В прошлой статье (рекомендую предварительно ознакомиться с ней для лучшего понимания нижеследующего текста) я затрагивал вопрос о том, являлся ли польской марионеткой Лжедмитрий I, а в этой рассмотрю в том же ключе его «преемника» на ниве самозванчества — Лжедмитрия II. Кто стоял за ним — оппозиционные царю Василию Шуйскому силы в самой России, польские интервенты или и те, и другие (а если так, то кто из них сыграл в его появлении бо́льшую роль?)?
Сразу стоит оговориться, что самозванческая интрига началась (точнее, возобновилась) ещё до появления Лжедмитрия II на политической арене (в начале 1607 года) — сразу после убийства Лжедмитрия I 27 мая 1606 года. Обратимся к классической работе Р.Г. Скрынникова «Три Лжедмитрия», где прямо указано, что слухи о спасении «царя Дмитрия Иоанновича» поползли сразу же после его убийства — о нём говорили поляки из его окружения:
«Тело самозванца было так обезображено, что узнать его было трудно. По словам очевидца Конрада Буссова, «поляки в первый же день мятежа распространили слух, что убитый не царь Дмитрий» <…> Толки о том, что «царь» сбежал вместе с Молчановым, записали также голландский купец Исаак Масса и поляк Станислав Немоевский. Некоторые из современников говорили, будто вместо царя был убит его двойник. Называли имя поляка Борковского. Бывшие члены польской Ближней канцелярии и Юрий Мнишек старательно поддерживали слухи о чудесном спасении «царя Дмитрия». Бучинский уверял всех, что у убитого не было знака на левой груди, который он видел собственными глазами, когда мылся с государем в бане».
Но не стоит думать, что эти слухи распространялись только подданными Речи Посполитой (Польско-Литовского государства) или иными иностранцами — вызрели оно на русской почве, поскольку в народе Лжедмитрий I был достаточно популярен, а у нового царя, Василия Шуйского, имелось достаточно недоброжелателей среди аристократии — тем более что его права на российский престол были далеко не бесспорными:
«В день переворота боярам удалось использовать выступления посадских людей в своих целях. Народ был устрашен жестоким убийством царя. Но вскоре положение стало меняться. Прошло несколько дней после мятежа, отметил Я. Маржарет, а в городе слышен был лишь ропот; одни плакали, горевали, а другие, наоборот, радовались <…> Каким бы посмертным унижениям ни подвергали Отрепьева власти предержащие, народ не желал верить в смерть «прирожденного» царя. Толки о том, что он спасся от «лихих» бояр, не прекращались ни на один день. Через неделю после переворота на улицах столицы появились подметные письма, якобы составленные самим Дмитрием. «Прелестные листы» были прибиты на воротах многих боярских дворов. Поистине «бессмертный» царевич объявлял своим подданным, что «ушел от убийства и сам Бог его от изменников спас». В воскресный день 25 мая в Москве произошли волнения. Народ требовал от бояр ответа, почему умерщвлен государь. Шуйские заподозрили, что к составлению подметных писем от имени Дмитрия были причастны влиятельные лица, в том числе Филарет Романов. <…> Агитация против Расстриги произвела впечатление на столичное население, но брожение в народе не прекращалось. В день перенесения в Москву мощей Дмитрия, как только царь Василий оказался посреди бесчисленной толпы, он, по словам Якова Маржарета, вторично подвергся опасности и едва не был побит каменьями. Царя спасло присутствие множества дворян».
Вдобавок быстро появился и кандидат на роль «спасшегося Дмитрия»:
«После переворота из столицы бежали Михаил Молчанов и Богдан Сутупов. Власти установили, что в те дни из царских конюшен исчезло несколько лошадей. Прошел слух, что вместе с Молчановым столицу покинул спасшийся «Дмитрий». Яков Маржарет дознался, что лошадей из царской конюшни потребовали «от имени императора Дмитрия». Служитель Конюшенного приказа, выдавший лошадей, был подвергнут пытке. Видимо, служитель подчинился приказу от имени «спасшегося» царя, за что его как изменника замучили до смерти. Ян Бучинский сообщил Якову Маржарету, что «один молодой русский вельможа, весьма любимый и жалуемый Дмитрием, который весьма на него походил… совершенно исчез». Речь шла о Молчанове. И Маржарет, и Бучинский хорошо знали этого человека. Если Молчанов был хотя бы отдаленно похож на государя, то заговорщикам не надо было тратить время на поиски нового претендента. Кандидат в цари был у них под рукой».
