Море помнит себя лангустином, смолой, китом, янтарём, загорелым ребенком, пиратским бригом. Чайки будят уснувшее море голодным криком. Траекторией каждого крика пленён фантом то ли осени, то ли погибшего корабля. По количеству осеней век измерять логично. Намалюет шедевр местечковый создатель китча для продажи туристам за жалкие три рубля (а возьмите ракушку ещё — неплохой дуэт). Море помнит себя маяком, ледником, провалом. Море столько прекрасных историй зарифмовало, что ему временами мерещится, что поэт.
Воздух тёплый. Звучит патефонное "ча-ча-ча", ветер кружит нарядные пары, волна игриста. И внезапная манна порой орошает пристань незатейливым дождиком с облачного плеча: то ли способ разбавить жару, то ли знак судьбы, потому что в отсутствии явных любой годится. Море помнит, что после дождя навещают птицы — птица Да, птица Нет и любимая Может быть — и поют про ундину, знакомую с рыбаком, говорящую рыбу, ползучую тень секвойи. Только в этот момент море чувствует, что живое, только в этот момент морю дышится глубоко. Смерти нет, — заливается белая, — так и знай. Нет, — смеётся, которая чёрная, — мы не вечны. Может быть, — улыбается серая, — первый встречный, неофит, на косе засидевшийся допоздна, — настоящий волшебник, алхимик, вообще пророк. Может быть. К сожалению, малый пока не в курсе. Что есть будущий мир как не длинная цепь рекурсий? Значит, должен и в прошлом сыскаться какой-то прок. Тишиной иногда норовит обернуться речь, и противиться данному попросту бесполезно. А ещё нам пора, драгоценная наша бездна, извините, любезное море, до новых встреч.
Незаметно проводит ракушечный аудит деловая волна. Пахнет дыней, арбузом, хлебом. Дотлевает закат. Море помнит, что было небом, птицей номер четыре. Однажды оно взлетит.