Данил Федотович коснулся щекой подушки и в блаженстве закрыл глаза: пахло чистым бельём и лавандой. Мама обожает эти цветы. И для него они ассоциировались с детством.
Его возвращение мать восприняла внешне спокойно, словно знала, что придёт именно в этот вечер. Он, конечно, не ожидал крика, истерики. Матушка всегда была выдержанной, не рыдала даже на похоронах отца. Данил знал, что она всё запирает внутри, не позволяет чувствам вырваться наружу.
Вот жена у него была другая: чуть что – сразу в крик, обвинения, упрёки, угрозы. Почему он её выбрал? Ответ на поверхности: пока встречались, она была ниже травы, тише воды. Сам такую выбрал. Поэтому терпел. Женщина, что скажешь... Она и не такая верная оказалась. Ушла в самый трудный момент жизни.
– Я хочу нормальной жизни. И не в однушке с твоей матерью. Уезжаю к родителям. – Это были её слова на пороге квартиры, а за порогом её ждал мужик. Деловито взял чемоданы, увёл жену. Видно, у него была не однокомнатная…
Сейчас Данил понимал, что его сломил не финансовый крах, не потеря квартиры, а предательство жены. А как же: и в горе и в радости? В конце концов, и перед богом стыдно. Венчались же.
Он незаметно уснул. Снились ему цветные сны: бескрайние лавандовые поля… мама, наливает борщ… тёплая вода в ванне…
К утру Данил забеспокоился. Вскочил. Не мог вспомнить, где он. Пришло время проверять спящую братию, менять дежурного. У них был дневальный, как в армии, оберегающий беззащитных и бесправных.
Ощупав одеяло и вдохнув цветочный запах, вспомнил: мама! Он дома! Но уснуть не смог. Одолевали думы о товарищах в подвале. Как они там? Выставил ли Игнат дежурного? Не принёс ли кто спиртное?
– Сынок? Не спишь? – на кровати зашевелилась мать, опустила ноги, нащупала тапочки. Накинула халат и подсела к нему.
– Не сплю, мама. Привык в это время просыпаться. – Данил взял её руку, поднёс к лицу: тёплая, родная. Улыбнулся: “Лавандой пахнет”.
– Тяжело тебе будет. Отвык, наверное. – Мать погладила его по голове, поправила одеяло. – Может, чайку?
– Нет, спасибо. Ты иди. Отдыхай. Взбудоражил я твою жизнь… – он поцеловал её руку.
– Я на кухню пойду, тесто поставлю. Ты своим пироги отнесёшь, – она погладила его по щеке, наклонилась, обдав лавандовым запахом, поцеловала.
– Постой. Ты знала, что приду? – он не отпускал её руку, ответа ждал с замиранием сердца.
– Я каждый день ждала… – мать ласково высвободилась и ушла на кухню, плотно закрыв дверь. Слёзы текли по морщинистым щекам, по привычным дорожкам, которые они пробили за шесть лет, восемь месяцев, 15 дней.
… Рано утром Федотыч сходил в подвал, передал Игнату, теперь старшому, пироги – поделит поровну. Взял несколько книг, погрозил кулаком Степанычу, который не заправил постель, и ушёл в новую жизнь.
Позвонил директору школы.
– Привет! Что молчишь? Это Данил. Какой? Математик. Помощь нужна: документы восстановить.
Иван Николаевич долго кашлял, стараясь принять информацию, не веря своим ушам. Обещал помочь.
Документы сделали через месяц. Директор пригласил для разговора.
– Давай, Данил, выходи на работу. Учителей не хватает. Математику физкультурник ведёт. Курсы прошёл. – Он досадливо махнул рукой. – Ты ж его знаешь, тот ещё счетовод.
– Неожиданно. Доверяешь? – Данил Федотович испытывающе смотрел на бывшего друга. Тоже подставил подножку семь лет назад, выгнал из школы.
– Время покажет. Пиши заявление. – Иван Николаевич решительно тряхнул головой. Зачёсанные на лысину волосы сместились. Он поправил их и протянул учителю лист и ручку.
… Началась привычная жизнь. Словно не было семилетнего перерыва. Планы, тетради, журнал… Из нового – только уроки для тех, кто избивал его возле мусорок.
P. S. Как вы думаете, правильно, что Данилу Федотовича взяли на работу в школу?