказались там одними из первых среди большевиков (Ленин в это время ещё только добивался разрешения в Швейцарии, чтобы проехать в пломбированном вагоне через Германию, а Троцкий только добирался из Америки).

В Петрограде их встретили без особой радости, несмотря на то, что и Каменев, и Сталин – члены ЦК партии. По приезде они сразу же начали разоблачать Временное правительство, что в марте 17-го года было не модно даже среди большевиков: предполагалось, что Петроградский Совет поддерживал Временное правительство. Однако, Сталин и Каменев это правительство осуждали, требуя его свержения ещё за месяц до прибытия Ленина. Правда, когда Владимир Ильич прибыл в Петроград, он с яростью выяснил, что они говорили о свержении правительства в союзе с меньшевиками. Но Ленин не собирался объединяться с меньшевиками и высказал куда более радикальную позицию: «Надо добиться большинства в советах, и потом самим свергнуть временное правительство». После этого Сталин быстро поменял своё мнение и с этого момента навсегда стал человеком Ленина.

В 17-м году будущий вождь был малоизвестным человеком, проведшим большую часть революционной жизни либо на Кавказе, либо в ссылке, либо удирая с неё. Он начинал приобретать всё большее влияние, поскольку являлся членом ЦК, пользующимся доверием Ленина. При этом за пределами ЦК его особо не знали. Вот Троцкого, например, все знали, как прекрасного оратора, возглавлявшего Петроградский Совет ещё в 1905-м. А Сталин был человеком, который тихонечко занимается статьями в «Правде», отправлением писем и другой организационной работой.

После июльского кризиса 1917-го и волнений в Петрограде, когда Временное правительство выдало ордер на арест Ленина, и тот вместе с Зиновьевым бежал в Финляндию, Сталин остался в городе. Троцкий и Каменев оказались в тюрьме, а Сталин всё ещё на свободе, где оказался главным большевиком. На шестом съезде РСДРП он уже делал доклад от имени ЦК.

Далее, осенью 17-го года Сталин всё ещё был никем: он принимал участие в заседаниях, высказывался за вооружённые восстания, но прислушивались все только к Троцкому. Сталину это очень не нравилось, и он сблизился с семьёй революционеров Аллилуевых, а через некоторое время женился на их дочери Надежде, которая в начале 30-х покончила с собой. Неизвестно, говорил ли Сталин что-нибудь им о своей ненависти к Троцкому или, закусив губу, молчал. В эти предоктябрьские дни стачки двух революционеров усиливались, несмотря на абсолютно разные весовые категории: Троцкий – это номер один после Ленина, а Сталин всё ещё толком никто.

Началась советская эпоха и Гражданская война. Это тот период, который сталинской пропагандой был превращён в какую-то мифологическую эпоху, в которой товарищ Сталин возглавлял оборону Царицына, вёл войска вперёд при поддержке будущих маршалов Ворошилова и Будённова и совершал всяческие подвиги. На самом же деле товарищ Сталин в Гражданской войне проявил себя ужасающе. Его отправили на Южный фронт, в этот пресловутый Царицын, который в будущем из-за его подвигов будет назван Сталинградом, дав абсолютно конкретное задание: обеспечить поставки продовольствие. Однако здесь начала проявляться невероятная сталинская жажда власти: в этом военном городе он начал подгребать власть под себя и требовать из центра всё больших полномочий, включая военную власть.

По сути дела, на Южном фронте произошли две важных вещи. Во-первых, тут проявилась жуткая жестокость Сталина, что, конечно, для Гражданской войны было не редкостью (Троцкий в это же время разъезжал на своём бронепоезде и устраивал децимации среди бежавших солдат). Во-вторых, здесь проявилась сталинская ненависть к «военспецам» – офицерам, которые пошли на службу в Красную армию. В Царицыне он арестовывал красных офицеров, которые, по его мнению, служили белым, и крупных чиновников, которые тоже являлись служащими большевикам. Всех их избивали, кого-то расстреляли, а сотню человек держали на барже в ужасающих условиях.

Одним из арестованных оказался чиновник такого калибра, что просто так расстрелять его было нельзя. Его пришлось отпустить, он уехал в Москву, где всё подробно рассказал. Возмущённый его рассказами Троцкий написал письмо в центр в котором настаивал (а Троцкий как председатель реввоенсовета может настаивать) на том, чтобы Сталина немедленно убрали с Южного фронта, который с начала Гражданской войны стал самым провальным.

С этого момента началось серьёзное противостояние Сталина и Троцкого. В это время каждый из них начал составлять круг помощников и верных людей. Вокруг Сталина были те, с кем он познакомился и сблизился в Царицыне, в частности, Ворошилов и Будённый, которые потом станут маршалами, их объявят «великими стратегами», хотя на самом деле они были совершенно бездарными командирами, умевшими только следовать за Сталиным. Но именно такие люди ему и были нужны.

Ещё одна знаменитая история произошла, когда будущий вождь был членом реввоенсовета уже Юго-Западного фронта, который шёл на Польшу. Здесь разгорелся конфликт между Сталиным, командованием его фронта и, одновременно, командованием Южного фронта, которое возглавлял Тухачевский. Последний очень бойко вёл свой фронт на Варшаву, а Юго-Западный фронт шёл ко Львову. Когда же Тухачевский попросил передать ему часть войск для того, чтобы усилить удар на Варшаву, Сталин блокировал переброску войск, потому что хотел, чтобы его армию взяла Львов.

Конечно, риторика о том, что из-за этого большевики не смогли взять Варшаву, провальна: поляки хорошо защищались, а большевики, ступив на польские земли, стали проводить очень жёсткую политику, создавать коммуны и всё обобществлять, что вызвало большое сопротивление. Однако, то, что Сталин всё время пытался навязывать своё мнение по этому вопросу и по многим другим, и то, что с Троцким они никогда не сходились, абсолютно ясно. Эти проблемы Гражданской войны и стали причиной многих кровавых трагедий следующих лет.

Ещё одна важная вещь, которую мы часто недооцениваем, заключается в том, что Ленин хорошо видел противостояние Сталина и Троцкого. В конце своей жизни он очень много говорил и писал о необходимости предотвращения раскола внутри партии. При этом он сам в течение нескольких лет разжигал соперничество Сталина и Троцкого, приближая то одного, то другого. Ленин явно хотел добиться такого баланса сил, чтобы никто из них не стал претендовать на его власть.

После войны Сталин начал входить в силу. Он по-прежнему не был знаменит, в отличие от всё того же Троцкого или Бухарина, который в это время набирал силу как теоретик. Имя будущего вождя уже скорее всего знали, но у него были совершенно не важные посты. Он возглавлял очень странную организацию – наркомат национальностей. Эта должность ему не нравилась, хотя по мере того, как большевики распространялись на всё большие территории, значение её постепенно увеличивалось. Однако, этого ему было недостаточно.

