Покой нам только сниться !

ГЛАВА ШЕСТАЯ

АКАДЕМИК РЕБРОВ ПРЕДЛАГАЕТ БУТЕЙКО «ДОБРОВОЛЬНО» СКОМКАТЬ АПРОБАЦИЮ.
ПОМОЩЬ ЖУРНАЛИСТОВ. ЗАПУГИВАНИЯ БОЛЬНЫХ И ПОДТАСОВКА ЛАБОРАТОРНЫХ ДАННЫХ

ПРОДОЛЖАЮТСЯ

На одиннадцатом начавшем выздоравливать на методе больном академик Ребров сорвался! Больше так
продолжаться не могло. Тяжелейшие больные, годами допекавшие его институт, выздоравливали безо всяких
«сложных» чугуновских порошков.
Спрашивается, кем же он тогда руководил все эти годы? Бездарными создателями бесполезных лекарств?
Извините! Чем признать такое, уж лучше повеситься. А вешаться ох как не хотелось... Жизнь кругом бурлила
самая что ни на есть распрекрасная.
Карьерой его Бог не обидел. Руководитель крупнейшего медицинского центра в северной столице. Пожалуй,
любой позавидует. А что касается личности пресловутого Бутейко, так сей упрямец не только ему одному
поперек горла становится. Он со своим шизофреническим открытием всему «лекарствобоготворящему»
Минздраву угрожает. Да заодно, пожалуй, и целому Министерству медицинской промышленности.

Вот пожалуйста,- Вениамин Тарасович нервно развернул «Известия» трехдневной давности.- «...Премьер-
министр Великобритании Гарольд Вильсон нанес вчера в Кремле визит Председателю Президиума Верховного

Совета СССР Н. В. Подгорному...» - Ребров, поморщившись, перевернул загнувшуюся не в ту сторону
страницу. Ну, теперь, кажется, то, что нужно. Академик с облегчением выдохнул.
«25 января 1968 г. Четверг», - машинально отметил он выходные данные, помещенные в самом верху большого
газетного листа.- «Сообщение ЦСУ СССР об итогах выполнения государственного плана развития народного
хозяйства в 1967 году...» Центральное Статистическое управление Союза бодро рапортовало о достигнутых за
прошедший год победах. И в числе прочих было упомянуто Министерство медицинской промышленности,
перевыполнившее государственный план по сравнению с тысяча девятьсот шестьдесят шестым годом аж на
целых тринадцать процентов.
Ребров с удовлетворением несколько раз проглядел заинтересовавшую его колонку. Вот именно, сто
тринадцать процентов! Так прямо и сказано. А интересно было бы знать,- академик откинулся в удобном
кресле,- откуда будут браться эти самые рекордные проценты, если под давлением Открытия болезней
глубокого дыхания (дай только Бутейко волю) затрещит целая отрасль, к примеру, фармакология?..
