В НАЧАЛЕ я недоумевал: почему же Павел Яковлевич Вольский так и не выступил на военно-исторической конференции по обороне Таллина? Уж кому-кому, а ему-то было что вспомнить о грозных днях августа 1941 года. Да, это он, офицер-минер, последним покидал таллинский рейд, предварительно заградив его минными полями против кораблей противника. Да, это он три года спустя при освобождении эстонской столицы расчищал гавань от фашистских мин.
Все это я узнал от самого Вольского в разговоре, оказавшись его соседом в гостинице. И понятно, с нетерпением ожидал более обстоятельного рассказа с трибуны конференции, на которую со всей страны собрались ветераны. Недаром мой новый знакомый сидел в президиуме. И не случайно его фамилию уважительно помянул в докладе адмирал В. Ф. Трибуц, командовавший в войну Балтийским флотом.
— Что же, Вы так и не взяли слово, Павел Яковлевич? — спросил я после заседания, когда мы возвращались в гостиницу.
Вольский ответил не сразу. После долгого молчания он сам обратился ко мне с вопросом:
— Скажите, запомнилась ли вам одна из цифр, названных сегодня: сколько снарядов выпускали ежедневно корабли, поддерживая оборонявших Таллин армейцев, матросов и ополченцев?
— Еще бы не запомнить, — ответил я. — Что-то около тысячи восьмисот, в четыре раза больше среднесуточного расхода снарядов при обороне Одессы...
— Вот-вот, — Вольский кивнул, — а теперь скажите, кому это известно до сей поры? Кто, кроме военных историков, представляет себе размах боевых действий в Эстонии в начальном, самом трудном, периоде войны?.. А между тем очевидно, что сопротивление здесь сковало немало сил гитлеровцев, рвавшихся к Ленинграду, так же, как, скажем, Смоленская битва ослабила вражеский натиск на Москву.
Мы шли под стенами древнего Вышгорода, приближаясь к памятнику на перекрестке. У подножия статуи воина теплился вечный огонь. Колеблемое ветром пламя озаряло плиту надгробия.
И вдруг он предложил:
— Поедем завтра в Пярну, а?.. Поищем, может быть, и найдем кого из таких вот, неизвестных.
ПЯРНУ — небольшой эстонский городок — оставил особый след в душе ветерана Балтики. Сегодня Вольскому — капитану 1-го ранга в запасе, морскому инженеру, редактору московского научного издательства, — далеко за пятьдесят. Но в кабине автомобиля, катящего по шоссе, Павел Яковлевич будто молодеет на добрые четверть века. В каждой реплике его, во множестве подробностей, которые он знает об этой самой лесной дороге (сейчас по-зимнему окруженной сугробами, а тогда, в июле сорок первого, по-летнему пыльной, ухабистой), встает передо мной молодой офицер, спешивший, торопившийся выполнять срочное боевое задание. Дорог был каждый час. Уже мчались по полям Прибалтики бронированные орды гитлеровцев. Пала Рига. Передовые гитлеровские части вступили в Эстонию, нацеливаясь на столицу республики. Со дня на день мог быть брошен десант в Пярну, — высадка там значительно ускорила бы продвижение врага к Таллину.
Упредить противника, закупорить Пярну с моря штаб флота поручил двум офицерам: капитану 2-го ранга Б. П. Птохову (ныне покойному) и старшему лейтенанту П. Я. Вольскому. Третьим к ним прикомандировали местного партийного работника.
Все технические средства эти трое добывали на ходу. Следовало еще перегородить и морской канал порта.
— Нашей тройке ничего бы тут не сделать, если б народ не помог, — говорит мне Вольский, обводя карандашом на карте линии каменных молов, на добрую милю вдающихся в залив, — мирный народ, гражданский. Оказались тут, во-первых, латышские торговые моряки, ушедшие на большом транспорте из оккупированной Риги, и, во-вторых, что самое главное, рыбаки-эстонцы, люди местные... Тут вот, у входа в канал, затопили мы транспорт...