Далее Сталин возглавлял рабкрин – рабоче-крестьянскую инспекцию, которая должна была проверять законность работы государственных органов. Несмотря на то, что должность эта была достаточно влиятельной, Сталина она всё равно не устраивала.

В итоге будущий вождь постепенно добился того, что его освободили от этих постов, и он стал генеральным секретарём. Разумеется, это не тот генеральный секретарь, который в брежневскую эпоху заведовал абсолютно всем. В 20-е годы он руководил исключительно секретариатом ЦК, который готовил бумаги, определял назначение на разные посты, готовил повестку дня для обсуждения и так далее. Одним словом, Сталин получил незаметную, но очень важную должность, поскольку под его контроль попал партийный аппарат, который в начале 20-х приобретал всё большее значение.

Постепенно Сталин подмял под себя весь аппарат. Пока решались важные идеологические вопросы, он занимался мелкими перестановками на шахматной доске: одного троцкиста снимал, а на его место ставил верного человека. Есть воспоминание партийца, работавшего в это время со Сталиным, о том, что люди, снятые с какой-то партийной должности, но ещё не назначенные на новую, приезжали в Москву в ожидании назначения, и про них говорили «они ходят под Сталиным». Вот эти незаметные передвижения пешек, проходивших если не в ферзи, то точно в крупные фигуры, было очень важной частью его укрепления у власти.

Тем временем здоровье Ленина всё больше ухудшалось, в связи с чем обострялась борьба за наследство. Довольно долго, вплоть до 22-го года, Ленин доверял Сталину, общался с ним и однажды даже вызвал его к себе в Горки, где попросил о помощи в самоубийстве: Ленин очень боялся оказаться парализованным. Сталин в это время вёл себя довольно корректно, сообщив об этом родственником Ленина и в ЦК. В результате, Владимира Ильича убедили, что всё не так плохо, и он успокоился. Это свидетельствует о серьёзном доверии Ленина.

Дальше начался совершенно другой виток их отношений. Считается, что всё испортилось во время обсуждения принципов создания Советского Союза, когда Сталин, как специалист по национальному вопросу, разработал свой проект, согласно которому все республики становились автономными республиками в составе России. Ленин же придумал куда более свободный план, при котором все республики, включая Россию, наравне входили в Советский Союз.

Конечно, это был абсолютно схоластический спор. Все республики всё равно подчинялись Москве, большевистскому ЦК и совнаркому, но Ленин придумал более мягкий, не травмирующий национальных элит вариант, а Сталин хотел пойти напролом. На заседаниях ЦК закавказской федерации этот спор дошёл вплоть до драки грузинских коммунистов с Орджоникидзе.

По итогу, Ленин, с одной стороны, начал окорачивать Сталина, а с другой – продиктовал Крупской свои возражения, и она таким образом нарушила решение ЦК, которое считало, что ради сохранения здоровья Владимира Ильича нельзя позволять ему вмешиваться в политику. После этого Сталин позвонил Крупской и очень грубо с ней поговорил, что Ленин никак не мог ему забыть.

Далее, прошли месяцы, полгода, но Ленин постоянно повторял упрёки в адрес Сталина, вплоть до знаменитой фразы из письма к съезду, которое называли «завещанием Ленина», о том, что «Сталин слишком груб». Будущий вождь действительно был слишком груб, но Ленин прекрасно это знал и раньше. Очень интересно, что в эти последние месяцы своей сознательной жизни Ленин всячески приближал Троцкого, пытаясь тем самым найти противовес Сталину, и одновременно с этим писал такие работы, как, например, «Как нам реорганизовать рабкрин» и бесконечные письма к съезду, в которых постоянно говорил о необходимости преодоления раскола в партии и внедрения во все организации рабочих и крестьян, которые своим чутьём предотвратят раскол.

Всё это, разумеется, было какими-то утопические фантазии. Ленин уже видел страшное противостояние и, думаю, понимал, что во многом он, если не создал эту борьбу, то поддерживал её и разжигал, потому что ему нужен был баланс этих соперников.

Умирая, Ленин уже понимал, что дальше начнётся жестокая борьба.

Так оно и произошло.

Приход к власти.

К началу 20-х годов, после окончания Гражданской войны Сталина почти никто не знал. Представить себе, что через десять лет он превратится практически в божество, было довольно трудно. В это время Сталин занимал два существенных, но не очень важных поста: помимо того, что он был членом ЦК, будущий вождь возглавлял наркомат национальностей и рабоче-крестьянскую инспекцию. Обе должности не соответствовали его амбициям, и в 22-м году Сталин получил пост генерального секретаря.

После ситуации с Крупской, ему пришлось принести ей свои извинения, что, разумеется, не исчерпывало все их отношения. Понятно, что и Ленин почувствовал слишком большое сосредоточение власти в руках Сталина. Слабеющий и умирающий революционер очень чётко расценивал расстановку сил и с конца 22-го года всё больше возражал Сталину в любом вопросе. Возражения эти касались, в первую очередь, проблемы монополии внешней торговли (а это время начала НЭПа, когда была проведена частичная приватизация и произошёл отказ от жёсткой политики военного коммунизма). На повестке дня был вопрос, не смягчить ли монополию внешней торговли, то есть не дать ли возможность частным предпринимателям торговать с другими странами. Сталин был сторонников смягчения, а Ленин, вроде бы творец НЭПа, сразу же выступил против.

Однако, самый знаменитый конфликт этих лет – это спор о том, каким образом должен был быть организован Советский Союз. Сталин предложил, чтобы все республики вошли в состав России на правах автономии. Эта идея, в общем-то, вполне соответствовала и представлениям большевиков, и тому, что происходило потом, когда на новом уровне формировалась всё та же Российская Империя.

История, неоднократно повторявшаяся и поднимавшаяся на щит и в эпоху оттепели, и перестройки, — это история о том, как хороший Ленин осадил нехорошего Сталина и сказал: «Нет, так быть не должно! Все республики, в том числе и Россия, должны на равных правах войти в Советский Союз!». Несмотря на это, главенство России не вызывало ни у кого никаких сомнений, в том числе и у Ленина. Конечно, он, с одной стороны, не хотел настраивать против себя украинских или, например, грузинских партийцев, но с другой – ему важно было выступить против Сталина. Очень характерно, что этот спор был не только теоретическим, но и практическим наступлением на Сталина, потому что тот, пропагандируя свой план, ставил, в частности, на кавказских, грузинских и азербайджанских партийцев: он отправил в Тифлис своего человека – Орджоникидзе, – чтобы тот надавил на них. Дело там дошло до мордобития на заседании ЦК.

Ленин сразу же понял, что появилась возможность уязвить Сталина. Он написал письмо грузинским большевикам о том, что поддерживает их, и стал требовать осуждения Орджоникидзе за его поведение. В последние же месяцы жизни он отправлял всевозможные письма Троцкому, пытаясь вернуть прежний баланс сил, который позволил бы ему в случаи выздоровления удержать власть в своих руках.