Слухи о спасении «царя Дмитрия», само собой, были использованы не только российскими противниками Шуйских, но и группировкой польской аристократии, связанной с семейством Мнишеков — приняв ранее участие в возведении на российский трон первого самозванца, женившегося на дочери главы семейства Мнишеков Марине (ставшей тем самым русской царицей), они не были намерены сдавать прежде захваченные позиции и попытались повторить былой успех, сделав ставку на Молчанова, обосновавшего в польском Самборе, где располагалась резиденция Мнишеков (таким образом, Лжедмитрий II в действительности был не вторым, а третьим самозванцем, избранным своими русскими и польскими сторонниками на роль «спасшегося Дмитрия»):
«Центром интриги вновь стал Самбор, где после переворота появился человек, выдававший себя за «Дмитрия». Новый самозванец пользовался покровительством хозяйки Самбора — жены Юрия Мнишека. Кажется невероятным, что пани Мнишек могла действовать на свой страх и риск, предоставляя убежище и помощь человеку, слегка похожему на ее зятя. По-видимому, интрига была санкционирована Юрием Мнишеком и царицей Мариной. Мнишек и окружавшие его люди были пленниками в России. Но, даже находясь в ссылке в Ярославле, поляки имели при себе оружие, челядь, могли свободно передвигаться по городу. Мнишек поддерживал тайную переписку с Самбором. Следуя указаниям Мнишека, его жена стала спешно вербовать сторонников «царя». Во Львове и других местах польские офицеры получили от нее письма с категорическими заверениями, что «Дмитрий» жив и находится в Самборе. Достоверно известно, что Михаил Молчанов после бегства из Москвы нашел прибежище в Самборе».
Однако затеянная Мнишеками интрига не получила поддержки со стороны властей Речи Посполитой, включая самого короля — небезосновательно видевшего в сторонниках «Дмитрия» и их польских покровителях угрозу своей собственной власти: «Самозванческая интрига глохла на глазах. Причиной неудачи было то, что король Сигизмунд III отказался от планов войны с Россией. В Польше назревал мятеж. Собравшись на съезд, рокошане [рокош — «законный мятеж», право на которое было у аристократии Речи Посполитой] ждали, что «Дмитрий», объявившийся в Самборе, со дня на день явится на съезд и ему удастся быстро сформировать армию. Вождь рокоша Зебжидовский был родственником Мнишеков. Среди рокошан не все были приверженцами московского царя. Ветераны негодовали на государя за то, что тот не дал им обещанных богатств. Другие потеряли родственников во время избиения поляков в Москве. Недовольные не стали бы молчать, увидев перед собой нового обманщика. Если бы владелица Самбора успела занять деньги и собрать наемное войско, Молчанов, может быть, и рискнул бы появиться среди рокошан. Но после майских событий в Москве мало кто желал давать деньги на новую авантюру. В конце концов в замке у Мнишеков собралась небольшая горстка вооруженных людей. Мнимая теща «царя» «людей к нему приняла з 200 человек». Самым знатным из слуг нового самозванца был некий московский дворянин Заболоцкий, имя которого не удается выяснить. Мятежная шляхта решила отложить начало военных действий против Сигизмунда III до следующего года. Угроза рокошан не исчезла, и король круто изменил свой внешнеполитический курс. Чтобы справиться с оппозицией, ему нужен был мир на восточных границах. Польские власти уже в середине июля разрешили царскому послу Волконскому въезд в Польшу. Комендантам пограничных крепостей воспрещено было пропускать в Россию польских наемных солдат».
Не стоит забывать, что, поддерживая притязания Лжедмитрия I на российский трон, Мнишек планировал использовать его как орудие и в своих планах, связанных с родной Речью Посполитой — самозванец, захватив власть, должен был помочь польским противникам Сигизмунда III свалить его с престола (сам Лжедмитрий I надеялся через поддержку оппозиции королю захватить польский престол); Мнишек был тесно связан с лидерами рокоша Зебжидовского, мятежа польско-литовской знати против Сигизмунда, шедшего в 1606-1609 годах (позднее ряд рокошан воевал на стороне Лжедмитрия II — к их числу принадлежал, например, пан Миколай Меховецкий, который, собственно, и «нашёл», а точнее создал Лжедмитрия II). Ранее Сигизмунд III, скорее всего, содействовал перевороту, свергшему Лжедмитрия I, несмотря на жертвы в польской свите самозванца — и не был заинтересован в том, чтобы российский трон занял новый самозванец, который стал бы орудием интриг Мнишека.