Лекарств ведь, если верить зашизованному выскочке, на его достославном методе ВЛГД практически никому
не потребуется! Разве что только инфекционникам. Их одних пока не трогает Бутейко.
«...Касаясь проблемы Вьетнама, Вильсон заявил, что правительство Великобритании согласно с
необходимостью прекратить кровопролитие, прекратить войну, избежать эскалации военных действий и тем
самым дальнейшего отравления общей международной обстановки...»
Фу ты, черт возьми! - Вениамин Тарасович, тяжело приподнявшись, резко захлопнул слегка приоткрытую
оконную форточку. Снова перевернул сдутую потянувшим ветерком газетную страницу.
«...План прибыли в целом по народному хозяйству большинством министерств, ведомств и союзных республик
выполнен». Теперь другое дело! - Академик на всякий случай прижал статью бронзовой карандашницей. - А то
Вьетнам, Вьетнам. Или еще Израиль... Тошнит уже от этой политики.
Со своими бы делами как-нибудь разобраться. А заграница от нас никуда не уйдет,- он потер тонкий с легкой
горбинкой нос,- Да, хочешь не хочешь, а нужно что-то с Бутейко предпринимать. На второй десяток больных
его группа, похоже, замахивается. Достаточно, господа хорошие. Попакостили в приличном институте и
будет!.. Пора и честь знать. Домой, домой. Восвояси. В родненькую свою Сибирятинку. И сидеть вам лучше
всего там безвылазно и носа провинциального в столицы не показывать. В столицах забот и без вас хватает.
В понедельник утром академик составил разговор с Бутейко.
- Видите ли, уважаемый Константин Павлович,- Вениамин Тарасович старался не встречаться с
настороженным взглядом доктора.- Мы сделали для вас и вашей группы все, что могли. Видит Бог, видит
Бог...- Ребров машинально пощипывал свой голый подбородок.
Сегодня у нас,- он сосредоточенно наклонился к настольному календарю,- двадцать девятое января. Почти
месяц, как вы у нас,- кивком головы академик предложил доктору садиться, но тот, словно предчувствуя
недоброе, упрямо продолжал стоять неподалеку от его рабочего стола.
Вы провели уже десять больных. И, поскольку особо заметного эффекта, увы, не наблюдается...- академику
пришлось сделать над собой усилие (воспоминание о переставшем на методе ломать свои последние ребра
цыгане Плысе делало эту часть фразы довольно трудной),-по-моему, вы можете с чистой совестью сворачивать
эксперимент...

