С Лизой я так больше и не встретился, сам не знаю, почему. То ли она слишком поздно приезжала со своей выставки, то ли я засиживался допоздна в своей комнате с новым другом Колей КГБ-шником, то ли еще по какой причине. Не знаю. А тут еще пришла моя очередь заступать в наряд. Так назвалось суточное дежурство по военной миссии с кем-нибудь из старших офицеров. Я надел свою ФАПЛУ, в миссии мне выдали пистолет с дополнительным запасом патронов, что сильно придало мне мужественности. Хабир с которым я заступил на дежурство оказался подполковником лет 45, в моих глазах такой возраст тогда просто недосягаем. Срок его командировки в Анголе подходил к концу, и он без всякой строгости изложил мне мои обязанности:
- Ты же молодой человек, можешь же ночь не поспать? - спросил он меня.
- Да без проблем, я и сутки могу не поспать. Я выспался перед дежурством.
- Хочешь, можешь днем завалиться. Вот там под кондеем есть топчан. А я уж ночью. Делать тебе особенно ничего не нужно. Просто сиди дежурь, или можешь прогуляться. Охраняют нас кубинцы. Вот там Мануэль ходит с автоматом. Ты его видел наверняка. Такой седой, пожилой кубинец. Он тут уже лет 8, наверное. Единственное, что от тебя потребуется, пойдешь в их Министерство обороны, иди туда часов в 6 или лучше в 7, у них к тому времени придет сводка, да к 7 уже точно придет, что случилось за ночь. Где УНИТА пошла в наступление, где какие происшествия. Все, что за ночь случилось, там изложено. Переведешь, принесешь мне.
- А где там эта сводка, где ее искать?
- Спросишь у них. Там есть дежурный офицер, или кто-нибудь. Спросишь. Разберешься. Не маленький.
- Есть, товарищ подполковник, - ответил я по-военному.
На этом собственно наше общение и закончилось. Полдня я валялся на топчане под кондиционером, полковник сидел в дежурке, читал советские газеты. Я тоже хотел их почитать, но это удовольствие я припас на ночь. Привыкнув спать после обеда, я заснул и здесь.
Все-таки ночью в Африке гораздо лучше, чем днем. Душновато конечно, но разве сравнишь эту духоту с полуденным зноем? Днем же и нос на улицу лучше не высовывать. У себя в Москве я обожал жаркую погоду. Отлично себя ощущал при 30 градусах. Оставался бодр и весел. А уж в Крыму то, чем жарче, тем лучше. Здесь же температуру воздуха никто не меряет, но если тебе нужно пройти средь бела дня хотя бы метров 300, то знай, придется выжимать одежду, насквозь мокрую от пота. Сердце колотится с дикой силой, как будто бы только что бежал стометровку, весь мокрый и жить не хочется. По крайней мере, мой организм реагировал на африканскую жару именно таким образом. Другое дело ночь. Ночью можно пройтись, и легкий ветерок, прилетевший с океана, принесет свежесть и прохладу. Огромные звезды, Южный крест на небе. Или это не Южный крест, а что-то другое. Но ведь неважно, что это, важно, что у нас на Севере небо то совсем другое. И ночи не такие. Я гулял у ворот миссии и наслаждался тропической ночью. Мне нравилось, что я совсем один, и всю ночь останусь один. У меня на боку пистолет, в кармане пачка «Мальборо», что еще нужно для «несения службы»? Хорошо, что он оставил мне ночь. Днем и жара, и народ тут ходит, всякие начальники, ну их! А сейчас никого нет. Но, как видно, все-таки есть. В темноте я увидел прохаживающегося человека с ружьем. Точно в такой же ФАПЛЕ, как и у меня. Ну да, это же автомат Калашникова. Да, это тот самый Мануэль, кубинец, охраняющий нашу советскую миссию уже лет 10.
- Привет! – обратился я к кубинцу по-португальски. Впрочем, по-испански это слово звучит точно также, разве что ударение на первом слоге.
- Привет!
Я не учил испанский, но отличия его от португальского вовсе невелики, примерно, как у русского с украинским или польским. Уже первые секунды нашего общения напомнили мне какой-то польский фильм, где 2 солдата русский и поляк каждый на своем языке рассказывают друг другу о своей жизни. Тем более, что кубинец улыбался во все лицо и дополнял свою речь весьма эмоциональными жестами:
- Ты давно здесь в Анголе? - спросил кубинец, - и сразу следом, - а ты женат? Как тебя зовут?
- Костя. Константин. Нет я не женат еще. Я здесь уже почти полгода, мне нравится Ангола, пальмы, океан. Хорошо здесь.
Как все кубинцы, солдат говорил очень быстро, проглатывая целые слоги, но я его очень хорошо понимал просто на эмоциональном уровне. Как понимают друг друга дети, говорящие на разных языках.
- А я Мануэль. Жена у меня красавица, там на Кубе. Мулатка. У нее и тут, и тут… Красота, - Мануэль стал жестами показывать, какие соблазнительные формы у его жены, оставленной на родине. - У меня на Кубе – 3 детей. Две девочки и мальчик. Когда я уезжал, они были еще совсем крошечные. Они родились каждый через год. Погодки.
Мануэль, отставив свой автомат к забору, стал показывать какими маленькими он когда-то оставил своих детей. Его слова и то, что я его понимаю, хотя язык для меня иностранный, все это опять напомнило мне какой-то киношный диалог:
- Так Вы давно здесь? - спросил я сочувственно.
- Да уже 8 лет. Очень давно. С тех пор был 2 раза в отпуске. Детей почти не видел. Теперь то они взрослые уже.
- Так почему так долго и без отпуска?
