Дорогие мои!
Да, это - жизнь. Такая, какая она и есть на самом деле. Без прикрас. Без мишуры. Без приторной слащавости "мыльных опер" и навязчивого, оскоминой на зубах засевшего пафоса настойчивых уверений в том, что "все хорошо и здорово!", что "все получится - стоит только захотеть!", что "ты способна на большее и не нужно себя недооценивать!"
Способна. Не нужно. Все будет хорошо!
А так ли уж все? А будет ли? Грустные мысли. Грустные сюжеты, случающиеся пока (трижды и от души, от сердца через левое плечо, искренне и зло!) с другими же. Сюжеты и истории, в которых ты, пока еще, - всего лишь зрительница и слушательница. Правда, совсем и не к вящей радости вовсе, зрительница и слушательница - уже отнюдь не посторонняя и не опосредованная.
Уже у самой тебя, даже безо всяких походов по врачам, привычно ноет спина, немеет шея и по утрам стойкое ощущение, что сна ночью не было. Вообще! Ни секундочки! Только одна лишь не приносящая никакого отдохновения тяжелая дремота, в которую, словно в болото, проваливаешься, медленно утопая сантиметр за сантиметром, и, так и не достигнув дна этой трясины, открываешь глаза утром с пугающим до колик чувством, что не спала вовсе.
Привычно тренькает на телефоне будильник. На пределе слышимости. Едва-едва. И ты встаешь с кровати, устало выпутываясь из паутины одеяла, подушек и перекрученной в тугой канат пижамы, будто запоздалая бабочка из своего кокона. С одной лишь мыслью, что нужно, обязательно нужно идти на пробежку! Иначе - снова эта невозможная боль. Иначе - снова не встать и толком не сесть, в любой позе, в любом положении ощущая одни лишь собственные спину и шею. Только их!
А потом, уже днем, после той самой пробежки, душа, жизненно необходимой тебе утренней чашечки кофе с пенкой, ты оказываешься вдруг, с оказией, по делам, в знакомой уже маленькой частной типографии. Но встречать тебя выходит не привычный уже за много лет директор, галантный и мило-услужливый невысокий плотный весельчак со стыдливо поблескивающими залысинами и мягкой грустной полуулыбкой, словно кошка сама по себе гуляющей по его пухлым губам.
Нет.
Встречает тебя совсем другой уже человек. Пожилая уже женщина - супруга директора и, так уж случилось, его компаньон в ИП-шной этой типографии:
- А Игоря Алексеевича уже год как не стало. Да, вот.. Онкология. Понимаете?..
И она искательно и, даже, как-то просительно и несмело ищет твой взгляд своими переполненными грустью и тяжелым ощущением непоправимой уже беды глазами. А ты, неловко ее утешая, невольно и сама себя за это отчаянно стыдя, тем не менее все отводишь и отводишь свой взгляд. Боясь того, что откроется ей в тебе. Боясь того, что откроется тебе в ней. Боясь, до холодеющих кончиков пальцев боясь этого невозможного ощущения утраты, которое тяжелой, едва ли не физически осязаемой неподъемной глыбой нависло сейчас над вами обеими.
- Но, как же так? Ведь мы же прошлым летом, буквально накануне успели еще пообщаться! Он был весел, улыбался! Как? Когда?
И маленькая сухонькая женщина, потемневшая от своей боли, начинает обстоятельно и неторопливо рассказывать о том, как за год до этого, случайно, из-за все никак не проходящего кашля и сделанного в конце концов КТ и был поставлен тот самый диагноз. Сразу - четвертая стадия. И про фактическую вычеркнутость после этого человека из нормальной жизни. Про сеансы химиотерапии, выбиваемые буквально и даже не проводимые толком до конца:
- Представляете, у него еще капельница полностью не выработалась, не закончилась, а ее уже снимают! Как, почему?! А в ответ: "Нет у меня времени за вами, за каждым здесь ходить!"
Я представляю. Я прекрасно представляю. Я знаю, что это такое.
А супруга Игоря Алексеевича, тем временем, продолжает свой неспешный рассказ. Про свои бессонные ночи, про невозможность мужу дотянуться до издевательски поставленной не на тумбочку, а на дальний подоконник бутылки воды, про исколотую его руку, не слушающуюся уже, про телефон в чужой уже руке, по которому не мог он даже позвонить, про то, как ее никак не хотели пускать к нему и про то, каким она его увидела в последний раз, когда все же прорвалась в его палату:
- То, что его не стало, я выяснила вечером. Упросила подругу, и та позвонила знакомому в реанимационное отделение. Мне самой говорить ничего не хотели, просто не брали трубку. А из больницы с известием о том, что я теперь вдова, мне позвонили только на следующий день, после обеда. Да и то, похоже, позвонили только потому, что им нужно было, чтобы я подъехала и написала отказ. Вот..
И это все опутывает нас обеих. Парализует. Стягивает в тугой беспомощный комок: кричи, не кричи, помощи все равно не дождешься. Медицинская сестра - она одна на все отделение, а нас таких, тех, кто лежит в беспомощности с пересохшими от жажды губами, тех, кто ждет хоть какой-то помощи, - много, миллионы! Всем не поможешь. Да и нужно ли?
Жизнь. Какая есть. Без прикрас. Без мишуры. Без пафоса.
Люблю вас!
Ваша Эмилия В.
P.S. "Расскажи, как мне жить":