Начавшееся на юге России в 1606-1607 годах восстание Ивана Болотникова против власти Василия Шуйского, таким образом, поначалу так и не получило реальной поддержки из-за границы — и было основано на внутрироссийских социально-политических причинах, наиболее остро сказывавшихся в южнорусских землях и связанных как с недовольством крестьян налоговым прессом и закрепощением, так и с недовольством российского дворянства обеднением; те же причины сказались ещё во время похода на Москву первого самозванца, также нашедшего поддержку против Годуновых среди населения юга России. Сфабрикованный поляками самозванец же не торопился явиться в Россию. Р.Г. Скрынников очень точно характеризует события 1606 года как «самозванчество без самозванцав» — «Дмитрий» так и не изволил объявиться, но восставшие, действующие против правительства, распространяли слухи, что он скоро явится или даже уже у них:
«По утверждению летописца, главную ответственность за мятеж в Путивле летом 1606 г. нес князь Григорий Шаховской: «Первое же зачало крови христианские: в Путимле городе князь Григорей Шеховской измени царю Василью со всем Путимлем и сказа путимцем, что царь Дмитрей жив есть, а живет в прикрыте…» <…> Недолгое правление Лжедмитрия упрочило популярность его имени в дворянской среде. Ко времени наступления на Москву [крестьянских повстанцев Болотникова и дворянских повстанцев Прокофия Ляпунова] в народе росла уверенность, что «Дмитрий» жив. В конце осени восставшие широко оповещали население, что «государь, деи, наш царь и великий князь Дмитрий Иванович всея Руси ныне в Коломне». Известия такого рода вызвали замешательство в полках Василия Шуйского <…> Перед царем было два пути. Он мог, с помощью самых жестоких мер, пресечь всякие сношения москвичей с «воровским» лагерем. Монарх предпочел путь переговоров. По его приказу москвичи всем «миром» снарядили в лагерь Болотникова делегацию. Народ три дня лицезрел труп «Дмитрия», а потому заявления о его спасении вызывали у большинства сомнение. В ходе переговоров московские депутаты просили устроить им очную ставку с «Дмитрием», чтобы затем принести ему повинную. Болотников поклялся, что говорил с «законным государем» в Польше. Но его уверения, естественно, не могли удовлетворить москвичей».
Несмотря на то, что у сторонников Болотникова не было военной помощи из Речи Посполитой, а сами они регулярно терпели поражения (по замечанию Скрынникова — «На страницах исторических сочинений мелькает величественная фигура народного вождя Болотникова, который вел угнетенных от успеха к успеху и наконец оказался у стен столицы. В действительности вождь неизменно терпел поражение, предоставленный своим силам»), восстание сторонников «царя Дмитрия» разгоралось всё больше: «У мятежников не было ни опытных воевод, ни польских наемников. Шуйский располагал внушительными силами, собранными в Москве для похода против турок [задуманного Лжедмитрием I]. Его армия включала «от пятидесяти до шестидесяти тысяч человек и всех иноземцев». Главные военные действия развернулись у стен Кром и Ельца, оказавшихся в руках мятежников. Главный воевода князь Иван Воротынский наголову разгромил отряд сотника Истомы Пашкова у стен Ельца <…> Невзирая на поражения, мятеж, подобно пожару, охватил огромную территорию. Тяжеловооруженная дворянская конница, обладавшая подавляющим перевесом, легко одерживала верх над плохо вооруженными и в основном пешими повстанцами. Но все попытки воевод овладеть опорными пунктами «воров» не давали результатов. Сторонники «Дмитрия» верили, что посаженный ими на трон государь спасся от «лихих» бояр, и стояли насмерть».
Но надо было предъявить «царя» — иначе восставшим перестали бы верить (даже независимо от хода боевых действий):
«Болотников мог обещать дворянам милости «Дмитрия», но их не удовлетворяли обещания. Царь Василий давал надбавки к поместному окладу и жаловал деньги как дворянам, так и рядовым детям боярским за каждую рану, за доставку языков. Покидая «воровской» лагерь, дворяне имели возможность немедленно получить от Шуйского щедрые пожалования. После неудачных переговоров с московским посадом вожди повстанцев осознали, что отсутствие «Дмитрия» может погубить все дело. Болотников многократно писал грамоты в Путивль, требуя ускорить возвращение «царя» из Польши. Начиная с июня путивльский воевода Григорий Шаховской, мистифицируя население, многократно заявлял, что «Дмитрий» приближается к Путивлю и с ним идет большое войско. Его словам перестали верить».
Характерно, что, столкнувшись с нежеланием поляков отправить в Россию их кандидатуру на роль «Дмитрия», мятежники сами начали её искать уже без их помощи — обратившись уже не в Польское королевство, а в Великое княжество Литовское, имевшее автономию в составе Речи Посполитой:
«В конце 1606 г. «царевич Петр» [один из самозванцев помельче, выдававший себя за сына царя Федора I Иоанновича] взялся разыскать «дядю Дмитрия», а заодно навербовать войско для Болотникова. Примечательно, что он отправился не на Украину во владения Мнишеков, а в Белоруссию. Визит «царственной особы» не мог быть осуществлен без ведома местных литовских властей, разрешивших ему свободно передвигаться по территории Речи Посполитой и вести переговоры с подданными короля. В литовских документах начала 1607 г. можно обнаружить самый ранний след затевавшегося заговора. Оршанский староста Андрей Сапега, лицо официальное, сообщил королю, что он недавно беседовал с прибывшим из России «царевичем Петром», внуком Грозного. «Царевич» прибыл в Литву 6 декабря 1606 г. и прожил две недели, до 20 декабря, в Копыси, в Максимовичской волости, неподалеку от Витебска».