Нет, нет! - академик жестом попытался остановить готового вот-вот взорваться порозовевшего Бутейко.- Как
ученый ученого я, конечно же, вас понимаю. Всегда кажется - еще немного, еще одно последнее усилие и
желанная победа все-таки придет.
Но поймите и вы меня, дорогой Константин Павлович,- академик, выйдя из-за стола, приблизился к доктору и
осторожно дотронулся правой рукой до его плеча.- Поймите и вы меня, коллега. У института свои планы, свои
задачи и неотложные проблемы. Так что при всем своем желании,- Вениамин Тарасович сокрушенно развел
руками,- тянуть дальше с апробацией вашего метода я, как директор вверенного мне учреждения,- он медленно
обвел сочувствующим взглядом вместительный кабинет,- просто не имею права.
- Но ведь мы вылечили десять тяжелейших больных, безнадежных инвалидов! - наконец удалось вставить
Бутейко.- Как же можно уезжать, бросив дело на полдороге?
- Эх, Константин Павлович, Константин Павлович...- на фоне стройного и подтянутого Бутейко сутулый,
скрюченный академик выглядел попросту обезьяной.- Не все в этом мире зависит от наших желаний,-
оливковые глаза Реброва тускло блеснули исподлобья.- Возможно, лет этак пятнадцать, двадцать тому назад и я
на вашем месте рвался бы напролом. Стучался бы лбом в глухие стены...
Но опыт,- академик все же попытался выпрямить согнутую колесом спину.- Проклятый жизненный опыт! Уж
вы поверьте бывалому скептику, говорит обратное. Так часто наши самые сокровенные надежды оказываются
всего лишь пустыми иллюзиями...- он слегка приподнял левую руку кверху.- И стоит ли тратить на них свои
лучшие годы? Не проще ли взяться за что-нибудь пусть более приземленное, но не отталкивающее людей
априори.
Вам кажется, вы вылечили этих десятерых несчастных. А я и мои сотрудники считаем, что у них наступила
временная, не очень, кстати, и стойкая, ремиссия. Такое, знаете ли, бывает... Поезжайте, поезжайте, голубчик, в
родные пенаты. И, может, придет час, когда вы поблагодарите меня, старика, за то, что удержал вас на самом
краю пропасти. В нее ведь ох как недолго ненароком сорваться - Вениамин Тарасович зябко поежился.
- Благодарю вас за откровенное предостережение, но мы никуда не уедем,- от ярости у Бутейко потемнело в
глазах.- Наверное, не совсем учтиво пренебрегать исходящим от директора предложением, но мы останемся
здесь до тех пор, пока апробация метода не будет проведена в абсолютно полном изначально предполагаемом
объеме!
А чтобы это не показалось вам проявлением только моего, сугубо личного упрямства (доктор заметил, как
прикусил нижнюю губу побелевший как мел академик), я немедленно приглашу в институт объективных
арбитров. На миру, как известно, и смерть не столь уж мрачна..
Вот это был оборот. Задрипанный, никому не известный жалкий провинциальный кандидатишко наук со всего
маха плюнул ведущему ленинградскому директору-академику в холеную медгенеральскую физиономию и велел
убираться!
Beниамин Тарасович поначалу посчитал, что он ослышался. Как это так? В его институте... в его барской
вотчине холоп посмел барину перечить!.. А батоги зачем же тогда для холопов существуют?
Но пока он размышлял, какие именно выбрать батоги, Бутейко дал срочные телеграммы SOS в наиболее
крупные центральные и местные газеты. А поскольку пороховой дым от последнего газетного выстрела в его
защиту еще не успел как следует развеяться, то спасать автора и его открытие разом прибыло шесть
специальных корреспондентов.
SOS услышали в «Правде», «Известиях», «Медицинской газете», «Ленинградской правде». Даже в «Советской
культуре». Услышали его и в ряде других изданий. Ну, а принявшему сэйв ауэ саулз (SOS) не броситься на
выручку этих самых погибающих душ уже просто как-то не очень-то и удобно.
И хотя в редакции крупных газет ежедневно идут сотни и тысячи больших и малых SOS, и откликнуться сразу
на все у сотрудников уважаемых изданий просто нет физической возможности - здесь был особый случай. Дело
ведь касалось жизни и смерти миллионов больных (вдруг да Бутейко окажется абсолютно прав!).
Корреспонденты болели сами. Страдали от многих тяжелейших недугов их жены, дети, многочисленные
родственники. Болели и главные редакторы оповещенных попавшим в беду ученым газет.
И, наверное, все это вместе взятое и привело к тому, что по SOS, поданному Бутейко, прибыли сразу не один и
даже не два, а целых полдюжины опытных мастеров печатного слова! Представить такую наглость со стороны
провинциального лекаришки академик не смог бы даже в кошмарном сне. А шесть профессионалов с
раскрытыми наготове диктофонами, с отточенными перьями в привычных к ним руках, никак не походили на
сновидение.
«...Хотелось бы знать, Вениамин Тарасович, в чем, собственно, состоит причина вашего отказа доктору
Бутейко в продолжении апробации его метода?»