Не о своих переживаниях — минер рискует всегда — рассказывает Павел Яковлевич. Нет, о добровольных помощниках своих: матросах, шкиперах, владельцах парусных лайб, захваченных боевой страдой во время обычного транспортного рейса. Многие из них, вернее, почти все только за год до войны стали гражданами СССР. Но ни в ком инстинкт собственника, страх не пересилили патриотического долга. С молчаливым упорством работали люди ночь напролет, загружая камнем свои суденышки, обреченные на гибель. Не уходили они с порта и днем, когда с рейда доносились уже первые всплески снарядов фашистской артиллерии. Гитлеровцы приближались к Пярну и с материка. Но ворваться в город они успели лишь тогда, когда порт был надежно закупорен с моря. Подвоз вражеских подкреплений морем был сорван. Более года затем гитлеровский флот не мог пользоваться портом Пярну.
Обо всем этом теперь, двадцать пять лет спустя, рассказывают Вольскому два почтенных старожила: капитан дальнего плавания Александр Орав и рыбак Ян Лепп.
Да, очень это обидно, что в городе Пярну, заново отстроенном после войны, вдвое увеличившем население, в порту Пярну, провожающем рыбаков Советской Эстонии и в Балтику и в Атлантику, на курорте Пярну, известном по всей стране, нет даже памятной доски, которая увековечила бы народный подвиг, совершенный в июле 1941 года!
Сколько не раскрыто еще таких «крепостей»... Множество следов, оставленных войной, ждет своих следопытов, терпеливых, вдумчивых...
Об этом и хотел сказать в своем несостоявшемся выступлении П. Я. Вольский.
Встреча с ветеранами в Таллине повела меня по одному такому следу — на запад к Моонзунду — «архипелагу тысячи островов». Обстоятельно описан он географами и незаслуженно обойден вниманием историков. Только во фронтовых ленинградских дневниках Всеволода Вишневского можно найти несколько восторженных, но, увы, весьма кратких записей, посвященных этой героической эпопее.
Поздней осенью 1941 года, когда фашисты были уже под Пулковом и в Лигове, в глубоком вражеском тылу сражалась под красным знаменем «малая земля», окруженная штормовыми водами Балтики. Для вторжения на Моонзундские острова гитлеровское командование оттянуло 50 тысяч своих солдат и офицеров, добрая половина их легла костьми. 125 небольших кораблей противника было потоплено при высадке десантов. 41 вражеский самолет сбили зенитчики.
Цифры эти знает наизусть, как важнейшие даты собственной жизни, Вениамин Михайлович Харламов — коммунист, кадровый морской офицер. Не глядя на карту, перечислит он все острова, большие и малые, проливы, перешейки, мысы, бухточки: Саарема, Хиума, Муху, Куйвасту, Сырве...
Будто и не уходил Харламов в запас, будто и не «капитанит» он сейчас на небольшом пассажирском судне, а по-прежнему командует всей артиллерией Балтийского оборонительного района (так звался когда-то гарнизон Моонзунда).
Кратко, но выразительно, по-дружески тепло повествует Вениамин Михайлович о соратниках своих — людях редкого мужества:
— Представьте себе, летят над проливом тяжёлые снаряды, тяжко, противно этак шелестит воздух. А в волнах, уже по-осеннему холодных, — одинокий пловец. И один в море воин — можно про такого сказать. Отличный воин лейтенант Анатолий Смирнов! Выполняя приказ командира батареи, он вплавь достиг открытого безлесного островка и оттуда начал по радио корректировать наш огонь. По фашистам, рвавшимся к Таллину, стреляли артиллеристы Моонзунда.
На островке с большой пользой поработал Смирнов. Новое задание принимает по радио: десант надо сопровождать. Наш десант — с острова на материк. Ведь не только оборонялись, но и наступали защитники Моонзунда... Стремительным броском через пролив стрелки полковника Ключникова сразу охладили наступательный пыл фашистских вояк.
Но потом с подходом подкреплений фашисты контратаковали наших десантников. И снова показал себя Смирнов молодчагой, героем, богатырем... Слышим по рации — на себя вызывает огонь... Ну, думаем, все, прощай, Анатолий... Но вот вернулся десант на остров, и артиллеристы глазам своим не верят: жив Анатолий Смирнов... Счастливая судьба? Нет, воинское умение, сила характера!
