То ли 23 ноября, то ли 5 декабря 2023 года исполняется 220 лет со дня рождения Фёдора Ивановича Тютчева.
«Пушкин – наше всё», – сказал Аполлон Григорьев.
А Тютчев – наше что?
Дворянин древнего рода, потомок Захария Тютчева – посла Дмитрия Донского в Золотой Орде.
Внук гвардейского капитана, едва не погибшего от руки любовницы – знаменитой серийной убийцы Салтычихи.
Вундеркинд, «который по тринадцатому году переводил уже оды Горация с замечательным успехом», по свидетельству знаменитого переводчика Семёна Раича, а в восемнадцать окончил университет со степенью кандидата словесных наук, был зачислен на дипломатическую службу и провёл за границей больше двадцати лет.
Автор четырёх сотен стихотворений, три десятка из которых включены в школьный курс литературы. Считал стихи развлечением: «Вы просили меня прислать моё бумагомаранье. <…> Пользуюсь случаем, чтоб от него избавиться. Делайте с ним, что хотите. Я питаю отвращение к старой исписанной бумаге, особенно исписанной мной».
Поэтический наследник Державина, сделавший, как считал Юрий Тынянов, почти невозможное: «На огромные державинские формы наложено уменьшительное стекло, ода стала микроскопической, сосредоточив свою силу на малом пространстве».
Литературный крестник Пушкина, в чьём журнале «Современник» были впервые опубликованы присланные из Германии стихи молодого дипломата.
Продолжатель традиций, автор строк: «Когда дряхлеющие силы / Нам начинают изменять...», которые перекликаются и с Пушкиным: «Блажен, кто смолоду был молод, / Блажен, кто вовремя созрел...», и с Державиным: «Река времён в своём стремленье / Уносит все дела людей...».
Предшественник Осипа Мандельштама и автор замечания: «Нам не дано предугадать, / Как слово наше отзовётся» – довольно длинного стихотворения с важным финалом, который мало кто помнит: «....а так ведь хочется узнать».
Переводчик главнейших германских поэтов. Знакомый титанов словесности – Гёте и Гейне – и титана философии Шеллинга, сказавшего о нём: «Это превосходнейший, очень образованный человек, с которым всегда охотно беседуешь».
Чиновник, служивший всю жизнь и потому на портретах гладко выбритый – в отличие от большинства классиков русской литературы: государственная должность не позволяла носить даже усы. За серьёзный проступок лишился чина камергера и должности, позже возвращён к службе и восстановлен в чине.
Горячий сторонник независимости Греции, противник Июльской революции во Франции, оппонент оды «Вольность» Пушкина и критик декабристов.
Первейший европеец из всех российских литераторов: «Я не без грусти расстался с этим гнилым Западом, таким чистым и полным удобств, чтобы вернуться в эту многообещающую в будущем грязь милой родины».
Критик прошлого и настоящего: «Русская история до Петра Великого – сплошная панихида, а после Петра Великого – одно уголовное дело».
Мрачный публицист и прорицатель: «Великие кризисы, великие кары наступают обычно тогда, когда беззаконие доведено до предела, когда оно царствует и управляет во всеоружии силы и бесстыдства. <…> Тогда-то Людовики шестнадцатые и расплачиваются за Людовиков пятнадцатых и четырнадцатых. По всей вероятности, то же самое постигнет и нас в том страшном кризисе, который мы должны будем пережить».
Автор теорий о превосходстве России над прочими государствами, о перспективе стран Европы – сделаться российскими провинциями – и о предстоящем возведении на престол в Ватикане православного папы римского.
Виртуоз рифмовки политических лозунгов, которые в ходу по сей день: «Умом Россию не понять, / Аршином общим не измерить...».
Поклонник Николая Первого, сказавший об императоре после Крымской войны: «Для того чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего правления, находясь постоянно в самых выгодных условиях, ничем не воспользовался и всё упустил». Эпиграмма на монарха заканчивалась ещё жёстче: «Всё было ложь в тебе, всё призраки пустые: / Ты был не царь, а лицедей».
Тонкий любовный лирик – и трагический сердцеед, схоронивший двух жён, многолетнюю любовницу – и завещавший пенсию своей последней страсти, а не вдове. Муж, способный довести супругу до попытки самоубийства, поседеть после её смерти – и удивить Василия Жуковского: «В Турине он горюет о жене, а говорят, что он влюблён в Мюнхене…».
Многодетный отец: вместе с пасынками у него было двенадцать детей.
Мастер поэтичных пейзажей, служащих не для красоты, а для создания эмоционального настроя, который подводит к философским рассуждениям: «Весна – единственная революция на этом свете, достойная быть принятой всерьёз, единственная, которая по крайней мере всегда имеет успех».
Философ, рассуждавший на вечные темы – о роли личности в истории, о роли рока в человеческой судьбе и о судьбах всего человечества: «Где вы, о древние народы! / Ваш мир был храмом всех богов, / Вы книгу Матери-природы / Читали ясно без очков!»
Новатор стихотворчества, чьи средства поэтической выразительности на полстолетия опередили эксперименты Зинаиды Гиппиус и Валерия Брюсова – и могли поразить читателей, например, взглядом из космоса: «Как океан объемлет шар земной, / Земная жизнь кругом объята снами...».
Знаменитый острослов, который говорил: «Австрия – это Ахиллес, у которого пятка повсюду». Шутник, назвавший лицейского соученика Пушкина, члена Государственного совета, канцлера, своего начальника князя Александра Горчакова «Нарциссом чернильницы» – и писавший о нём: «Счастлúв, кто точку Архимеда / Сумел сыскать в самом себе».
Петербуржец, подтверждавший мнение Лидии Чуковской: «Пушкин. Тютчев. Некрасов. Блок. Ахматова. Мандельштам… Это всё – псевдонимы. Автор – Петербург».
По мнению аристократов столицы Российской империи – неизменный «светский лев сезона». На балах удостоиться разговора с ним почитали за честь, а остроты его подхватывали и разносили по Петербургу, прочим городам и другим странам.
Старший цензор иностранной литературы, запретивший в России публикацию перевода «Манифеста Коммунистической партии» Карла Маркса и Фридриха Энгельса: «Кому надо, прочтут и в оригинале». Свой контроль за свободой мысли оценивал так: «Не арестантский, а почётный / Держали караул при ней».
Литератор, о творчестве которого Лев Толстой, презиравший стихи, говорил, что «без этих стихов нельзя жить». Друг Толстого – Афанасий Фет – написал на тютчевском сборнике: «Вот эта книжка небольшая / Томов премногих тяжелей».
«Мы не предсказываем Тютчеву популярности, но мы предсказываем ему глубокое и тёплое сочувствие всех тех, кому дорога русская поэзия, а некоторые его стихотворения <…> переживут многое в современной литературе. Тютчев мог бы сказать о себе, что он создал речи, которым не суждено умереть», — рассуждал Иван Тургенев, а в письме Фету о смерти Тютчева вздохнул: «Милый, умный, как день умный Фёдор Иванович, прости-прощай!»
Что ни скажи по случаю круглой даты появления Тютчева на свет, всё уже описано его формулой: «Мысль изреченная есть ложь».
Последние слова самого Фёдора Ивановича: «Какая мука, что не можешь найти слово, чтобы передать мысль!»
С днём рождения.