Стоит отметить, что значительная часть «польско-литовских интервентов» (которые в массовом сознании часто воспринимаются как католики) состояла из… православной русской шляхты Речи Посполитой — как Литвы, так и Польши (также, как ранее среди покровителей Лжедмитрия I наряду с католиками-Мнишеками присутствовали православные-Вишневецкие): «Незадолго до водворения в Москве Отрепьев получил подкрепления из Белоруссии. Ротмистр Ратомский привел к нему 500 белорусских шляхтичей на конях. Их поход на Москву превратился в прогулку. В Москве православные шляхтичи получили щедрое вознаграждение и были отпущены домой». Теперь к ним снова хотели прибегнуть сторонники «Дмитрия»: «Будучи в лагере Болотникова, Конрад Буссов узнал, что Болотников многократно пытался вызвать «государя» из-за рубежа, но затем убедился в бесполезности этих попыток и предложил сторонникам «Дмитрия» в Польше подготовить нового самозванца. Его обращение не было услышано в Самборе. Но белорусские ветераны готовы были откликнуться на призыв».
Со стороны Речи Посполитой под знамёна Лжедмитрия II встало большое количество православных из польской Украины, включая запорожских казаков, приведённых Романом Ружинским — одним из главных польских союзников нового самозванца, являвшимся союзником казаков Сечи и пользовавшихся влиянием на них: «Затея Ружинского была рассчитана не на одних только наемников. Вскоре гетман обратился с посланием к князю Василию Голицыну, одному из бояр, посадивших Отрепьева на трон. Литовцы не служат многочисленным лжецаревичам, объявившимся в России, но он, Ружинский, убедился в истинности «царя Дмитрия» и в числе первых стал ему служить, так как его отец, дед и дядя верно служили прирожденным московским государям. (Ружинские пользовались авторитетом в Запорожской Сечи и не раз приводили отряды запорожцев и воевали против татар бок о бок с царскими воеводами) <…> Речь Посполитая вела форменную войну с Россией, хотя война и не была объявлена. Особую роль в этой войне играло запорожское войско, вдвое превосходившее донское. Казалось, вся Украина вместе с православным украинским магнатом Ружинским собралась под тушинскими знаменами».
Истинное происхождение Лжедмитрия II, известного как «тушинский вор» и скорее всего являвшегося школьным учителем из Шклова Богдашкой (о личности которого ходили самые потрясающие слухи — вплоть до утверждений о его тайном иудействе), начинавшего в качестве безвольной марионетки российских и зарубежных заговорщиков (в отличии от Лжедмитрия I, то есть Гришки Отрепьева — несмотря на свои авантюризм и беспринципность, способного проводить самостоятельную политику, хотя она и грозила привести Россию к войне с Крымским ханством, Речью Посполитой и, возможно, Швецией), не слишком интересно. Не буду я пересказывать и перипетии борьбы за влияние на «тушинского вора» его польско-литовских приближённых — Меховецкого, Ружинского и Сапеги (подробнее о них можно почитать у Скрынникова). Важнее другое — последующая интервенция Сигизмунда III в Россию в 1609 году не была связана со стремлением короля помочь Лжедмитрию II (напротив!), а была вызвана даже не столько политическими интересами Речи Посполитой как государства (по ним завоевательный поход в Россию в долгосрочной перспективе ударил, отвлекая от войны со Швецией), сколько династическими интересами самого Сигизмунда, а также союзом Василия Шуйского со Швецией против Лжедмитрия II (в рамках которого Василий передал Швеции часть русских земель, ища иностранной помощи):
«В такой ситуации Сигизмунд III и его окружение решили начать открытую интервенцию против Русского государства. Найти повод к войне не составляло труда. Король использовал в качестве предлога русско-шведское сближение. Царь Василий рассчитывал с помощью шведов разгромить Тушинский лагерь и изгнать с русских земель иностранных солдат. Однако русско-шведский союз задел личные интересы короля. Сигизмунд III занял польский трон, будучи наследником шведской короны. После смерти отца, шведского короля Юхана III, он присвоил его титул. Но личная уния между Речью Посполитой и Швецией продержалась недолго. Карл IX сверг Сигизмунда III и занял шведский престол. Началась польско-шведская война из-за Ливонии. Сигизмунд считал дядю узурпатором и надеялся вернуть себе шведский трон. Союз между Карлом IX и московским царем нанес удар по династическим претензиям Сигизмунда, и он не колеблясь принес государственные интересы Польши в угоду навязчивой идее. Увязнув в войне с Россией, Речь Посполитая в конце концов не смогла противостоять шведам в Ливонии».