«...Мы тут уже опросили кое-кого из прошедших курс обучения волевой ликвидации глубокого дыхания -
отзывы просто ошеломляющие!..»
«...Читатели нашей газеты с нетерпением ждут решения конфликта Бутейко с официальной медициной...»
Академик завертелся словно ужаленный в причинное место. Проклятые щелкоперишки, вошь сторублевая, а,
не приведи Господи, наделают скандала? Оправдывайся потом перед товарищем Зарубиным: почему
обмишурился? Как допустил все-союзую огласку?
«Не зря говорят,- бушевал про себя Ребров,- там, где прошел хохол, еврею делать нечего. Устроить такой
тарарам. Это надо же додуматься!» - конечно, как директор института, он мог бы приказать захлопнуть двери
перед непрошенными гостями. Но это же бы их только раззадорило!..
И если сейчас еще можно как-то попытаться по - мирному урегулировать спорный вопрос, то выставление за
порог шестерых представителей официальной прессы начисто подобную возможность уничтожало. Скандал
становился бы неизбежным. А высокое руководство не любит скандалов.
И академик пошел на попятную. Бойким репортерам было твердо заявлено, что произошло, по всей видимости,
недоразумение. Никто Бутейко в продолжении апробации метода наотрез не отказывал... И если сибирский
ученый настоятельно требует продолжения исследований, то они, конечно же, будут продолжены. Хотя,
безусловно, это наносит . определенный ущерб реализации собственных планов возглавляемого академиком
института.
Бутейко знал, кому подавать SOS! Ни один ученый и даже ни два, и ни три не помогли бы ему в этот момент.
Во-первых, потому что абсолютно верящих в его открытие высокопоставленных ученых в ту пору попросту не
было. А те из них, кто в глубине своей души хоть отчасти ему сочувствовал, ни за что не решились бы
рисковать своим положением, прекрасно зная, кто направляет карающую Бутейко руку академика Реброва...
Уже спустя несколько десятков лет, когда о нем выйдут книги за рубежом, будут сняты отечественные
документальные цветные кинофильмы, седой доктор Бутейко заявит во весь голос с экрана: не будь
бескорыстной помощи моему Открытию болезней глубокого дыхания и базирующемуся на нем методу ВЛГД
со стороны представителей нашей прессы, и то и другое неминуемо бы погибло!
Только пресса, только печатные органы, а если быть совершенно точным, - только наиболее смелые,
отчаянные журналисты предотвратили гибель миллионов и миллионов больных, для которых метод ВЛГД
единственное спасение.
Он ничего не забудет, седой, доканчивающий седьмой десяток, доктор. И в тридцать пять, и в шестьдесят семь
лет, в горе и в радости, он всегда будет опираться на снайперов золотого пера. И они со своей стороны (вернее,
их альтруистическое крыло) будут поддерживать его на протяжении всей его многотрудной жизни.
Не только помощь принесет ему пресса. Будут и горькие, оскорбительные, клеветнические статьи. Но, тем не
менее, и то и другое станет лить воду на его мельницу. Ведь для любого открытия не так уж страшна хула. Куда
страшнее и невыносимее пренебрежительное, молчаливое забвение... Шестеро прибывших на помощь доктору
владеющих пером ребят сломали очередную стенку, поставленную медицинским официозом перед Бутейко. Но
сколько их возникнет еще - после их отъезда? Этого не знал никто.
Апробацию метода Константину Павловичу разрешили продолжить. Но запугивание больных также
продолжалось своим ходом. Ребровцы заставляли при каждом удобном случае (утренний ли обход,
внеочередной осмотр больного и так далее) подопечных Бутейко подышать поглубже: «... Дайте-ка я вас
послушаю. Глубже вдохните. Глубже, еще глубже...»
Закрывали на ключ свободные палаты, в которых можно было бы без помех дополнительно позаниматься с
наиболее трудными больными. «Тетя-лошадь» в своей лаборатории окружала взятие необходимых анализов у
проходящих обучение методу ВЛГД пациентов такой тайной, что в воздухе очень явственно начинало
попахивать откровенной преднамеренной фальсификацией достигаемых больными результатов.
- Христос людей из гроба поднимал, и то его за великого лекаря не признавали. А здешние судьи, пожалуй, и
того хлеще...- все чаще, словно бы ненароком, повторял своим соратникам давно известные библейские истины
обеспокоенный тревожной обстановкой Бутейко.
Явно несправедливое, открыто враждебное отношение ребровской прислуги к сибирской группе было
настолько очевидным, что это дошло почти до каждого участвующего в эксперименте больного.
А поскольку волевая ликвидация глубокого дыхания очень быстро приносила свои изумительные плоды, то к
концу февраля академик Ребров приобрел в их лице достойных противников. Зная, что Бутейко не верят, сорок
шесть излеченных за это время его методом фактических смертников готовы были схватиться с академиком не
на шутку.