Дальше начали разворачиваться очень интересные вещи. Ленин в 23-м году был уже не способен на что-то влиять, что понимали абсолютно все. Внутри ЦК начинали разворачиваться странные, пока не очень открытые, но ясные для всех участников конфликты. С одной стороны, все, попросту говоря, не любили Троцкого, потому что он был слишком ярким, умным, и к тому же евреем. Все его боялись и, в частности, поэтому то самое письмо, которое в будущем назовут «Завещанием Ленина», было прочитано только в 24-м году, через год, после написания. Таким образом, Сталин получил ещё год для того, чтобы укрепить свои позиции в аппарате партии, что было для него очень существенно. Из этого совершенно очевидно, что поддержка Сталина по разным вопросам, в частности, на 12-м, а потом и на 13-м съездах в основном зависела от Каменева и Зиновьева, которые тоже считали Сталина менее опасным для них, чем Троцкого. Зиновьев вообще считал себя главным оппонентом Троцкого, а Сталин был для него партийцев куда более мелкого калибра.

Однако, уже летом 23-го года, когда после съезда «вожди» поехали на отдых в Кисловодск, Каменев и Зиновьев, осознав, что у Сталина действительно слишком много власти, обратились к Бухарину, что было для них не очень характерно, и стали обсуждать всё произошедшее. Они понимали, что Сталин сосредоточил в своих руках слишком большую власть, и начинали требовать реформу секретариата, то есть той самой основы, на которой Сталин строил своё влияние.

Но не стоит забывать, что это 23-й год. Далеко не первый раз на помощь Сталину пришла международная обстановка. В это время резко обострилась ситуация в Германии: она была повержена, разорена и лишена многих территорий. Когда же Германия оказалась неспособна выплатить репарации, назначенный ей по Версальскому договору, страны Антанты, в частности – Франция – ввели свои войска в Рурскую область – богатейший и важнейший район Германии. Это породило конфликт, сопротивление и недовольства. Одним словом, все стали ждать германскую революцию.

В этот момент, когда Каменев и Зиновьев начинали говорить о необходимости передела секретариат, Сталин призвал всех отдыхающих вернуться в Москву, потому что вот-вот должна была быть революция в Германии. Они приехали и действительно обсуждали, стоило ли назначать точный срок революции, можно ли было ей как-то помочь и так далее. Вопрос же о секретариате выглядел на этом фоне абсолютно неважным: между делом, как-то, где-то это решалось, при чём совершенно не так, как хотели те, кто поднял этот вопрос. В итоге, Зиновьева и Троцкого ввели в один из бюрократических органов, но не в секретариат, где решали всё, а в оргбюро, которое мало что значило. Сталина же и его верного Ворошилова ввели в наркомат военных и морских дел, который по-прежнему возглавлял Троцкий.

Замечательный историк Олег Хлевнюк, описывая ситуацию, сложившуюся к этому моменту, ввёл очень важное понятие «коллективного руководства». Он писал: «Коллективное руководство – это взаимодействие политически равных советских вождей и относительно автономных ведомств, возглавляемых этими вождями». То есть у власти находится маленькая группа более-менее равноправных людей. Эта ситуация была абсолютно недемократична, но, во всяком случаи, она ещё не настолько радикализировалась, как будет потом. В какой-то мере партийцы уравновешивали друг друга.

Наступил 24-й год. В январе умер Ленин, а в мае прошёл 13-й съезд, на котором всё-таки зачитали ленинское письмо. При чём сделали это не перед всеми делегатами съезда сразу, а на собраниях отдельных делегаций. То есть, не перед большим количеством людей, а только перед десятками, потому что такой группой было проще манипулировать и легче убедить. Если сидит весь съезд, то не ясно, как всё пойдёт, а вот если общаться с маленькими группами людей, то гораздо проще убедить их в том, что товарищ Сталин учёл критику Владимира Ильича, и его можно оставить. Разумеется, так и произошло: Сталина оставили на посту генерального секретаря.

Троцкий ничего не говорил и не высказывался по этому поводу. В результате, как пишет Олег Хлевнюк, Сталину помогло не столько молчание Троцкого, сколько сам факт его существования: боялись Троцкого, поэтому решили оставить Сталина как противовес. На этом и держался весь хрупкий баланс 24-го года, который Сталин очень скоро нарушил.

Что вообще представлял из себя Сталин к этому времени? По сути дела, мы знаем очень мало о нём, как о человеке. Известно, что он делал в том или ином году и месяце, известны какие-то постановления и высказывания, но о его внутреннем мире мы знаем пренебрежительно мало. О молодости можно составить какие-нибудь представления, потому что остались письма от его переписок с приятелями, довольно частные и крамольные. Но чем ближе он подходил к образу великого вождя, тем больше закрывался. Так как у него не было друзей, которым он бы открывал душу, понять его сегодня очень трудно. Конечно, есть воспоминания дочери и приближённых, но понять эту душу по-настоящему сегодня невозможно.

Огромный прорыв в понимании Сталина этих годов сделал Михаил Вайскопф, написавший книгу «Писатель Сталин», которую хочется цитировать страницами. Читать эту книгу было великим интеллектуальным наслаждением, при том, что, читая, иногда хохотал во всё горло, хотя смешного, прямо говоря, было очень мало. При этом это не хлёсткая журналистика, написанная для того, чтобы повеселить публику, а действительно научное исследование. Вайскопф очень точно анализирует тексты Сталина, взяв за основу высказывание Жоржа-Луи Леклерка «Человек – это стиль». Он проводит очень серьёзное филологическое исследование и обращает внимание на некоторые вещи, в частности, на странную стилистику сталинских высказываний, граничащую с безграмотностью. Вот примеры сталинских косноязычных выражений, собранные Вайскопфом: «группа Бухарина бросает палки в колёса», «отступление головотяпов на ленинские позиции», «басенные твари бесцеремонно попирают любые зоологические конвенции», «как известно, всякое животное имеет свою определённую окраску, но природа хамелеона не мириться с этим: со львом он принимает окраску льва, с волком – волка, с лягушкой – лягушки, в зависимости от того, какая окраска ему более выгодна», «теперь, когда первая волна подъёмов проходит, тёмные силы, спрятавшиеся было за ширмой крокодиловых слёз, начинают снова появляется», «иному коммунисту не стоит иногда большого труда перешагнуть наподобие свиньи в огород государства и хапать там». Вайскопф называет это «стилистической кунсткамерой».

