Перечитал я «Водопад» Державина. Бросился в глаза перебой ритма:
«Ослабли силы, буря вдруг
Копье из рук моих схватила;
Хотя и бодр еще мой дух,
Судьба побед меня лишила».
Он рек — и тихим позабылся сном,
Морфей покрыл его крылом.
Чтобы почувствовать, насколько неожиданны эти два лишних слога («позабылся»), надо помнить контекст. Это вам не поэзия XX столетия, когда такая «вольность» сделалась рутиной. Остальное-то у Державина — ровное, вот в «Водопаде» больше четырехсот строк, и ничего подобного я в них не слышу, ни одного такого перебоя.
Хотел сказать, что и в других стихотворениях Гаврилы Романовича этого нет, но вспомнил еще случай... и все!
В общем, то был поэт с железным ритмом (как и современники). И когда среди тысяч ровных строчек возникнет вдруг одна неровная, то это не случайная небрежность, это — ересь. Создатель «Водопада» использует запрещенный (а значит, сильнодействующий) прием. Зачем?
Перебой ритма означает смерть. В этой строке мы слышим (пусть и мне простится сильнодействующий пафос) СТОПУ СМЕРТИ.
Конечно, на «буквалистском» уровне, речь идет не о вечном, а о вещем сне, это даже подчеркивается (и потому «Морфей покрыл его крылом» — не избыточная метафора). В образе засыпающего перед водопадом старца, как пояснял сам Державин, представлен фельдмаршал Румянцев, который на тот момент еще здравствовал.
Однако первая же строчка из «сна Румянцева» («Сошла октябрьска ночь на землю») —это не что иное, как (пока завуалированное) сообщение о смерти Потемкина в ночь на 5 октября 1791 года. Чуть позже значение «шифровки» раскрывается. В ней — центр и смысл стихотворения («Водопад» — ода на смерть Потемкина).
И переход старца у «Водопада» в мир Морфея — метафорически еще и переход в царство Аида. В момент этого «перехода» Державин сделал то, что не посмел бы в его время ни один нормальный стихотворец — добавил «лишнюю» стопу.
И эта стопа заставляет вздрогнуть!
Вот что, на мой взгляд, есть поэзия.