45 подписчиков

Инспекция, Главы 19 - 20

28 сентября 202328 сен 2023

8 мин

ГЛАВА 19. ДУБЛЁР ПРИНИМАЕТ ИГРУ

И в этот самый момент Некто в ином месте, изображающий из себя покойного Михаила Булгакова, улыбнулся и сказал: «Анду, говоришь? В роль вошел? Я, значит, ду, а ты, значит, анду? Ладно, будет тебе анду!», после чего у нищего распрямились ноги, а у сварливой кондукторши вновь вырос язык.
– Простите, я отвлёкся. Наш разговор был занятен. Последнюю фразу я прошу повторить.
– Последнюю? Я говорил, что меня обвиняет общественное мнение вовсе не в том, что следовало бы мне поставить в вину.
– Вас это задевает?
– Не в том смысле. Я хотел бы, чтобы мнение толпы совпадало с тем, что было на самом деле, но, увы, я отнюдь не был дамским угодником.
– Тем не менее, Дон Жуан – нарицательное имя.
– Это то и обидно! С чего бы?
– Ваши проделки в Мадриде?
– Это сплошь выдумки и обман. Я был не угоден королю! Почему? Да потому что мои права на престол были ничуть не менее весомы, чем его. Что он делает? Высылает меня на войну. На какую? Разумеется, на самую бесперспективную! А как только я выехал из Мадрида, он распускает через своих шпионов обо мне всякий вздор! Дуэль – это бы ещё ничего. Дамский угодник? Чушь! Дон Жуан слишком выгодная партия для любой дамы, чтобы хоть одна из них мне уступила. Стоило мне проявить внимание к даме, она тут же видела во мне претендента на брак, и мне приходилось давать стрекоча. А она тут же трезвонила на весь свет, что я её соблазнил. Война меня немного развеяла. Впрочем, на стороне французов сражались не плохие воины.
– Вы имеете в виду д‘Артаньяна?
– Этого мемуариста и шпиона Мазарини? Что вы! Нет. Я о нем и слыхом не слыхивал. Но виконт де Тюренн был изрядный полководец.
– Боюсь, мой друг, что об этом полководце никто из ныне здравствующих, кроме, пожалуй, узкого круга историков, даже и не подозревает, тогда как о мессире д‘Артаньяне слышали все.
– О, суд человеческий! Как ты тщетен!
– Да, мой друг. Утешьтесь и станьте философом.
– Я был им ещё при жизни. Вы не знаете, всякий, кому не везёт с женщинами, становится философом?
– Знаю. Но и многие из тех, кому с ними везёт – тоже.
– Неужели?
– Ещё как!
– Кто вы, мой таинственный собеседник?
– Философ. Просто философ.
– Ваше имя?
– Михаил Булгаков.
– Я наслышан. Вы активно интересуетесь историей, психологией и любовью…
– Я, как бы это выразиться, пишу книгу.
– Здесь?
– Что вас удивляет?
– Здесь это не нужно. Здесь это никто не оценит.
– Я работаю для себя. Только для себя.
– Подумать только! Так мог бы сказать только Он.
– Кто?
– Святый боже! … Но вы вздрогнули! Почему?
– Ваше сравнение неожиданно.