Казалось бы, это всё говорит о том, что Сталин вот такой дурачок. Но мы знаем, что это совсем не так. И дело далеко не в том, что Сталину было тяжело формулировать собственные мысли. Михаил Вайскопф, как тонкий филолог, обратил внимание на множество интересных моментов. Во-первых, Сталин невероятно любил повторять одно и то же, формируя некий снежный ком из закручивающейся тавтологии. Такое повторение, как метко заметил учёный, является частью тоталитарного мышления. Это очень характерно для пропаганды любого тоталитарного режима – вбивать в головы всё время одно и то же. Одно слово у Сталина могло повторяться по пять раз в нескольких фразах. Например: «Разжигание борьбы означает не только организацию и руководство борьбой. Оно означает вместе с тем раздувание классовой борьбы». Иными словами, это великая мысль повествует о том, что «разжигание борьбы» означает «раздувание борьбы». Но гласное в том, что людям постоянно стучали по голове словом «борьба».

Во-вторых, для Сталина были характерны бесконечные списки. Вайскопф пишет: «Помесь инвентарной описи с реестром смертных грехов» или «эффект одуряющего вдалбливания». С одной стороны, он видит корни этого в тоталитарном мышлении, но, с другой – связывает с тем семинарским образованием, где его учили бесконечным перечням и классификациям.

Ещё одно интересное замечание филолога в том, что, чем раньше были написаны сталинские тексты, тем меньше в них было монотонности. А чем больше власти было в его руках, тем однообразнее и скучнее становились тексты.

Вайскопф показал, как структуры языка Сталина восходит к каким-то невероятно древним и архаическим фольклорным слоям. Очень странно в книге о Сталине-писателе видеть цитаты из Владимира Яковлевича Проппа, крупнейшего филолога и фольклориста, который на примере этого самого фольклора описывал то, что Вайскопф видел у Сталина, и называл это «кумулятивным эффектом». Дело в том, что это не просто список, а единое целое с нанизанными на ниточку чётко градированными частями, например: не было гвоздя – не было подковы, не было подковы – лошадь захромала, лошадь захромала – командир убит, командир убит – конница разбита, конница разбита – армия бежит. То есть враг вступает в город, никого не щадя, из-за того, что в кузнице не было гвоздя. Сталин очень любил показывать, как из одного крохотного недостатка разверзается огромная беда. Например, в годы коллективизации он говорил, что вернуть кулаков – значит вернуть их власть, а если вернуть власть кулаков, то вернётся власть помещиков, и так далее.

С одной стороны, это всё типично политические рассуждения. Но если посмотреть на это с точки зрения архаического мышления, то становится ясно, что Сталин самим строением своих высказываний, своими образами и фразами апеллировал какой-то очень древней стихией, существовавшей в народе. Это связано с тем, что он был невероятно прост. Его метафоры могли быть совершенно дикими, авангардными, но одновременно с этим всегда подчёркивалась его скромность, простота и народность, по крайней мере в 20-е годы. Таким образом, Сталин обращался к совершенно новым людям, к тем, кто постепенно выходил на первый план в партии в 20-е, во многом, благодаря ему. Это было поколение старых большевиков, которые помнили то время, когда Сталин был ещё просто Кобой, и помнили реальную расстановку сил, которая была в партии ещё до революции. Они тоже не супергиганты культуры, которыми их пытались показать, но, во всяком случаи, в головах у них явно что-то было.

После Гражданской войны в партию пришёл новый призыв: стали принимать молодых, абсолютно других людей, с плохим образованием и не слишком готовых к чему бы то ни было. Сталинская простота работала в то числе и на них. Вайскопф очень интересно сформулировал мысль о влияниях, которые формировали сталинскую психологию. С одной стороны, это были большевистские идеи, а, с другой – российское религиозное мышление, которое очень хорошо видно. С третьей же стороны, это архаический фольклор, вплоть до магии и каких-то знахарских вещей: выколотые глаза на портрете Сталина в 30-е годы считались терактом, а перенос имени Сталина с одной строки на другую мог привести к пяти годам заключения.

Также Вайскопф считает, что большое влияние на формирование личности вождя оказал кавказский фольклор, при чём его самые архаические, мрачные и тёмные стороны. Всё то, что было светлого и хорошего в кавказских представлениях и народном характере было для витрины и абсолютно чуждо Сталину, зато культ жестокости и силы он воспринимал всерьёз.

Получается, этот человек, в котором так странно смешались совершенно разные вещи, начинал бороться за власть. В мае прошёл 13-й съезд, когда Каменев и Зиновьев помогли Сталину, а уже летом он написал статью с резкой критикой Каменева. Точно также в 24-м году с его стороны шла резкая критика Троцкого за то, что тот выпячивал свою роль в Октябрьской революции, недооценивая то и это.

Параллельно с этими идеологическими спорами продолжалась любимая Сталиным шахматная игра, в которой никто не мог его переиграть. В 25-м году Троцкого сняли с поста наркома военных и морских дел, то есть вывели из-под его контроля армию. На его место поставили Фрунзе, который зарекомендовал себя к этому моменту как человек скорее зиновьевский. Однако, в этом же году он умер после операции, сделать которую ему предписал ЦК, «заботясь» о его здоровье. Через несколько лет Борис Пильняк написал «Повесть непогашенной луны», в которой не были названы по имени ни Фрунзе, ни Сталин, но всем было понятно, что это описание гибели Фрунзе, за которой стоял «негорбящийся человек»:

«В этот час негорбящийся человек в доме номер первый все еще сидел в своем кабинете. Окна были глухо закрыты занавесами, вновь горел камин. Дом замер в тишине, точно эту тишину копили столетия. Человек сидел на деревянном своем стуле. Теперь перед ним были открыты толстые книги на немецком и английском языках, – он писал, – по-русски, чернилами, прямым почерком, в немецком Lainen-Роst. Те книги, что были раскрыты перед ним, были книгами о государстве, праве и власти.

В кабинете падал с потолка свет, и теперь видно было лицо человека: оно было очень обыденно, быть может, чуть-чуть черство, но, во всяком случае, очень сосредоточенно и никак не утомленно. Человек над книгами и блокнотом сидел долго. Потом он звонил, и к нему пришла стенографистка. Он стал диктовать. Вехами его речи были СССР, Америка, Англия, земной шар и СССР, английские стерлинги и русские пуды пшеницы, американская тяжелая индустрия и китайские рабочие руки. Человек говорил громко и твердо, и каждая его фраза была формулой».

Это образ Сталина, не названного, но узнанного читателями, который стоял за гибелью Фрунзе.

Далее Сталин поставил своих людей во главе армии, карательных органов и ОГПУ. Одновременно с этим становилось всё больше и больше его людей в партийном аппарате. Когда же началось вытеснение Каменева, Зиновьева и Троцкого не только с руководящих постов, но и из ЦК и партии, когда началось шельмование их на 14-м и 15-м съездах, всё очень быстро закрутилось.