Лжедмитрий II же в итоге вступил в конфликт со своим польским окружением, после начала интервенции Сигизмунда III всё больше склонявшегося к переходу на сторону короля как более сильного (как, впрочем, и многие приближённые «тушинского вора» из числа русских):
«Испросив коня у своего «боярина», «царек» укрылся у одного из донских атаманов в предместьях. Наемники несли усиленные караулы на заставах, окружавших лагерь со всех сторон. Вечером 27 декабря 1609 г. к южной заставе подъехали казаки с санями. Поверх теса, которым были загружены сани, сидели несколько человек. Не найдя ничего подозрительного, солдаты пропустили их. Они не знали, что на дне саней лежал, съежившись в комок, «московский самодержец». Он был завален дранкой. Подле «вора» в повозке прятался шут. Прибыв в окрестности Калуги, Лжедмитрий II обратился к жителям с воззванием. Он жаловался на измену Ружинского, который обещал королю Северскую землю. «Вор» клялся, что не отдаст полякам ни пяди Русской земли, но вместе со всем народом умрет за православную веру. Гарнизон Калуги тут же открыл ворота и встретил «царя» хлебом-солью». С этого момента, по сути, противостояние в борьбе за власть в России носило трёхсторонний характер — между Шуйским, Лжедмитрием II и Сигизмундом.
По мере нарастания польской интервенции в Россию Лжедмитрий II вставал на всё более антипольские позиции. Внешне он после свержения Василия Шуйского 29 июля 1610 года продолжал торг с королём (идя тем самым по стопам Лжедмитрия I, тоже поначалу изображавшего себя другом Сигизмунда, тайно интригуя против него): “«Вор» готов был пуститься во все тяжкие, чтобы сделать свою кандидатуру приемлемой для Речи Посполитой и Москвы. Он объявил, что согласен занять царский трон как вассал короля Сигизмунда III. При этом он обещал платить полякам 700 000 злотых ежегодно в течение десяти лет, завоевать для них Ливонию, дать армию для покорения Швеции”; в крайнем случае он просил, чтобы Сигизмунд даровал ему какое-нибудь удельное княжество. Но на практике он стремился захватить российский престол и без санкции короля: «Положение в столице оставалось неопределенным, и 2 августа 1610 г. Лжедмитрий II попытался захватить город, атаковав его со стороны Красного Села. Нападения возобновлялись трижды, но всякий раз москвичи отбивали приступ». На фоне этого власть Лжедмитрия II вновь признали многие русские города: [польский гетман Жолкевский] «направил Лжедмитрию II предложение отказаться от трона. Взамен «по ручательству пана коронного гетмана, король обещает отдать ему Гродно или Самбор, по его выбору». В отличие от Земского собора «воровская» дума более трезво оценивала ситуацию. «Вор» не поверил обещаниям Жолкевского. Марина [Мнишек] была возмущена предложением передать самозванцу Самбор. Если верить слухам, «царица» отвечала гетману: «Пусть Его Величество Король отдаст царю Краков, тогда царь отдаст Его Величеству Королю Варшаву». После свержения Шуйского Лжедмитрий считал, что у него появился шанс овладеть Москвой. В июле «царьку» «прислали с поклоном» Серпухов, Коломна и Кашира, расположенные в Подмосковье. В августе его признали Суздаль, Владимир и Ростов».
Лжедмитрий II проводил политику всё большей враждебности по отношению к полякам, находящимся в России: “Ежедневно по приказу «царька» казаки чинили жестокую расправу над пленными поляками. Репрессии распространились на территории, подвластные самозванцу. В роли Малюты при шкловском учителе подвизался Заруцкий. По свидетельству Жолкевского, «он усердно исполнял, если надо было кого-нибудь обезглавить, убить, утопить»”. Военачальники Лжедмитрия повели войну с интервентами: «Калужскую думу возглавляли Дмитрий Трубецкой и Григорий Шаховской. Гетманом «царька» числился пан Валевский. Но подлинным вершителем дел в Калуге был атаман Заруцкий. В отличие от своего государя он не предавался унынию, а развернул энергичную войну с бывшими союзниками. Ян Сапега расположил свои войска на зимние квартиры поблизости от Калуги. Король и семибоярщина отводили Сапеге роль ударной силы в борьбе с казацким лагерем. Заруцкий упредил врага. В конце ноября его войска напали на сапежинцев, а в начале декабря 1610 г. нанесли им поражение. Вступив в борьбу с королевскими отрядами, Заруцкий вел ее решительно и беспощадно. Он ежедневно рассылал разъезды по всем направлениям от Калуги. Интервенты давно чувствовали себя хозяевами Подмосковья. Им пришлось поплатиться за свою самоуверенность и беспечность. Казаки захватывали королевских дворян и солдат на их зимних квартирах, везли их в Калугу и там убивали. Та же участь постигла купцов, приехавших из Литвы и схваченных на большой дороге». Позднее мы видим Заруцкого и Трубецкого среди вождей первого и второго земских ополчений, воевавших против польских интервентов.