- Интернациональная помощь. Так Фидель сказал. А вы зря, русские, с американцами заигрываете. Американцы враги. Они просто бандиты. Они вас обманут. Так всегда происходило, и так будет. Не сомневайся.
Стало ясно, если разговор зашел о Фиделе и США, то свернуть Мануэля с выбранной темы не получится. Да и вряд ли это нужно. Я знал, что с кубинцами можно говорить, о чем угодно, но только не о Фиделе и США.
- Вы курите? – сменил я тему.
Седовласый кубинец кивнул головой.
- Угощайтесь, – я протянул ему отрытую пачку «Мальборо».
Мануэль со знанием дела закурил. Он затягивался глубоко с наслаждением.
- Хорошие сигареты! – сказал он.
- Американские.
- Да я знаю.
- Ваши тоже мне нравятся «Партагас» и «Лигерос», но они очень крепкие для нас для русских. Очень крепкие. Ведь Куба родина табака! Так ведь! Хотите еще сигарет? У меня есть.
Я отсыпал Мануэлю половину своей пачки. Извинился, сказал, что мне пора возвращаться в дежурку, и пошел к себе. В 7 утра, как и предписано, я пошел за сводкой происшествий в ангольское министерство обороны, которое находилось прямо напротив миссии. В двух шагах. Дежуривший у входа солдат, увидев меня, вытянулся по струнке и отдал честь. Я еле сдержался чтобы не рассмеяться. Я конечно носил форму и служил офицером, но моя внутренняя сущность насколько далека от военной службы, что солдат, вытянувшийся предо мной, вызывал какие-то странные отеческие чувства. Мне захотелось похлопать парня по плечу или потрепать по щеке. Странное озорное желание. Вместо этого я напрягся, и с важным видом приставил ладонь к козырьку и прошел в министерство. «Все-таки удивительно, никто не спрашивает у меня никаких документов, кто я, и что тут делаю. В военной форме с русской физиономией. Да мало ли кто придет к вам в форме, с русской физиономией.» Во мне неожиданно проснулся сержант советской армии, где я сам почти все два года ходил в караул. Оказалось, что солдат, отдавший мне честь - единственный, кто не спал в тот час в министерстве. Перед кабинетом с красивой дверью прямо на полу лежали 3 солдата. Их «Калашниковы» тоже лежали, точнее, валялись рядом. Мне удалось растолкать одного из спящих, и он мне показал, где находится стол со сводками. На столе я увидел какие-то листочки. Это и оказалась сводка. Я взял чистый лист бумаги, достал из кармана ручку и стал переводить: «В провинции Квандо-Кубанго крестьянин напоролся на мину. Остался жив, но серьезно ранен. В Уиже крестьянин напоролся на мину. Погиб. В 15 километрах от Лубанго замечено передвижение колонны УНИТА. В 50 километрах от Луанды крестьянин напоролся на мину. Погиб.» Я не стал переводить до конца, все что здесь написано. Ясно, что ночь прошла тихо без особых происшествий. Я вернулся дежурку, где уже сидел мой хабир и пил чай. Я подал ему свой перевод. Он мельком просмотрел его, отложил в сторону.
- Все спокойно, - сказал он. – Спать пойдешь? Еще есть пара часиков, пока нас сменят.
- Нет, спасибо. Уже пол восьмого. Скоро дежурство закончится. Я хотел бы газеты почитать. Так в Москве не особенно их читаю. А тут вот. «Комсомольская правда.» Интересно.
- Читай.
На первых полосах «Комсомольской правды» интересного ровным счетом ничего не оказалось. «Дебаты в Верховном Совете», «Михаил Горбачев заявил», «Программа 100 Дней» и все в этом же роде. Мне очень захотелось спать, я уже собирался бросить газету, чтобы воспользоваться предложением офицера, как одна статья на последней странице неожиданно привлекала мое внимание. «Узник ЮАР-овской тюрьмы. Заметки на погонах.» Статья написана хлестко и интересно. И главное, она касалась Анголы. История одного подвига. История о том, как наш советский прапорщик, служивший в городке Онджива, Николай Пестрецов попал в юаровский плен. Все его товарищи погибли, а он - контужен. Именно поэтому его и удалось захватить, иначе советский прапорщик отстреливался бы до последнего патрона и живым бы не сдался. От него добивались признания, что он военный. Юаровцы хотели доказать всему миру, что на стороне ангольского правительства воюют советские войска.
Прапорщик держался, говорил, что он не военный, а обычный слесарь, чинивший автомобильную технику. Его пытали, насильно кололи наркотики. Пестрецов стоял на своем. «Я не военный, и все тут». Как писала «Комсомолка», советское командование ровным счетом ничего не сделало, чтобы вызволить своего прапорщика. Никто его не искал, никто не интересовался его судьбой. Около года длился плен, пока его не освободил «Красный крест» - международная организация с штаб-квартирой в Женеве. Когда прапорщик вернулся на родину, «родная армия» от него отвернулась. Никто не признал, что он «выполняя воинский долг, находился в плену». Никаких компенсаций, никаких наград. Зато юаровцы через пару лет признали (хотя их никто об этом не просил), что советский слесарь Николай Федорович Пестрецов находился в тюрьме незаконно. И ему положена компенсация. Несколько тысяч долларов. Вот ведь удивительно! Да не сумма важна, а важно отношение. И самое смешное, что он эти деньги получил. Нашим на него было наплевать, а юароцам нет, хотя они и враги. Вот такая история. В то ранее ангольское утро, когда я читал эту захватывающую статью, я и представить себе не мог, что когда-нибудь сам встречусь с прапорщиком Пестрецовым и смогу задать ему любые вопросы.