Сталин поступил очень хитро. С одной стороны, он мог вбивать в мозг своих слушателей одну и ту же мысль, а с другой – поменять свои идеи для него ничего не стоило: удивительно, как люди принимали эти изменения и не видели в этом ничего ужасного. В 25-26-м гг. Сталин заклеймил Каменева, Зиновьева и Троцкого (далее – КЗТ) за то, что они хотели продолжить мировую революции. Оказывается, совершенно неожиданно для большевиков, что социализм мог быть построен в одной отдельно взятой стране, о чём раньше раньше никто не подозревал. При этом КЗТ, по словам Сталина, хотели «обидеть» крестьян, взяв деньги на развитие промышленности, без которой не могло быть социализма, но обложив крестьян сверхналогами. Здесь товарищ Сталин выступил как умеренный и миролюбивый защитник крестьян и противник войны. Разумеется, было приятно слышать о том, что войны не будет, но работало это только его публику: Сталин был им гораздо понятнее, чем заумные КЗТ. Кроме того, вождь апеллировал своей властью и силой, что им тоже безусловно нравилось.

Очень быстро эти новые люди стали назначенцами Сталина, и, скажем, 14-й съезд в 25-м году, когда оппозиция ещё пыталась дать бой на этой площадке, в общем, заранее проигранной, выяснилось, что большинство делегатов съезда были сталинскими людьми, а КЗТ могли реально опереться только на ленинградскую делегацию, потому что Зиновьев в это время ещё был секретарь ленинградского обкома и контролировал Ленинград. Сторонники Троцкого и подавно были не в большинстве.

В последнее время очень любят говорить, что совнарком, первый состав советского правительства, был самым интеллигентам за всё время существования советской власти. Конечно, они не были особенными интеллектуалами, но вот удивительные сведения о составе делегации этого съезда:

«Высшее образование – у 5.1 %, среднее – у 2.3%, низшее – у 66.1%».

Иными словами, подавляющее большинство людей имело лишь самое простейшее образование. Кроме того, если сложить все эти цифры, окажется, что пять с половиной процентов были вообще без образования. И эти люди решали вопросы развития страны и брали курс на индустриализацию, начиная с первой пятилетки.

Другая интересная вещь:

«Рабочие составляют 5.1 %, крестьяне (от сохи) – 0.3%...».

Кто же все остальные?.. Конечно, там были разные социальные группы, но в основном – партийные функционеры.

Давно уже было замечено, что в 20-е годы практически любой рабочий, который как-то активно и энергично проявлял себя в общественной жизни, шёл по партийной линии и становился «начальничком», а может и начальником. Иными словами, получалось так, что самые энергичные и сознательные люди вымывались из рабочего класса, который и так был не очень велик. Разумеется, после этого он ослабевал, рабочие уходили в бюрократы, и появлялась необходимость его пополнять. Но за счёт кого? Разумеется, за счёт крестьян, которые уходили из деревень, особенно, когда начались пятилетки. Произошло «окрестьянивание» рабочего класса и теперь им было проще манипулировать благодаря минимальному уровню образованности. А государственные же и партийные структуры пополнялись за счёт выходцев из рабочего класса, которые абсолютно не были приспособлены к тому, чтобы кем-то управлять, что опять-таки позволяло легко ими манипулировать.

Далее, на 14-м съезде Каменев произнёс речь со словами: «...Мы против того, чтобы создавать теорию "вождя", мы против того, чтобы делать "вождя",» - на что публика отреагировала бурным шумом, топотом и, в конце концов, общими криками «Да здравствует товарищ Сталин!». Такой вот интересный был уровень дискуссии.

В результате, к 27-28-му гг. сопротивление КЗТ было разгромлено. Каменев и Зиновьев были сняты со всех руководящих постов и начали каяться, всё ближе приближаясь аресту 34-го и расстрелу 36-го года. Троцкий был выслан сначала в Алма-Ату, а следом – за границу. Получалось, что с этими врагами Сталин разобрался и настало время тех, кого он записал в «правые уклонисты»: Бухарина, Рыкова и других. Этот виток борьбы начался вместе с первой пятилеткой.

Параллельно с этим все 20-е годы Сталин совершал ещё несколько вещей. Во-первых, произошло обожествление Ленина и партии (тут дело не столько в Сталине, сколько в том, что в целом происходило в стране). Здесь становится понятно, почему в годы первой пятилетки проводилась агрессивная антицерковная политика. Мы знаем, что церкви закрывались с первых лет советской власти, а священников арестовывали и расстреливали. Тем не менее, худо-бедно, но всё-таки как-то церковь существовала, не только православная, но и другие религиозные институты. Однако, за первое десятилетие советской власти хорошо видно, как формировалась новая религия, к чему Сталин довольно сильно приложил руку. Во-первых, культ Ленина развивался ещё в последние годы его жизни, а после смерти началось настоящее обожествление, которое, в частности, выразилось в строительстве мавзолея.

Интересно, как тот же Вайскопф цитирует другую исследовательницу, которая видела разные причины того, что Ленина решили мумифицировать, невзирая на его просьбы похоронить вместе с матерью. Так, сделали мумию и возвели мавзолей. С одной стороны, здесь присутствует идея христианского святого и святых мощей, то есть начал возникать новый культ. С другой стороны, есть версия о том, что на это решение повлияло произошедшее незадолго до смерти Ленина открытие гробницы Тутанхамона.

Во всяком случаи, было создано место новой святости и мощи, после чего всё большее значение начинала приобретать сакральность и священность Ленина и партии (за подробностями отсылаю к книге Вайскопфа, который на огромном материале показал, как Сталин играл с разными религиозными образами). Выстроилась совершенно религиозная система, в которой, во-первых, один человек совершенно ничего не значил – значил коллектив (только не коллектив верующих, которые не могли существовать вне церкви, а, скажем, рабочий класс, внутри которого человек по-настоящему существовал).

Сталин в начале 20-х годов произвёл интересную подмену в своей пропаганде. Важнейшим фактором стала уже не принадлежность к рабочему классу, а принадлежность к партии, которая стала неким живым существом. Всех перестали удивлять фразы «партия решила», «партия постановила» или «партия возмущена». Между тем, делать всё теперь было необходимо только ради партии, принадлежность к которой делала тебя человека значимым.

В новой религии были свои святые и свои мученики. Был мавзолей и Кремль, как важнейшие центры почитания. Были определённые нормы, по которым должны были существовать приверженцы новой религии. Им должно было быть присуще смирение перед коллективом, они должны были каяться в грехах, что называлось самокритикой, и так далее. Дальше их ждал рай на Земле, который был назван «коммунизмом». Должны были исчезнуть все классовые конфликты (как и в Раю лев ляжет с ягнёнком), и вообще воцарилось бы всеобщее процветание и радость.