Последующая гибель Лжедмитрия II 21 декабря 1610 года, вполне возможно, стала результатом хорошо спланированной интриги Сигизмунда III, направленной на устранение соперника в борьбе за российский престол: «Когда Лжедмитрий II появился в Подмосковье, на его сторону перешел служилый касимовский царь Ураз-Мухамед. Он явился в Тушино с блестящей свитой и немалым числом людей. После распада Тушинского лагеря он поступил на королевскую службу и штурмовал Смоленск. Хан помог Жолкевскому громить Дмитрия Шуйского, «все время действовал стойко и верно». Сын и жена хана оставались в Калуге. Толковали, что касимовский царь, заскучав, решил навестить родню. Ураз-Мухамед мог открыто явиться в Калугу и встретил бы там отменный прием. Но он прокрался в Калужский лагерь исподтишка, сохранив в тайне свое имя. Служилый царь испросил разрешение на поездку у Сигизмунда III. Сомнительно, чтобы король дал согласие, желая развеять скуку слуги. Причины были иные. Касимовские татары служили при «воре» телохранителями, и касимовский царь с их помощью легко мог захватить «царька» и доставить его под Смоленск во исполнение королевского универсала. Ураз-Мухамеду не повезло. Его опознали и взяли под стражу. По некоторым сведениям, донос «Дмитрию» подал сын татарского царя. После недолгого розыска хана казнили, а его семью взяли под стражу. Пятьдесят татар из охраны «царька» были арестованы. Их предводитель князь Петр Урусов, выходец из Ногайской орды, пытался предотвратить казнь касимовского хана и просил за него Лжедмитрия II, но «тот велел его бить кнутом и посадить в тюрьму». Урусову «обидна была тюрьма, и еще обиднее побои». В начале декабря Урусова освободили из-под стражи по ходатайству Марины. Посланный в дозор, Урусов разбил польскую роту Чаплинского и привел в Калугу много пленных. Князь Петр не простил «вору» обиды. Возник заговор. Не будучи родней касимовского царя, Урусов не имел повода для кровной мести. Но у него были свои счеты с поляками. Любопытное замечание по этому поводу обронил в своих записках Жолкевский. «Некоторые думали, — писал он, — что на сие (убийство. — Р.С.) навел Урусова гетман, подозревали же его в сем, вероятно, потому, что гетман, после бегства самозванца из-под Москвы, обращался с Урусовым обходительно и ласково». Причастность гетмана Жолкевского и короля к убийству Лжедмитрия II вполне вероятна».
Стоит отметить, что в 1609-1613 годах, как раз по мере развертывания конфликта между королём и самозванцем (и даже спустя несколько лет после гибели «тушинского вора») Юрий Мнишек, тесть обоих самозванцев (и Лжедмитрия I, и Лжедмитрия II) активнейшим образом плел интриги с целью замены Сигизмунда III уже не на русского претендента, на какого-нибудь венгерского дворянина (видимо, понимая, что второй самозванец, в отличие от первого, не может соперничать с Сигизмундом): сперва он намечал на эту роль Валентина Другета, представителя влиятельного венгерского рода, у которого были крупные владения в Закарпатье, а затем — трансильванского князя Габора Батори; обоим Мнишек прочил в жёны свою дочь Ефросину, сестру знаменитой Марины Мнишек. Лишь гибель обоих претендентов — Валентина Другета (отравленного осенью 1609 года) и Габора Батори (убитого в 1613 года) — сорвала его амбициозные планы по смещению Сигизмунда в пользу дружественного ему кандидата.
Таким образом, в то время не только Лжедмитрий II, но и его симпатизанты в Речи Посполитой (Мнишеки) были для Сигизмунда далеко не друзьями. В то же самое время Марина Мнишек в России активно предпринимала усилия (частично увенчавшиеся успехом) для того, чтобы убедить оставшихся сторонников Лжедмитрия II воздержаться от перехода на сторону короля: «С распущенными волосами в мужском костюме она металась по лагерю и «сладкими речами, как зефирами, ласкала уши солдат». «Поистине это была женщина великая по своему уму, — писал Кобежицкий. — Она навещала роты, подходила к хоругвям, обещала щедрые дары, просила, доверенных и известных ей людей высылала в солдатские палатки, она научилась влиять на настроения солдат при помощи разных уловок, которые были невероятно полезны для удержания их верными Дмитрию». Как уже было упомянуто выше, царица раздала в эти дни огромную сумму в 100 000 злотых, и именно это способствовало уходу части войска к самозванцу в Калугу (прежде всего донских казаков)».