ГЛАВА 20. НЕПРИМИРИМАЯ ОППОЗИЦИЯ

Сухонький старикашка с ироничным лицом мягко тронул Его за плечо.
– Вы здесь новенький. Очень активен. Привлекаете внимание.
– Я здесь давно.
– Это были не вы. Тот, кто здесь был, мне хорошо известен. Вы – не Михаил Булгаков.
– Почему вы так говорите?
– Внешность обманчива, я на неё никогда не обращаю внимание.
– На что же вы его обращаете?
– На душу.
– Здесь только души и есть. Ничего кроме души.
– Я не это имею в виду. Я говорю о сути духа человеческого.
– И я – о том же.
– Нет. Вы говорите о душе в религиозном смысле, а я – о духе человеческом, о разуме, воле, чувствах, эмоциях.
– Разве это не одно и то же?
– Нет. Душа в религиозном смысле – поповщина и чепуха.
– И это мне говорит душа? Ведь вы – душа! Ваше тело давно умерло.
– Вздор.
– Как это? Разве ваш личный опыт не доказывает вам существование загробного мира?
– Чепуха. Личный опыт убеждает нас, что земля неподвижна, а солнце вращается вокруг неё. Разве это – истина?
– Но разве вы не убедились, что преисподняя существует?
– Я всего лишь убедился в том, что из одной формы существования я переместился в иную, которую я назвал бы некоторым сном. Я не исключаю, что через мгновение я проснусь и не буду помнить ничего из того, что мне нынче кажется явью. Не исключаю я и того, что прошлое было лишь сном, а явью является нынешнее моё существование. Что я действительно исключаю, так это то, что некоторой могущественной силе, создавшей всё вокруг меня, и меня в том числе, присущ разум, изначальная идея.
– Любопытно!
– Да-с. Спонтанную творческую силу мы называем природой, а силу, наделенную разумом, человечество называет богом. Отрицая самосознание природы, я, как вы понимаете, отвергаю существование бога. А ведь именно эта тема вас так живо интересует, не так ли?
– Я в некотором роде пишу роман о Создателе.
– Бросьте! Не стройте из себя Михаила Булгакова. Повторяю: я вас раскусил. Я вижу, что вы – не тот, за кого вы себя выдаёте.
– Кто же я?
– Об этом я бы спросил вас. Кто вы?
– Если я скажу, что я и есть бог, вы поверите?
– Поверил бы, если бы верил в его существование.
– Что же вас убедит?
– Вероятно, ничто. Во всяком случае, не чудеса. Этого я нагляделся в цирке. Да и тут полно факиров и фокусников, называющих себя исчадиями ада, бесами и чертями. Грош – цена этим фокусам.
– Но ведь вы не можете сделать того, что делают они. Разве это не доказывает их могущество по отношению к вам?
– Я, сударь, за всю жизнь не снёс ни одного яйца, но преклоняться перед курицей на том основании, что она умеет делать то, чего я не умею, не стану.
– Курица не извергает огня изо рта, не может превращать вино в воду, сталь в золото...
– Обратитесь к пиротехникам, виноделам и сборщикам налогов, и они вас научат из ничего делать огонь, вино и золото. Никто из них не способен зародить жизнь, а курица делает это чуть не ежедневно. Уж если из этой кампании я и кому отдам дань уважения, то скорее виноделу и курице, чем сборщикам налогов и факирам.
– Мсье Вольтер, не смею с вами спорить. Пусть так. Пусть бога нет. Возможно, вы правы.
– И всё же кто вы и что здесь делаете?
– Я – тот, кого нет. Я изучаю обстановку в подведомственной территории.
– А-а-а! Начальство из высших сфер! Я уже ничему не удивляюсь в этом причудливом сне. И что же вы тут обнаружили плохого или хорошего?
– Все идет на самотёк. Надо что-то менять.
– А зачем?
– Сатана считает себя высшей инстанцией.
– Так оно и есть, видимо. Если он две тысячи лет был здесь полновластным хозяином, то так тому и быть.
– Но я должен вмешаться.
– Вы намерены и впредь здесь оставаться?
– Ни в коей мере.
– Тогда как вы обеспечите выполнение своих уточненных инструкций?
– Они будут выполняться просто потому, что иначе быть не может.
– Тогда почему же раньше они не выполнялись? Разве до этого ваши инструкции были недостаточно точными?
– Не было должного контроля.
– А как вы собираетесь его осуществлять впредь?
– Обращать взор свой суда чаще, чем ранее.
– Намного чаще, позвольте спросить?
– Я, разумеется, не смогу уделять достаточно много внимания этому вопросу, но изредка…
– Изредка не надо. Если вы не наведывались сюда две тысячи лет, а станете являться каждые сто лет, толку будет мало. А если чаще, то…
– Чаще я не смогу.
– Вот я и говорю, что ежели чаще, то это уже будет не ад, а обитель божья.
– А если реже?
– Кому нужно это донкихотство? Накрутите хвоста этим бесам, а они потом на обитателях тутошних зло сорвут, и ещё сильнее станут злоупотреблять.
– Что же делать?
– Ступайте себе с миром к своим праведникам.

ГЛАВА 20. СПЕЛИСЬ

– Ладно, хватит дурочку гонять. В конце концов, мне надоело притворяться. Никакой вы не бог, а просто Михаил, писатель. Из русских.
– Как вы догадались?
– Девочки выдали.
– Не понял?
– По глазам я видел, что тебе они не безразличны. Потом я кое-что сопоставил. Талантливо! Он – как писатель, гуляет, где вздумается, а я, значит, писателя обычного ублажаю как Бога.
– Разгадал, говоришь? И что же ты предпринял?
– Я к нему Вольтера отправил. Он его и завернул обратно. Очень талантливый философ. Нашего замеса парень. Бойкий старичок.
– А со мной что же будет? Ты на меня не сердишься, Сатана?
– Отчего же сердиться, Михаил? Ты мне очень даже мил. Ты вот что. Напиши-ка про меня роман. Наподобие того, что ты написал про Мастера, а?
– Зачем тебе это?
– А у меня тоже амбиции, знаешь ли. Хочется выглядеть в глазах человечества не последней дрянью.
– И что же с этим романом делать? Ведь его никто не станет читать! Роман про Сатану – кому он нужен.
– Зачем же так называть? Ты просто напиши про меня роман, а роман про Него вставь в этот. Пусть будут два романа – один в другом. А я его и отправлю на место того, что раньше был. Название переделай тоже, ладно? «Мастер» это как-то слишком коротко. Вставь туда мою подружку, что Фауста ублажала. Пусть называется «Мастер и Маргарита».
– Но, почтеннейший! Ведь моя книга уже написана, и в ней ничего изменить нельзя. Она опубликована! Её читают даже!
– А и пусть. В таком виде у неё ещё больше читателей будет, вот увидишь.
– Для этого же надо во времени вернуться, и заменить одну рукопись на другую! Я же слышал, что время даже Ему не подвластно!
– Ему – да. Но не мне, – и он радостно и заразительно засмеялся, блестя желтыми глазами.