Эта идея Рая на Земле и религии без Бога существовала и без Сталина, однако он умело вписал в это и себя. Когда на место пролетариата как коллективного большинства встала партия, особое значение приобрели руководители этой партии. В течение всех 20-х годов Сталин старательно показывал свою связь с Лениным, которая к 17-му году, конечно, не была так однозначна и понятна. Однако, он очень постепенно, в одной речи, в другой и в третьей говорил: «Мой учитель – товарищ Ленин». Дальше это развивалось всё больше, и к 30-му году получили лозунг «Сталин – это Ленин сегодня». Иными словами, он последовательно показывал себя как ученика, а потом и как равноправного с Лениным человека, как его приемника и того, кто однозначно должен был занять верхушку культа.

При этом сталинское отношение к Ленину было очень противоречивым: не так уж он его и любил. С одной стороны, Сталин участвовал в обожествлении Ленина, которое помогало ему обожествить самого себя, а с другой – он хорошо помнил, как Ленин пытался его отстранить и как ему пришлось извиняться перед Крупской.

В это время у Сталина был секретарь, Борис Георгиевич Бажанов, который смог удрать из страны, благодаря чему не погиб. Когда Баженов понял, что дело плохо, он организовал себе командировку в Среднюю Азию, перешёл границу, добрался до Франции и написал воспоминания, полные яда и ненависти к Сталину, что даёт нам ещё один субъективный источник, имеющий массу интересных вещей. Например:

«…я видел насквозь фальшивого Сталина, клявшегося на всех публичных выступлениях в верности гениальному учителю, а на самом деле искренне Ленина ненавидевшего, потому что Ленин стал для него главным препятствием к достижению власти. В своём секретариате Сталин не стеснялся, и из отдельных его фраз, словечек и интонаций я ясно видел, как он на самом деле относится к Ленину. Впрочем, это понимали и другие, например, Крупская…»

И вот, к 27-28-му гг. Сталин уже сильно продвинулся по этой дороге: он ещё не превратился в великого вождя всех народов, но сильно к этому приблизился. Во-первых, теперь у Сталина была огромная поддержка в партийном аппарате, что для него было самым главным. Во-вторых, он сломил всех основных противников и вот-вот сломит оставшихся.

В это время проищошёл очень интересный поворот. Всё то, за что он громил в 25-26-м гг. Каменева и Зиновьева – радикализм, презрение к крестьянам и желание продолжать мировую революцию, – внезапно оказалось у него на устах. Здесь ему снова помогла международная обстановка, потому что 27-й год – это год резкого ухудшения отношений с самыми разными странами. Середина 20-х – это время «замирения» с Европой, потому что шёл НЭП, все думали, что режим смягчается и начинали выстраивать дипломатические отношения. А 27-й год принёс аресты коммунистов в Китае, обвинение советского торгпредства в Англии за то, что те занимались разведывательной деятельностью, нападение и убийство в Варшаве на Петра Войкова, как причастного к убийству царской семьи. «Чувствуется рука Англии: готовят новое Сараево,» - говорил Сталин на всё это. Отсюда выросло нарастание военной угрозы.

Здесь началось сталинская формированная индустриализация. Интересно, почему Сталин начинал с такой скоростью убивать НЭП. Чем он ему мешал? Почему необходимо было вкладывать огромные силы в строительство заводов в первой пятилетке при том, что Оржоникидзе писал Сталину: «Да как же, тут средства разбазариваются! До сих пор никто не может сказать, сколько стоило строительство Сталинградского тракторного завода!».

С невероятной скоростью пролетело то, что в Европе происходило в течение десятилетий. При этом сталинская индустриализация началась не с лёгкой промышленности, как в других странах, где понимали, что она быстро приносит доход, а с тяжёлой, потому что оборону надо было «крепить». Это означало невероятные расходы и гнёт на всю страну – зато вскоре стали бы индустриальной державой.

Понятно, что, хотя первую пятилетку объявили выполненной-перевыполненной за четыре года и три месяца, очень трудно судить о реалиях этих самых пятилеток, потому что вся статистика была очень сильно искажена. Есть, конечно, невероятные данные о том, что запланировано было сто семьдесят тысяч тракторов, а сделали пятьдесят три тысячи. Было запланировано двести тысяч автомобилей, а сделали двадцать четыре тысячи. Запланировали проложить семнадцать тысяч километров железной дороги, а проложили пять тысяч. Иными словами, не выполнили абсолютно ничего. Мало того, ещё и повышали эти безумные планы в течение первой пятилетки.

Мы заем, что были созданы два варианта пятилетнего плана. Один – в неблагоприятных условиях, а другой – максимальный. Разумеется, приняли второй, а в течение первой пятилетки его ещё и увеличили, хотя не выполнили даже первый вариант, но объявили, что всё было перевыполнено.

Я думаю, объяснение того, почему вождь так старался ускорить индустриализацию, очень простое: Сталин плохо был знаком с экономикой и искренне считал, что политика могла определять экономику. Как он сказал потом, «нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики», что, как мы понимаем, совершенно не так.

Разрушение коллективного руководства привело к общей радикализации, что, в целом, шло на пользу вождю. Однако параллельно с индустриализацией проходила коллективизация – создание колхозов – то, к чему большевики стремились всегда, но после военного коммунизма осознали, что с крестьянами лучше обращаться поаккуратней, иначе восстала бы вся страна. Сначала большевики создали НЭП, разрешили крестьянам торговать и даже арендовать землю, что привели к маломальскому облегчению их жизни. Но Сталину нужно было разобраться со всеми более-менее независимыми слоями населения, а богатые, торгующие крестьяне были как раз из таких.

Осложнения 27-го привели к тому, что крестьяне начали придерживать хлеб, не желая сдавать его по низким государственным ценам. Это объявилось «кулакской хлебной стачкой» и показало необходимость ускорения коллективизации.

В начале 28-го года Сталин отправился в поездку в Сибирь, что для него было довольно необычно. Вождь не любил путешествовать и выезжать куда-то из Москвы, но разные партийные функционеры в это время ехали в разные части страны, чтобы надавить на местных чиновников и ускорить процесс коллективизации. Сталин, разумеется, не должен был ехать, но Орджоникидзе, которому поручили это дело, заболел, в результате чего вождю пришлось поехать вместо него. Там он инспектировал всё вокруг и встречался с партийным начальством. Для Сталина это был определённый «полигончик»: он смотрел, что будет, если посильнее надавить. С одной стороны, вождь вёл себя «по-товарищески», выслушивал критику и обещал на неё реагировать, но с другой – он невероятно давил на то, что нужно было как можно быстрее создавать колхозы и как можно жёстче проводить хлебозаготовки. В частности, он предложил применять к крестьянам, не сдающим хлеб, уголовное законодательство. Но в чём их можно обвинить? В спекуляции! Иными словами, если ты отказывался продавать государству за их цену свой собственный хлеб, выращенный тобой на твоём участке, то ты объявлялся спекулянт, потому что скорее всего хотел отвезти его в город и продать там по спекулятивной цене. Это один из примеров интересного сталинского толкования уголовного кодекса.