Три Героя Советского Союза. Передовики и новаторы. Отстающие и консерваторы. Всех их, сорок шесть
столь, в общем-то, разнящихся между собой человек объединяло одно (но самое главное!): все они были
смертельно больны и все они на методе ВЛГД выздоровели.
Пусть это был пока еще только первый шаг к настоящему, надежному здоровью. Впереди их ждали годы
постоянных тренировок, неустанного труда над собой в «укрощении» глубокого дыхания. Но от мучительных
страданий открытие Бутейко избавило их уже сегодня.
«Тетя-лошадь», чувствуя, что с треском проваливает негласное поручение институтского руководства (завалить
апробацию по линии «неопровержимых» лабораторных данных), старалась изо всех сил!
- Вот, пожалуйста,- озабоченно теребя мочку своего почти что до неприличности оттопыренного уха, она
наконец-то подсунула Бутейко тщательно скрываемые до сих пор от него данные лабораторных анализов.- Не
знаю уж, как и что вы там мерили у себя в Новосибирске,- в ее больших, на выкате, серых глазах блеснули
кошачьи огоньки,- но на нашей аппаратуре особо ощутимого скачка в изменении уровня СО2 у обследуемых
больных из ваших групп обнаружить не удалось... Вот, можете сами убедиться.
Бутейко с ужасом посмотрел скверно записанные и совсем не по его схеме взятые анализы.
- Я же предлагал провести исходный анализ по крови! - он с трудом удерживался от того, чтобы не плюнуть в
нагловатую, расплывшуюся во все отлично понимающей, широкой ухмылке физиономию Аполлинарии
Викторовны.
- У нас есть общепринятые стандарты для проведения подобных проб. Мы не нуждаемся в ваших
рекомендациях заинтересованного лица,- нимало не смущаясь, парировала «тетя-лошадь».
- Но общепринятые стандарты,- у Константина Павловича от закипавшего раздражения даже зачесались
ладони,- предусматривают скрупулезное измерение МОД. Минутного объема дыхания. Надеюсь, вы слышали
о таком показателе?.. У вас же этого практически не сделано. Позвольте спросить почему?!
- Мы не обязаны работать под вашу диктовку! - ощерилась «тетя-лошадь». - Наши сотрудники обладают
достаточно высокой квалификацией и не нуждаются в подсказках периферийных экспериментаторов,-
последнюю фразу она произнесла с особым нажимом.
- Но даже ваши многоопытные сотрудники,- Бутейко попытался взять себя в руки, понимая, что его
преднамеренно провоцируют,- не сумели погасить отчетливо заметную тенденцию к накоплению углекислого
газа в организме проходящих апробацию больных.
Сравните начальные цифры и конечный результат,- он поднес журнал почти к самому лицу заведующей
диагностической лабораторией.
Разница в ноль целых восемь десятых. Один процент накопления СО2 по сравнению с исходным. Разве это для
вас не является доказательством?
- Но ни у кого не подскочило на те самые два, два с половиной процента, о нехватке которых вы постоянно
твердите! Следовательно, даже согласно вашей теории обследуемые пациенты остались больными людьми...-
хищно прищурилась зажатая в угол «тетя-лошадь».
- Безусловно,- Бутейко с силой закрыл журнал.- Безусловно, даже самые интенсивные тренировки вряд ли
способны за месяц полностью восполнить то, что утрачивалось годами. Но заметьте,- он приподнял толстый
журнал в правой руке (при этом жесте разгневанного доктора Аполлинария Викторовна непроизвольно втянула
голову в мясистые плечи),- за месяц пройдена, по крайней мере, треть их, в среднем, десятилетнего пути!
Пройдена не дальше вниз,- Константин Павлович опустил журнал,- а обратно, к вершинам здоровья.
Покажите мне хоть что-нибудь подобное за этот же срок на ваших таблетках и уколах, и я откажусь от метода
раз и навсегда!
- Мое дело не разные трюки показывать, а выдавать объективные данные,- зло отрубила пошедшая пятнами
Аполлинария Викторовна.
- Вот вы их и выдали...- Бутейко бросил распахнувшийся журнал на ее стол.- Самые что ни на есть
объективные. Только жаль, что выводы по ним будут делать слишком определенным образом настроенные
субъекты.