Анализ другими историками состава окружения Лжедмитрия II позволил сделать вывод, что роль поляков и казаков в его окружении (несмотря на то, что до определённого момента они действительно были основной военной силой самозванца) преувеличена: «Иноземные и российские современники называли русских в стане самозванца «казаками». Но вкладывали в этот термин иной смысл, нежели современные исследователи. В числе казаков они называли не только служилых людей и бывших холопов, но и дворян и даже бояр, выбывших из московской службы, оказавшихся вне закона и потому лишившихся государева земельного и денежного жалованья. «Показачившиеся» представители московской знати сформировали в Тушино, а затем в Калуге весьма представительную Воровскую Боярскую думу во главе с кн. Д.Т. Трубецким и Государев двор. Костяк этой думы и двора составили члены оппозиционных царю В. Шуйскому кружков бояр Романовых и потомков опричников. Освященный собор самозванца возглавлял «нареченный патриарх» Филарет Романов. В тушинских приказах и на воеводствах сидели бояре, дворяне и дьяки, связанные либо с кружком Романовых, либо с потомками опричников. Собственно казаки были сведены в несколько запорожских и донских полков, которыми ведал атаман-глава казачьего приказа «боярин» И.М . Заруцкий. Это были организационные структуры служилого, а не вольного казачьего войска». Это описание перекликается с социальным составом окружения первого самозванца, описанным у Скрынникова:
«Надев на себя личину сына Грозного, Отрепьев невольно воскресил тень опричнины. В его окружении появились люди, принадлежавшие к самым известным опричным фамилиям, — Бельский, Басманов, Нагие, Татищевы, Пушкины, Зюзины, Воейковы, князья Хворостинины, Григорий Микулин, Михалка Молчанов и др. Басманов снискал доверие самозванца, и тот поставил его во главе Стрелецкого приказа. Иначе говоря, Петру Басманову было вверено командование стрелецким гарнизоном столицы. Не менее важную роль играл поначалу племянник Малюты Скуратова Богдан Бельский, знаменитый опричный временщик Грозного. Вернувшись в думу после смерти Бориса Годунова, он поспешил завязать изменнические сношения с самозванцем и стал передавать ему сведения о планах и решениях московских бояр. Его происки помогли Отрепьеву поставить на колени Боярскую думу. Даже Иван Грозный не решился пожаловать любимцу высший думный чин ввиду его «худородства». Отрепьев не посчитался с традицией и даровал племяннику Малюты боярский чин».
Более того, в конечном итоге именно бывшие «тушинцы» оказались среди главных инициаторов — а позднее бенефициаров борьбы земских ополчений с поляками, получив власть в новыой, романовской России: «Приказы в ополчениях также поначалу состояли из бывших тушинских приказных, но затем пополнились земскими дьяками и подьячими. Полностью восстановить единую структуру государственного управления в стране удалось только после освобождения Москвы, когда собрали Земский собор правильного состава и избрали на царство Михаила Романова. Выдвижение после этого на первые роли лиц Романовского кружка, многие из которых ранее служили в Тушино, привело к возрождению при М.Ф. Романове некоторых тушинских новаций в государственном управлении, таких как создание Патриаршего, Казачьего приказов. Истоки Романовской России явно лежали в Тушино».
Даже польские наемники на службе Лжедмитрия II не были проводниками воли короля: «Анализ материалов переписки польского короля, сенаторов, иностранных офицеров войска самозванца показал, что правящие круги Речи Посполитой были непричастны к подготовке Лжедмитрия II, а служившие под его знаменами иноземные солдаты, включая сапежинцев, являлись наемниками, которые действовали исключительно из корыстных побуждений на свой страх и риск. Сказку о том, что польские и литовские солдаты воевали в России в интересах Речи Посполитой, придумали сами наемники, чтобы переложить долги самозванца [деньги за службу, обещанные им Лжедмитрием II, но так и не выплаченные] на польскую казну. В правящих кругах Речи Посполитой, как показано в последней монографии Б.Н. Флори, отсутствовали единство и продуманная программа действий относительно Москвы. Гипотеза о скрытой интервенции Речи Посполитой, по нашему мнению, должна быть отклонена. Польская интервенция началась сразу в открытой форме в 1609 г., а шведская — в 1611 г.».
Самборский самозванец, предшествовавший Лжедмитрию II, по-видимому, задумывался как претендент на трон не только России, но и Речи Посполитой, который мог бы возглавить направленный против королевской власти рокош Николая Зебжидовского — и, более того, его появление даже отсрочило последующую интервенцию Сигизмунда III в Россию: «Летом 1606 г. между королем и рокошанами произошел полный разрыв. Собравшись на съезд в августе 1606 г., рокошане всерьез ожидали появления «царя Дмитрия» и обсуждали планы его возведения на польский трон. Сюда же, по-видимому, направлялось прибывшее в 20-х числах августа 1606 г. в Киев посольство северян, которые свидетельствовали, что «царь Дмитрий» находится в одном из польских замков. Организация самозванческой интриги явно вступила в завершающую стадию. Оставалось сделать последний шаг: устроить публичное появление самозванца. Однако он не появился. Назревавший рокош, по меткому замечанию Я. Мацишевского, сорвал первоначальные планы Сигизмунда III. Столкнувшись с угрозой гражданской войны, король был вынужден отказаться от организации вторжения в Россию, и сделал все возможное для сохранения мира».