Первый раз посмотрев на подобный механизм, Сталин понял, что это проходит, и каждый следующий месяц 28-го года происходило всё большее ужесточение политики в деревне и принуждение крестьян к вступлению в колхоз. Параллельно с этим он боролся с «правым уклоном», потому что они защищали крестьян и предлагали дать кулаку возможность «врасти» в социализм. При этом, когда Сталину предложили чётко определить, кто такой кулак, то он Бог знает в чём обвинил тех, кто выдвинул такие предложения, потому что не надо было чёткого определения: кулак – это просто человек с таким-то доходом. В результате этого, в течение коллективизации «кулаком» могли объявить даже, например, из-за того, что у человека есть корова. А если средняя корова и тёлка – то это вообще пиши пропало.

Так же, поскольку всюду был план по раскулачиванию, если председатель колхоза не находил кулаков, он становился «подкулачником», то есть человеком, который определённо что-то прятал и скрывал.

Но в 28-29-м гг. всё ещё только начиналось. Можно было, скажем, сдать всё своё имущество и вступить в колхоз, или бросить/отдать/продать имущество в колхоз и уехать в город, тем самым выпрыгнув из этой захлопывающейся западни. Уже в 29-м всё это было невозможно.

Параллельно с этим был уже «правый уклон». Бухарин выступал на разных заседаниях и пленумах ЦК, писал огромные письма о том, что происходило, и распространял их, что не принесло никакой пользы в борьбе со Сталиным. Стало ясно, что ни на что другое партийные руководители не способны, и это был тот режим, который они сами создали: отняли землю у помещиков и отдали крестьянам. Уже в 18-м году они натравливали деревенских бедняков на богачей и теперь пожинали плоды своих трудов.

Недовольство крестьян усиливалось с каждым месяцем. 29-й год объявили «годом перелома» из-за того, что «средняк» пошёл в колхоз, составляя до этого большинство деревни. Первые же месяцы 30-го было самым страшным временем для деревни, поскольку было огромное количество выступлений крестьян и страна стояла на грани второй Гражданской войны. Крестьяне не давали разрушать церкви, избивали и убивали тех, кто пытался им помешать, растаскивали всё имущество из колхозов обратно по деревням и так далее. В январе и феврале страна была на грани восстания, что особенно хорошо было видно в Украине и на Северном Кавказе. Не случайно именно эти территории будут дальше преследоваться: Сталин всё время будет ждать здесь каких-то выступлений и бояться, что они объединятся с Польшей.

Тем не менее, все крестьянские восстания были разрознены. Не нашлось какого-то человека, который смог бы поднять и повести всех. Партийные начальники не могли идти против партии и режима, который они создали, а белогвардейцы и эмигранты могли предложить помощь, но крестьяне бы ни за что её не приняли, опасаясь возврата помещиков.

Таким образом, западня, созданная в 17-м году «Декретом о земле», не давала никуда деться. Разумеется, все восстания достаточно жестоко и более-менее быстро были подавлены, однако уровень их был всё-таки велик. Если в 26-27-м гг. на всю страну было отмечено шестьдесят три антиправительственных выступлений, то в 29-м их уже было более тысячи трёхсот, при том, что участвовало в них не менее двухсот сорока четырёх тысяч человек. За первые же два месяца 30-го года было более тысячи пятисот выступлений, в которых участвовало не менее трёхсот двадцати четырёх тысяч человек. То есть произошёл резкий рост. Считается, что всего в 1930-м году в восстаниях участвовало около трёх миллионов человек.

Не понятно, как всё развивалось бы дальше, если б Сталин не совершил очередной хитрый ход. В начале марта появилась статья «Головокружение от успехов» в «Правде» и оказывалось, что виноваты во всём были местные руководители, а товарищ Сталин просто не знал обо всё, что происходило. Так, весной 30-го года начался резкий спад: крестьяне стали выходить из колхозов, забирая своё имущество. Однако, через пару месяцев вновь стали создавать колхозы, потому что пятилетний план никто не отменил. Это привело к ужасающему голоду 32-33-го годов, который страшнее всего ударил по Украине, Северному Кавказу и югу России. Не могу не согласится с Олегом Хлевнюком, который написал, что голод – это, конечно, очень сложное явление, но в данном случаи мы можем его персонифицировать: это был сталинский голод, созданный хлебозаготовками, насильственным созданием колхозов, лозунгом «Ликвидация кулачества как класса!», депортацией кулаков и так далее. Всё это унесло жизни нескольких сотен тысяч человек.

Параллельно с этим вновь началось разрушение церквей, превращение их в склады и клубы, аресты священников и прочая гнусная антирелигиозная политика. Погромы происходили потому, что были места, где крестьяне сопротивлялись и где большая часть деревни учувствовала в том, что происходило, не понимая, чем это для них всех закончится. К тому же, если мы говорим о 29-м годе, то уже в течение десяти с лишним лет проводилась «культурная революция», то есть очень ясная и чёткая политика в сфере просвещения: давным-давно была создана единая трудовая школа, где все обучались и проводились политзанятия для детей и взрослых. Здесь большевики провели очень успешную кампанию по борьбе с неграмотностью, что, разумеется, очень хорошо. К середине 30-х годов подавляющее большинство населения Советского Союза было грамотным.

Однако, борьба с неграмотностью параллельно означала и промывание мозгов: грамотность нужна была для того, чтобы люди читали Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина и, разумеется, газету «Правда», а также участвовали в политинформациях, которые вскоре стали обязательными. К этому моменту выросло новое поколение, та молодёжь, которая поддерживала новую политику и не знало другой жизни – те, кто не мог прямо формулировать, но верил в священную роль партии и восходящую роль вождя.

В 29-м году торжественно отмечалось 50-летие Сталина. После этого его всё чаще называли «вождём», хотя до этого, казалось бы, вождём был Ленин. С этого момента культ Сталина разросся, и люди уже были готовы к тому, чтобы воспринимать его всё лучше и лучше.

Очень характерно, что первая пятилетка было временем, когда разрослась история с Павликом Морозовым, о которой мы так толком ничего и не знаем. Есть множество интересных учёных, которые пытались раскрутить эту историю, но она всё равно остаётся очень непонятной. Мы знаем официальную версию о том, что Павлик Морозов – это лидер деревенской пионерской организации, который сообщил органам о гнусной деятельности своего отца, который был председателем сельсовета и выписывал справки переселенцам, предоставляющие возможность людям, высланным на Урал, пойти в город, чтобы устроиться и спастись. Трофима Морозова арестовали, а дед Павлика, вместе с его двоюродным братом, напали на него и зарезали.

Что здесь правда – не понятно. Многие, кто приезжал в эту деревню, пытаясь узнать у людей правду, в ответ получали лишь заученные за десять лет фразы. Конечно, иногда проскакивали мысли о том, что он был противным мальчишкой, драчливым и вороватым, но узнать наверняка ничего так и не удалось.