Передохнув с минуту, Харламов продолжал:
— И про Василия Букоткина есть что вспомнить. Ведет его батарея огонь по проливу, смотрим мы в бинокль, аж в глазах рябит: столько там фашистских барж, ботов, лайб всевозможных. Прямо тесно кажется на море. Особенно тесно от частых фонтанов. Накрытие! Еще... Еще...
— Воздушные атаки гитлеровцам не помогли. Тогда, пытаясь захватить батарею Букоткина с тылу, фашисты бросили на остров десант на планерах. Круговую оборону заняли батарейцы, отбились...
С одиннадцатью ранениями увезли Букоткина в госпиталь. Да недолго пробыл он там. Через несколько дней является неутомимый, бесстрашный мой капитан: «Разрешите в строй, товарищ майор»... А сам весь перебинтованный...
Так вот и воевали. Да!
Не только об артиллеристах, товарищах по оружию, рассказывает Вениамин Михайлович. Воинской дружбой связан он и с летчиками, и с моряками, чьи имена также прославили Моонзунд. С островного аэродрома наносили первые удары по Берлину морские бомбардировщики Героя Советского Союза Е. Н. Преображенского. Выло это в те самые августовские дни 1941 года, когда Геринг хвастался «полным уничтожением советской авиации».
Школой первых атак стали воды Моонзунда для катерников, мастеров торпедного удара, Героев Советского Союза С. Осипова, В. Гуманенко, Б. Ущева и других.
ВОЙНА породнила защитников Моонзунда со всеми, кто искони трудился на островах.
Разве можно забыть рыбацкую семью Кааль: старика Василия и его дочь Марию. Сколько полезных советов услышали от них артиллеристы еще в мирные дни, когда строили батареи, начинали обживаться на новых местах! Позднее, когда на островах шли бои, отец и дочь не раз пробирались тайными тропинками в расположение наших войск, сообщали о передвижении противника. Гитлеровцы расстреляли отца и дочь, когда те хоронили наших воинов.
Островитяне — люди вольнолюбивые, отчаянно смелые, сердечные. Во многих рыбачьих хижинах находил приют Карл Тооминг, коммунист-подпольщик, оставленный эстонским ЦК во вражеском тылу, пока не сразила его автоматная очередь.
А Муй, Александр Михайлович Муй, секретарь уездного комитета партии на Саареме... Балтийцам он памятен по множеству встреч: на стройках оборонительных рубежей, в штабах истребительных отрядов, на батареях, в окопах. Всегда в движении, всегда равнодушный к опасностям. Элла Александровна Муй, преподаватель истории в Таллинском строительном техникуме, рассказывает о покойном муже, его жизни. Эстафету революционера Александр принял еще юношей от старшего брата Вильяма — питерского студента, участника Октября.
21 июня 1941 года Элла Александровна привезла домой новорожденного сына. А 4 июля, отправляясь в эвакуацию, в последний раз обняла мужа.
Где же еще, если не на родном острове с оружием в руках, мог встречать врагов коммунист, профессиональный революционер. Ни слабое зрение, ни здоровье, подорванное тюрьмами, не помешали Александру Михайловичу остаться в строю защитников Моонзунда. Свой последний бой — один против роты гитлеровцев — он принял в конце октября в деревне Муй, там, где когда-то родился. Только после того, как с изрешеченного автоматами потолка дождем пошла кровь, каратели осмелились подняться на чердак. Там, сжимая коченеющими руками два пистолета, лежал секретарь подпольного укома.
Долг памяти... Кто пройдет равнодушно мимо холмика со скульптурой скорбящей матери, мимо скромной пирамидки со звездочкой! Где бы ни повстречались нам братские могилы — в украинской степи или в горах Кавказа, в подмосковных лесах или в тундре Заполярья, — всюду они вызывают одинаковые чувства: светлую печаль о вчерашнем и гордую уверенность в завтрашнем дне.
«Мы вопрошаем и допрашиваем прошедшее, чтобы оно объяснило нам наше настоящее и намекнуло нам о нашем будущем», — как не задуматься над этими словами Белинского, перелистывая страницы военных летописей.
С. МОРОЗОВ (1966)