Девушки, сидевшие на колком сене, отмахивались от надоедливой мошкары. Одна тихонько шептала второй, которая выглядела почти полной её копией:
– Даша, ну, чего ты нос воротишь? Семён – нормальный парень. Предложил с тобой ходить, а ты почему отказалась? Ну, посмотри вокруг! Что, много у нас парней в деревне? Мамке тяжело нас тянуть. Тебе уже 16 лет, вполне можешь замуж выйти и в дом мужа уйти.
Семья у Семёна нормально живёт. Никто из мужчин не пьёт. Все всегда опрятные, чистые. Сёмкин отец всегда, какая бы власть ни была, на плаву оказывается. Разве плохо, если ты устроишься удачно в жизни? Походи, повстречайся с Сенькой. Может, и полюбится он тебе!
– Машка, ну, хоть убей, не нравится он мне! Хотя парень, конечно, неплохой, но есть и лучше. – Ответила девушка, и тут же пожалела о своей секундной откровенности.
Любопытная и наблюдательная сестра-погодка прицепилась как репей, и принялась расспрашивать:
– Так, а кто тогда тебе по нраву? Колька, что ли, из третьей бригады? Замечала я, что он, словно медленнее мимо нашего дома проходит. Думала, что просто показалось, а оно вот что.
Щёки Дарьи стали пунцовыми, и она стала поторапливать сестру:
– Ладно, хватит лясы точить! Айда, Машуня! Некогда прохлаждаться! Дел невпроворот.
***
Забот у девушек и впрямь было много. Как хозяин дома, Игнат, сгинул на фронте в мировую войну, так совсем несладко семейству Гавриловых пришлось. 5 детей в доме, и две взрослых женщины: мать и жена Игната, Марфа. Хорошо, хоть Даша и Маша уже почти полноценными помощницами были. Сыновья, Лёшка и Мотя, те помладше народились, но тоже на радость мамке росли. Для того чтобы прокормить деток и немощную свекровь, Марфа старалась как могла. С рассветом вставала, и никакой работы не боялась. С улыбкой кланялась, выходя на огород, земле-кормилице, и так и горело всё в её руках. Впрочем, почти все так жили, и какой-то особенной Марфа Гаврилова себя не считала. Куда глаз не кинь – кругом такие же бабоньки живут, а кому-то и ещё сложнее приходится.
Впрочем, объединяла всех главная забота – накормить домочадцев сегодня, да про завтрашний день не забыть. Вот только спокойно выполнять заведённые веками порядок было всё труднее.
Тревожный слух вихрем пронёсся по деревне. Из уст в уста передавали страшную новость: и к ним скоро заглянет продразвёрстка. Сверх того, что уже заставили сдать, несмотря на опасения, что слишком мало в закромах остаётся, и после зимы на посевную с трудом придётся наскребать, и эти небогатые запасы заставят отдать. Кто не послушается – того под суд.
Встревожились жители, особенно несчастные солдатки, которым неоткуда было ждать помощи. На чудо тоже тщетно надеяться, а как-то выкручиваться надо. У кого семеро голодных ртов по лавкам, у кого меньше, а житейский опыт подсказывал, что установленной нормы до нового урожая никак не хватит. Разные слухи ходили. Поговаривали всякое, но потихоньку, чтобы не накликать ещё более страшную беду. У всех, кто видел, как куда-то в далёкую Сибирь отправляли семью деревенского мельника, в памяти крепко отпечатались горькие причитания женщин, сорванных с родных мест.
Так что и Даша и другие дети никогда не слышали, чтобы мама и бабушка ругали советскую власть. Даже в разговорах в тесном семейном кругу, а уж тем более – с соседями. Наоборот, мама говорила старшим дочкам, что шустрее надо быть, чтобы, может, даже и в город перебраться.
– Дашутка, Машенька, на земле тяжко работать. Мне вот и сорока лет не исполнилось, а уже все косточки на перемену погоды ноют. Сказывается и полоскание белья в проруби, и прочие деревенские тяготы. Вы у меня умницы, выкарабкивайтесь в город. Там, знаете, в некоторых домах и вода есть, а чтобы помыться, баньку топить не требуется.
Такие разговоры возникали регулярно, но ни Даша, ни её сестра не решались покинуть родные места. Слухи о продразвёрстке вскоре превратились в реальность. В деревню приехала машина из района, и была создана команда, которой предстояла изымать у населения излишки. Вместе со своими, деревенскими, по домам отправился и человек из города. Пётр Поликарпович, человек сурового вида строго следил, чтобы местные никому не делали поблажек, и ни одна изба не осталась без внимания. И внешность, и слава, которая шибко бежала вперёд городского контролёра, подсказывала, что закрома будут вычищены беспощадно. Казалось бы, и на благое дело, как объясняли, но от этого совсем не легче, если тем, кто этот хлеб вырастил, впроголодь жить придётся.
***
Телегой, куда складывали отобранное и политое слезами зерно, доверили управлять Семёну. Ему больно было смотреть на то, как женщины, отчаянно цепляясь за забираемые у них припасы, стараются то разжалобить комиссию, то испугать её проклятьями.
После визита в несколько домов парень решил схитрить и сообщил контролёру из города:
– Простите, Пётр Поликарпович, спину сорвал. Больше подсоблять не смогу.
Сверкнул на него взглядом чужак, да только спорить не стал. Бросил презрительно:
– Слабачок. Сиди тогда на козлах, да следи, чтобы из телеги никто ничего не утащил. Хлюпик.
Семёну тяжело было перенести оскорбления, но он промолчал. Пусть лучше он для чужака будет хлюпиком, чем уносить со дворов знакомых с детства односельчан надежду если не на лёгкую зимовку, то хотя бы на чуть более сытое существование.
Когда подвода подъехала к дому Гавриловых, почти никого дома не было. Безотказная Марфа по просьбе председателя помогала в коровнике. Маша с младшими братьями и подружками побежали в лес, чтобы грибами запастись. Дома была только старенькая бабушка да Даша, которая с утра чувствовала себя не очень хорошо, и осталась отлежаться.
Буквально за 10 минут до того, как у дома остановилась подвода, главная сплетница деревни, забежавшая на минутку к Гавриловым, успела сообщить:
– Городской-то гусь – просто зверь какой-то. Не только по амбарам шарит, но и в дома свой нос засовывает. У Смирновых чуть не всё подчистую вынесли. Она по зерну как по покойнику, прости Господи, голосила.
Женщина перекрестилась, а потом, то ли попросила, то ли приказала в обмен за ценную информацию:
– Даша, я вот чего зашла: одолжи лопату.
Девушка дала гостье требуемый инструмент, и стала думать. Они с мамой и Машей несколько дней назад перетащили мешок с зерном из амбара, и спрятали запас зерна в сундук. Однако, вот теперь оказалось, этот тайник – совсем не надёжный, и необходимо срочно что-то придумать.
Если уже почистили запасы Смирновых, то и до их дома скоро доберутся. Догадка оказалась верной. Телега уже встала напротив калитки. Значит, скоро и в их доме начнут изымать такие нелишние излишки. Даша была близка к панике. «Куда деть мешок? Как его вообще можно спрятать? Может, под кровать? Нет, это же самое очевидное место. Может, вынести из дома, и спрятать где-нибудь во дворе? Хоть бы в бурьяне, который так и не дошли руки скосить? Только как это сделать, если тот самый городской, которым стращала тётка Маруся, уже в калитку входит? Старая бабуля – не помощница. Придётся самой что-то делать. Ох, задачка», – метались мысли девушки.
Действуя по наитию, Даша открыла сундук, вытащила – откуда только силы взялись? – мешок, и, невесть как, но вытолкнула его за приоткрытое по случаю тёплого дня окно, выходящее не на улицу, а на проулок, который, по счастью, был в этот момент пустынным.
Комиссия во главе с Петром Поликарповичем обшарила амбар и приступила к осмотру дома, а Дарья из окна увидела, как лошадёнка, запряжённая в телегу, стала беспокойно водить мордой, будто улавливая манящий запах. «Господи, это же она, скотина такая, зерно учуяла. Ох, да что же теперь будет. Отберут запасы, как же мы зимовать-бедовать станем», – обречённо расстраивалась девушка, а потом чуть не запрыгала от счастья. Семён, будто поняв причину беспокойства лошади, которая уже пошагала по направлению к проулку, остановил её движение, а затем развернул телегу таким образом, чтобы она вновь оказалась напротив калитки. Лошади он скормил взятое на перекус яблоко, а вскоре комиссия, ни с чем уходившая из дома Гавриловых, поехала дальше, выполнять такую необходимую, но безжалостную по своей сути задачу.
Даша, удостоверившись, что опасность миновала, рухнула на лавку у окна и разревелась. Бабушка, доковыляв до внучки, присела рядом, и стала гладить по голове, как маленькую. Она прекрасно понимала, что если бы не догадливость Даши, и без того скудные запасы стали бы ещё меньше. Поглаживая спасительницу, женщина хвалила и наставляла её:
– Молодец, деточка. Как настоящая хозяйка поступила. Только ты о том, что мешок перепрятала, не болтай при братьях. Малы они ещё. Ненароком проговорятся кому, и большие неприятности будут.
Женщина не видела и не знала, какую роль в спасении зерна сыграл Семён, волновалась только за внучку. Зато Даша даже перестала плакать, вдруг осознав, что её поступок – это пустяк по сравнению с тем, как поступил парень. Если бы кто-то только смог догадаться, что развернул он лошадь совсем не для того, чтобы двинуться по другой стороне улицы, а уводя лошадь от источника съедобного запаха! «Ой, даже думать страшно, как бы наказали Семёна» – ужаснулась девушка, и решила непременно с ним поговорить и поблагодарить, согласившись встречаться. – «Маша оказалась права. Хороший он парень, а то, что мне Коля больше нравится, так это надо просто пережить».
Марфа была счастлива, когда узнала, что дочка догадалась перепрятать запас зерна, но Дарья так и не нашла в себе силы рассказать маме, как ей в этом нежданно помог Семён.
***
Вечером на местечке, где в тёплое время года собиралась молодёжь, девушка отыскала глазами Семёна, и долго не решалась подойти. Затем, когда уже многие стали расходиться: и парами, и компаниями, приблизилась, и, немного робея, предложила:
– Отойдём, побалакаем?
Парень, который только что, слегка улыбаясь, слушал своего друга, в мгновение стал серьёзным. Кивнул:
– Конечно. Пойдём, Даша.
Отойдя подальше от посторонних ушей, Дарья заговорила:
– Спасибо, Семён, тебе от души. Заметила я твой манёвр с лошадью. Вовек не забуду! Молиться за тебя стану.
Секунду помолчав, отважно добавила, покраснев до корней волос:
– Хочешь, так и ходить с тобой буду!
Парень, шагавший сбоку от девушки, взял её за руку, развернул к себе лицом, и заговорил, быстро, негромко, но так, что каждое слово до самой глубины Дашиной души доставало.
– Глупости, Дашутка, не говори. В комсомол собиралась, а тут вдруг – молиться будешь. Ой, дурная. Знаю, что не хочешь со мной ходить, и настаивать не стану. Не подлец, чать, я какой. Понимаю, как мамка твоя, тётка Марфа, жилы себе тянет. Рад бы я с тобой ходить, да только народ у нас приметливый. Ну, как кто сообразит, что с вашего двора ничего комиссия не забрала. Нехорошо получится. В общем, жаль мне от счастья отказываться, но придётся. Правду Пётр Поликарпович сказал. Слабак я. Не чувствую в себе силы за твоё сердце бороться, ведь это с угрозой для нас обоих оборачивается. Да и родным нашим не поздоровится, если правда наружу выйдет. Так что ты про то, что днём сегодня было – никому не сказывай! Забудь! Словно приснилось тебе. Своим домашним, если кто видел, накажи молчать. Как совсем стемнеет, спрячь хорошенько то, что в окно кинула. Не ровён час, кто ещё приметит. Всё поняла?
Дарья кивнула. Семён отпустил её руку, и снова зашагал по улице. Девушка пошла рядом. Пара шла в полном молчании, если не считать собак, которые не злобно, а лишь по своим служебным обязанностям, лаяли из-под заборов.
Проводив девушку до её дома, Семён попрощался, напоследок повторив:
– Забудь. Так лучше будет.
***
Зерно, оставшееся у Марфы благодаря симпатии, которую Семён испытывал к её старшей дочери, оказалась поистине спасительным. Конечно, на семью такое количество – смех, если выпекать хлеб, но голь на хитрости сильна. Понемногу, на ручных жерновах, пшеницу перемалывали и по чуть-чуть добавляли то в похлёбку, то к зелени, когда она весной из-под земли пробиваться стала. Все Гавриловы пережили зиму. 6 жизней. Вот такая цена этому мешку оказалась, а то и больше, если посчитать, сколько у Марфы внучат родилось!
***
Даша, которая вышла-таки замуж за Колю, и уехала вместе с ним в райцентр, порадовала маму тремя внуками: Степаном, Оленькой и Катей. Маша, оставшаяся в деревне, тоже создала семью. У неё и её мужа Ивана родилось 2 девочки: Арина и Галя. Алексей и Матвей от сестрёнок не отставали. Каждый двумя сыновьями род Гавриловых продолжил! Было чем гордиться Марфе!
Годы бежали, стирая и размывая образы людей из прошлого, но своего бывшего поклонника Даша не забывала. Она свято хранила тайну, как об этом когда-то просил Семён, и, любуясь на своих детей, часто думала: «А ведь всё по-другому могло сложиться. Спас нас всех тогда Сеня, и как же жаль, что спасибо ему не сказать лично. Переехал в большой город, как его сестра рассказала. Большим начальником стал. Чуть ли не фабрикой руководит. Не директор, но заместитель – тоже ответственность огромная. Только адрес выпрашивать у Сениной сестры было как-то неудобно. Да и что ему сказать? Что помню про его поступок, и каждый день мысленно его благодарю? Буду надеяться, что всё у него хорошо, а тревожить не стану».
Летом 1940 Дашиного первенца Степана призвали в армию, а когда началась война, добровольцем на фронт отправился и Николай. У мужчины была бронь как у работника завода, но он заявил жене, что не может оставаться в тылу, пока их сын находится где-то там, на передовой.
– Ты не бойся, Дашутка, мы быстро врага одолеем, и вернёмся. Как раз, наверное, со сроком Стёпкиного окончания службы, с победой домой явимся.
К сожалению, в своём прогнозе сильно ошибся Николай. Сильным оказался враг, и приходилось вытеснять его с родной земли, щедро удобряя её кровью защитников. Как у миллионов женщин, у Дарьи болело сердце. Волновалась она и за Степана, и за Николая так, что и думать ни о чём другом нее могла. Как будто заводная игрушка двигалась, а мыслями далеко-далеко была. Как когда-то бабушка учила, молилась, прося уберечь родных: и мужа, и сына, и братишек, и всех, кого знала. Перечисляя имена, включала в список и Семёна, чтобы и его защита небесная коснулась.
Работы на заводе было много, но по зову души и Дарья, и её дочки в свободное время стали ходить в госпиталь, чтобы хоть немного помогать. Хотя медицинского образования у них не было, но им доверяли простые обязанности: чистоту наводить, еду разносить тем, кто не ходит, и прочие несложные, но необходимые дела. Куда деваться, если рук не хватало?
Возвращаясь домой, Даша и её дочки чуть не падали от усталости, но радовались, что хоть как-то смогли помочь. Смена на заводе, и снова – в госпиталь, чтобы медсёстрам и санитаркам небольшую передышку подарить.
Однажды в одном из раненых Дарья узнала Семёна, и едва сдержала слёзы. Мужчина, которого она помнила вихрастым пареньком, был обрит наголо. Седые усы. Впавшие глаза. Морщины на лбу. Только взгляд остался похожим на тот, который женщина хранила в своей памяти.
– Здравствуй, Семён! – Даша присела на краешек кровати, дотронулась до руки, спросила: – Пить хочешь? Я мигом принесу сейчас!
Мужчина жестом остановил давнюю знакомую:
– Ты обо мне не беспокойся. Тут недавно девушка забегала, поила меня. Как две капли воды на тебя похожая. Я уж думал, что видения начались, а теперь догадываюсь, что это, наверное, дочка твоя.
Дарья просияла глазами:
– Две дочки у меня. Оля и Катя. Мои помощницы золотые. Мы сюда вместе ходим.
Заметно дрогнувшим голосом женщина добавила.
– Сынок Стёпа, на фронте. Муж Николай тоже.
Семён пытался приободрить женщину:
– Ничего. Даша, ты, главное, верь, что всё хорошо будет. Обязательно к тебе вернутся и сын, и муж. Ты беги, может, помощь кому твоя требуется, а будет время – заходи. Всегда тебе рад.
***
Пока Семён лечился в госпитале, Дарья, по мере возможности, к нему заходила, и они беседовали и про общих знакомых, и про свои семьи. Женщина узнала, что Семён был женат, но развёлся, что детей у него нет. Делился мужчина и мечтами о том, чем будет заниматься после войны.
– Знаешь, Даша, я всё больше хочу в нашу деревню вернуться. Надоел мне город – сил нет. Там – всё родное. Каждое деревце тебя помнит. Вроде, почитай, почти 20 лет я в городе прожил, а своим там так и не стал. Вот только поскорее бы победить.
Перед тем, как Семён выписался из госпиталя, Даша, улучив момент, когда никто их не мог услышать, снова стала благодарить за события давних лет.
– Спасибо, Сеня. Ты нас в ту зиму спас. Почитай, благодаря тебе столько людей живёт.
Мужчина улыбнулся, погрозил шутливо:
– Даша, ума не приложу, о чём ты говоришь. И вообще, я же просил, чтобы ты всё забыла!
Расставаясь с Семёном, Даша, конечно, надеялась на новую встречу. Мужчина за те годы, которые она его почитала как спасителя, стал ей по-настоящему родным.
***
Посчастливилось Дарье. И сын, и муж вернулись к ней живыми, и вскоре после их возвращения они всей семьёй поехали в родную деревню, чтобы разделить радость с родственниками.
Даша испытала огромное облегчение, узнав от сестры Семёна, что он тоже вернулся с фронта живым. Они даже собрались все вместе. Посидели, как добрые давние знакомые. Попели песни, даже немного потанцевали.
Мирная жизнь не была простой, но Дарье было не привыкать трудиться от рассвета до заката. Дом, работа, забота о детях, а потом и о внуках. Регулярные поездки в родную деревню, чтобы помочь с огородом.
В очередной приезд, который совпал с 20-летием Победы, Дарья узнала о смерти Семёна, и эта новость оказалась для неё страшным ударом.
Приходя на деревенский погост, женщина убиралась не только на могилках родни, но и к Семёну заглядывала.
Когда внуки стали её сопровождать в этих скорбных делах, то иногда спрашивали её о том, почему она на могилке чужого человека убирается, и цветы ставит, она просто отвечала:
– Семён Алексеевич – очень хороший человек. Разве этого мало, чтобы его уважить? Вы же видите, что некому у него тут порядок навести.
Впрочем, потом это стало привычкой. Раз так заведено, то никто больше Дарье не задавал вопросы. Лишь однажды, рассказывая своей внучке о прошлом, женщина призналась, что в некотором роде Семён Алексеевич Голубев когда-то спас жизнь семье Гавриловых.
– Просил Сеня, чтобы я про его поступок забыла, но я, как видишь, ослушалась. Нельзя такое забывать. Так что, милая, когда я навсегда усну, и ты меня навещать будешь, к Семёну тоже заглядывай. Прибирайся. Все мы ему жизнями обязаны.
Автор: Любовь Лёвина