При этом более-менее понятно, что история складывалась из нескольких этапов. Сначала произошло убийство двух мальчиков, скорее всего на бытовой почве. Исследователи считают, что Павлик хотел донести на другого подростка, в семье которого незаконно хранилось ружьё, и этот подросток его убил.

Писатель Юрий Дружников, который написал очень увлекательную книжку «Доносчик 001», очень внимательно разбирал эту историю. Тогда стало ясно, что, пока этой историей занималась местная милиция, это было делом о бытовом убийстве. Но как только дело перешло ОГПУ, которым выгодны политические процессы, сразу же тот самый двоюродный брат Данила признался в том, что ему велели убить мальчика его дед и местный кулак, пообещав заплатить за это тридцать рублей. Далее арестовывали деда с бабкой, которые во всём признались и начался процесс. При этом это осталось на местном уровне.

Затем в дело вмешались журналисты, и Дружников очень хорошо показал, как они начали всё это придумывать, вплоть до фамилий оперуполномоченных. При этом выдумки абсолютно были в каждой мельчайшей детали, особенно в речи Павлика на суде:

«Дяденьки судьи, мой отец творил явную контрреволюцию, я как пионер обязан об этом сказать, мой отец не защитник интересов Октября, а всячески старается помогать кулаку сбежать, стоял за него горой, и я не как сын, а как пионер прошу привлечь к ответственности моего отца, ибо в дальнейшем не дать повадку другим скрывать кулака и явно нарушать линию партии…»

Вот такая речь школьника-пионера. И ещё цитата из Дружникова:

«Через три или четыре дня после доноса Павла отца арестовали. Арест происходил обычным порядком, но в книгах писателей тех лет все выглядело, как в детективном романе. Соломеин в последней своей книге описывает:

"Пришли старички в лаптях, помолились, купили справки, а потом взглянули друг на друга и, как по команде, сорвали с себя парики. "Ты арестован, Трофим Сергеевич Морозов", -- услышал Павка знакомый голос..."»

Иными словами, сотрудники органов пришли в париках, дурачок Трофим Морозов их не узнал, продал им справки и оказался арестованным…

Понятно, что это абсолютно выдуманный сюжет. Тем не менее, это 32-й год, и дальше на съезде писателей пионеры обращались к Максиму Горькому, спрашивая, почему до сих пор не было книг про Павлика Морозова (дальше их, разумеется, будет огромное множество). С этого момента идея о том, что тот, кто доносит на своего отца, — это герой, вбивалась в головы все 30-е годы очень сильно. В Артеке даже был съезд детей, повторивших подвиг Павлика Морозова.

Промывание мозгов как всегда очень способствовало тому, что происходило. Представления о том, что партия – это некий священный организм, а те, кто руководит партией, — это некие сверхъестественные существа, и о том, что ради существования этого организма можно идти на любые жертвы, сыграло очень большую роль.

Здесь же, в страшное, мрачное и жуткое время первой пятилетки, формировалось всё то, что потом легло в основу сталинской власти в тридцатые годы. Невероятно сильно разрастался и государственный аппарат, и аппарат подавления. Разрасталась система лагерей, тюрьмы уже были переполнены, огромное множество людей работало на систему, и сформировалась идеология, построенная на культе вождя и партии.

Первую пятилетку объявили выполненной, и вторая дала небольшое смягчение: нормативы были уже значительно легче. При этом выпустили часть тех заключённых, которых посадили во время первой пятилетки (скорее всего из-за того, что тюрьмы просто не справлялись с таким количеством заключённых), а крестьянам разрешили личное хозяйство (иначе все бы просто умерли с голоду).

Дальше был чётко определён размер продовольственного налога. Он всё равно оставался огромным, но это всё-таки лучше 29-го года, когда приходили и забирали абсолютно всё. Таким образом, была создана иллюзия оттепели и смягчения. Сам Сталин в этот момент сказал: «Жить стало лучше, веселей».

Параллельно с этим произошли и какие-то изменения в идеологии. В начале 30-х годов были созданы творческие союз и объединения, что свело вместе множество людей. Появился единый Союз писателей, без всякого РАППА, который держал всех в ежовых рукавицах, но… Если в 20-е годы ты мог быть писателем, не вступая ни в какие объединения, то теперь ты был не писателем, а тунеядцем, если не состоял в Союзе писателей. Прошло несколько десятков лет и оказалось, что Иосиф Александрович Бродский – тунеядец, потому что нет доказательств, что он поэт. А уж в 30-е годы тем более.

В 34-м году вышло «Постановление о преподавании истории в школе», то есть в школы вернулась история, которую в 20-е годы не изучали. Оказалось, что то, что было до 17-го года тоже заслуживало внимания. Кроме того, раньше по умолчанию предполагалось, что до революции был мрак, эксплуатация, ужас и всё, а теперь оказалось, что даже до 17-го года были разные персонажи, которых можно похвалить. Давно замечено, что набор дореволюционных героев очень сильно совпадал с набором тех, кого восхваляли и до революции, с незначительными отличиями. Разумеется, это был Александр Невский, Дмитрий Донской, Кутузов, Суворов – такое военное достояние России. Был Пётр Первый и Иван Грозный, которого сам Сталин объявил прогрессивным товарищем.

Однако, стоит заметить, что все эти идеологические перемены, маленькие экономические изменения и, казалось бы, упразднение в 34-м году ОГПУ вместе с созданием НКВД – всё это говорило о том, что, наверное, ужасы прошли и жизнь налаживалась. Людям всегда свойственно испытывать надежды, и многие не успели вовремя почувствовать приближение «Большого террора».

Конечно, то, с какой скоростью Сталин из обычного партийного функционера превратился в вождя и учителя, великое существо, до которого своими письмами и просьбами пытались достучаться миллионы людей, говорит печальные вещи о роде человеческом. С другой стороны, этот механизм более-менее понятен: это не великие достижения потрясающего гения зла, а умелое обращение с аппаратом, использование пропаганды, игра на противоречиях и манипулирование другими людьми.

Ещё одна цитата из книги Михаила Вайскопфа, который рассуждал о том, что Сталин воспринимал всех давно поверженных врагов, как всё ещё живых. Во всяком случаи, прошло уже много лет после того, как они были арестованы и расстреляны, однако в 50-е годы он всё ещё писал о них в настоящем времени, будто они всё ещё пытались подорвать его власть. Вайскопф комментирует:

«Когда Сталин приводит очередную цитату из растерзанного им оппонента, я слышу в ней хруст и урчание челюстей, трудящихся над берцовой костью».

Я думаю, это людоедство Сталина касается не только товарищей, а потом и соперников в партии. Конечно, он был людоедом, который, урча, пытался съесть всю страну. Во многом, ему это удалось, но всё-таки не полностью.

Это даёт определённую надежду.