Западная пресса отозвалась о Штирлице как о жестоком человеке, посмотрев этот фильм.
Зрителям, которые первый раз смотрели этот фильм, показалось неожиданным, что Штирлиц застрелил агента Клауса.
Но если смотреть фильм второй раз, то видно, как зреет в нём это решение.
Этот мерзавец, провокатор, получает удовольствие от своей мерзкой деятельности, называя это "работой".
Он радуется, испытывает "азарт", это - охотник на порядочных людей.
Штирлиц спрашивает, чем Клаус объясняет, что ни один из тех, кого он предал, ни единым словом не обмолвились о нём, хотя ведь в гестапо умеют развязывать языки.
Короткая фраза, за которой стоят много десятков жизней порядочных людей, антифашистов, поверивших этому негодяю.
Конечно, Штирлицу, который находится в глубоком тылу врага, среди врагов, среди тех, кого он ненавидит всей душой, очень симпатичны люди, не потерявшие лицо, оставшиеся порядочными, и тем сильнее он ненавидит того, кто является виновником их МУЧИТЕЛЬНОЙ смерти.
Клаусу он устроил очень ЛЁГКУЮ смерть.
Было ли это опасно с точки зрения дела, порученного ему?
Встречается мнение, что он так провалил бы всё дело.
Но у Семёнова в романе Штирлиц выстелил в висок ровно тогда, когда громко выли сирены, возвещающие о бомбёжке, Клаус упал с бетонной набережной (в фильме - трава обычного пруда), туда же Штирлиц бросил пистолет. Перед этим он убедил Клауса опустить в почтовый ящик письмо, в котором Клаус пишет: "Штандартенфюрер! Я много работал, я устал, я больше не могу", якобы для того, чтобы получить отпуск, на самом деле это письмо, сопоставленное с фактом отыскания трупа с пулевым отверстием в висок и пистолета там же подтвердит версию самоубийства.
Для дела необходимо было бы, чтобы Клаус исчез.
Всё убеждает в том, что даже если бы Шеленберг догадался, что Штирлиц устранил Клауса, он одобрил бы его, ведь Клаус разоблачил Пастора, а по легенде он должен был бы подтвердить его благонадёжность и согласие работать на Штирлица, на рейх. Свидетельство Клауса мешало бы делу Штирлица, так как ему был нужен человек, чья надёжность была совсем иного рода, не такая "надёжность", которая нужна была бы Шелленбергу.
Исчезновение Клауса позволило Штирлицу утверждать, что он получил именно такое подтверждение надёжности Пастора, какое требовалось, после чего поручил Клаусу дополнительно кое-что узнать, но тот покончил жизнь самоубийством - обычный срыв предателя. Для предателя срыв вполне нормальное дело. Даже библейский Иуда повесился от отчаяния. Ну, Клаус бы не повесился, но кто бы мог это знать? Предположим такой диалог.
- Штирлиц, я узнал, что Клауса застрелили вы, не отпирайтесь, улики неопровержимы! - сказал Шелленберг.
- Бригаденфюрер, Клаус выполнил свою задачу на отлично, но он знает Пастора в лицо, и случись в Швейцарии прокол, Мюллер непременно узнает, кто проверял Пастора, и через него выйдет на меня, а это означает, что и на вас также, - ответил Штирлиц. - Уж лучше сразу обрубить концы, нет?
- Я всегда ценил в вас, Штирлиц, деловую хватку и предусмотрительность, - ответил Шелленберг. - Вы правильно поступили. Мюллер, вероятно, будет рвать и метать от того, что по вашей милости лишился такого ценного агента, ну да поделом ему. А всё-таки почему вы не посоветовались со мной?
- Надо ли из-за такой мелкой сошки беспокоить вас, бригаденфюрер? - улыбнулся Штирлиц. - Мне кажется, что для этой шантрапы и штандартенфюрера многовато, его судьбу вполне мог бы решить какой-нибудь Оберштурмфюрер.
- Не скажите, Штирлиц, для того, чтобы решить убрать такого человека нужен никак не меньше, чем Гауптштурмфюрер - засмеялся Шелленберг. - Да бог с ним! Как там наш Пастор?
- Готов к делу, как только потребуется, - отрапортавал Штирлиц
- Ну и молодчина, Штирлиц! - сказал Шелленберг и ласково улыбнулся.