Между тем, перед появлением самборского самозванца (после свержения Лжедмитрия I) Сигизмунд III всерьёз готовился к завоевательной войне с Россией — надеясь с её помощью сплотить общество Речи Посполитой вокруг своей особы: «Я. Мацишевский полагает, что известия о перевороте в Москве и убийстве самозванца были получены в Кракове 16(26) июня 1606 г. Б.Н. Флоря и В.Д. Назаров, опираясь на данные грамоты Смоленского воеводы и собранные П. Пирлингом материалы, выяснили, что первые вести о московских событиях пришли в Речь Посполитую раньше — уже около 21(31) мая 1606 г., а в середине июня того же года польские власти уже знали обо всем в деталях. Польское руководство понимало, что новое московское руководство может предъявить им счет, за участие королевского двора, католических кругов и части магнатов в подготовке самозванца. Сигизмунд III, как выяснил Я. Мацишевский, решил пойти ва-банк и использовать гибель поляков и литовцев в качестве удобного предлога для вторжения в Россию, в надежде, что война заставит все общественные силы Речи Посполитой объединиться вокруг престола. Король дал инструкции сеймикам, в которых прямо предложил открыть военные действия с Россией в конце 1606 г. Послам Василия Шуйского Г.К. Волконскому и А. Иванову польские власти поначалу отказали во въезде в пределы Речи Посполитой».
Позднее отток польских подданных к Лжедмитрию II ослаблял позиции Сигизмунда III: “Долгое время историки были убеждены, что костяк иноземных отрядов самозванца составили бывшие рокошане, бежавшие от преследований польских властей. Затем выяснилось, что под знаменами самозванца воевали как сторонники короля, так и рокошане. Более того, бывшие приверженцы официальных властей в войске царика явно преобладали. Наибольшую активность в вербовке солдат для войска самозванца проявили братья кн. Роман и Адам Ружинские — сторонники короля в борьбе с рокошанами. Эти факты позволили И.С. Шепелеву вернуться к гипотезе о скрытой интервенции Речи Посполитой против России. Однако Я. Мацишевский установил, что уход солдат правительственной армии в Россию значительно ослаблял позиции официальных властей Речи Посполитой на переговорах с рокошанами и создавал реальную угрозу войны с восточным соседом до завершения гражданской войны внутри страны. Именно поэтому король Сигизмунд III, гетман Станислав Жолкевский и канцлер Лев Сапега делали все что могли, пытаясь не допустить ухода солдат в Россию, а Н. Зебжидовский всячески содействовал экспедиции. Ш. Харлинский сообщил в своем письме кн. Радзивиллу, что будущему гетману самозванца удалось получить у Н. Зебжидовского 60 тыс. злотых «на маетность»”.
Таким образом, можно сделать следующие выводы:
1) Проект «создания» нового самозванца («царя Дмитрия») был инициирован не поляками, а определённой группировкой внутри правящей верхушки самой же России после свержения Лжедмитрия I, стремящейся противопоставить его личность новому царю — Василию Шуйскому.
2) Определённые группировки польской аристократии также поддерживали этот проект уже в своих собственных целях, но эти группировки не служили интересам Сигизмунда III, а, напротив, стремились использовать Лжедмитрия II против него — также, как до этого возлагали те же надежды на Лжедмитрия I.
3) Парадоксальным образом появлением сперва самборского самозванца, а потом и Лжедмитрия II не приблизило, а скорее отсрочило интервенцию Сигизмунда III в Россию и отвлекло его силы на борьбу с рокошем Зебжидовского (начало которого связано с появлением самборского самозванца), продлившимся несколько лет (а часть сторонников короля вместо участия в борьбе с рокошанами на его стороне отправилась в Россию и воевала за Лжедмитрия II).
4) Хотя «нашли» кандидата на роль Лжедмитрия II поляки, само требование поскорее доставить его в Россию исходило от его русских сторонников.
5) Лжедмитрий II поначалу действительно очень сильно зависел от польских наемников, однако после начала интервенции Сигизмунда III в Россию и постепенного их перехода на сторону короля порвал с ними, а затем вовсе встал на путь борьбы с польской интервенцией.
6) Многие бывшие сторонники Лжедмитрия II сыграли важную роль в земском движении, а позднее, при Романовых, вошли во власть.
Автор — Семён Фридман, «XX2 ВЕК».
Возможно, вас заинтересуют другие материалы этого автора: