Профессор Манк имел уникальное видение концепции времени. Во время одной из встреч со своим лучшим учеником, за разговором он поймал себя на мысли, которая могла в корне изменить все представления о том, как работает время. Отправив ученика за чашкой кофе, профессор продолжил свои размышления. Куда же они его заведут? И чего Манку будут стоить его эксперименты со временем?
Читайте рассказ «Глаза Горгоны» Бориса Майнаева, в котором за научное открытие приходится платить слишком большую цену.
Профессор Манк любил работать с молодёжью, но совершенно не понимал её. В своё время, чтобы поступить в Сорбонну, он дни и ночи проводил в библиотеке. И, наверное, сошёл бы с ума, если бы не маленькая Софи. Они жила с ним в одном доме и училась на художника. Однажды они столкнулись на лестничной клетке. Манк гнулся под грузом книг, а она пыталась справиться со своим мольбертом. И кто знает, что творится в головах юных дев?! Манк ни тогда, ни сейчас не понимал женскую логику.
Поэтому, если кто-то из знакомых пытался остудить тягу профессора к противоположному полу, он, нисколько не кривя душой, говорил:
«Если хоть кто-то скажет мне, в чём суть женской логики, я сейчас же изменю образ жизни. Тем более что на женщин уходит уйма времени. А его я ещё не научился восстанавливать. Разве только прожив один промежуток времени, можно вернуться назад и прожить его заново. И это не река, в которую какой-то древний философ пытался войти второй раз. Это время! В него не надо входить — его можно оседлать и возвращаться в него бесконечное количество раз».
Вот и сейчас профессор вкратце объяснил Анри, лучшему ученику, своё ви́дение времени и то, возможно ли использовать его, как старую, любимую рубашку — выпачкал, сними, выстирай и можешь снова носить. Много лет назад эту идею, решившую проблему, над которой он начинал работать, подарила ему Софи, соседка по дому.
Они встретились совершенно случайно. Он поднимался к себе в мансарду. Сверху по лестнице навстречу ему бежала девушка. Бежала босиком. Его сердце от предвкушения новой аферы начало свой разбег. Девушка, не обращая внимания на появившуюся перед ней фигуру, перескакивала через две ступени. Её легкая туника едва прикрывала круглую попку.
— Это ты ночами ходишь по своей комнате? И не даёшь мне сосредоточиться?
— Может быть.
Эти простые слова незнакомка произнесла так, что Манк, услышав в её голосе открытый призыв к любви, так разволновался, что будто покинул своё тело. И когда она его позвала, то юноша не мог сдвинуться с места. Тогда девушка взяла его за руку и куда-то повела.
Они любили друг друга и клялись прожить вместе сто лет и умереть в один день. Но продержались лишь неделю. Эти семь дней научили его многому и подарили мечту. Перед расставанием Софи сказала странную на первый взгляд фразу: «Время нельзя ни удержать, ни изменить, но можно над ним подняться...».
В глазах профессора Манка отчётливо читалось презрение, едва завуалированное воспитанностью. Анри пожал плечами. Учитель не отличался сдержанностью, но в разговоре с ним всегда выбирал выражения. Вот и сейчас Манк вздохнул и продолжил прерванный разговор:
— Вы, мой юный друг, не понимаете главного, — в голосе профессора уже не звучали нотки усталости. — Мне, учёному, глубоко безразлично всё, что происходит за стенами моей лаборатории. Эти политики и журналисты, олигархи и нищие — это всё игры задержавшихся в своем развитии детей. Меня волнуют только результаты моей работы.
Анри, как казалось ему самому, исчерпал все возможности убеждения и от ярости, что так слаб в научном споре, опустил глаза и не возражал. Профессор улыбнулся и добавил:
— А вот сам процесс, поиск новых решений, всё то, что называют наукой, — это другое. Это эликсир жизни, если хотите — своеобразный наркотик. Я не могу бессмысленно сидеть перед телевизором или листать газеты. Пробовал, когда ругался со своей третьей женой, но это «укрытие» защищало меня так, что всё связанное с разводом она сделала сама. Выиграла суд, обобрала меня так, что у меня в кармане не было денег, чтобы купить себе чашечку кофе. Даже женщины, всю жизнь вдохновлявшие меня, сейчас почти не интересуют меня...
Анри незаметно перевёл дыхание. Манк не пропускал ни одной хотя бы чуть-чуть выделявшейся из общей массы студентки. О его сексуальной энергии и неутомимости по всему Парижу ходили легенды. Однажды он с тремя студентками с философского факультета провёл в номере отеля безвылазно двое суток. Может быть, из-за них он и занялся проблемами управления временем.
— ...интересуют меня только как катализатор моего состояния, — профессор щёлкнул пальцами. — Ну, может быть, они чуть расцвечивают мою жизнь. Сама же она — только движение к цели. И сейчас, простите меня, но ваши рассуждения о человечестве — это уже из области морали, а я физик-экспериментатор. Время!.. Мне кажется, я что-то нащупал. Торсионные поля. Сейчас я понял, что ключ к управлению временем лежит там, в середине этих полей. Я всё отбросил и занялся только ими. Анри, я всегда надеялся, что и вас интересует нечто другое, далёкое от всего, что бушует там, за стенами моей лаборатории. Торсионные поля.
Манк прошёл от двери к окну, слушая басовитый гул созданной им машины. Сейчас она набирала энергию. И он нетерпеливо прохаживался по лаборатории.
— Это не ящик Пандоры, как вы изволили выразиться, это панацея. Да, я не боюсь этого слова. Панацея. Если мы научимся управлять временем, то сможем, грубо говоря, сбегать в следующий век за лекарством от рака. Или, если это ещё кого-то интересует, посмотреть в реальности последний бой Спартака. Сколько жизней спасёт наше открытие, сколько радости познания принесёт?
Профессор резко повернулся в сторону окна с матовыми стёклами, потом положил ладонь на локоть своего ассистента:
— Анри, если вас не затруднит, принесите мне чашечку кофе. Сегодня что-то душно. И эти окна. Какой идиот вставил в них такие стёкла? Раньше я любовался сочной зеленью прелестной лужайки перед институтом, а сейчас, глядя на них, я чувствую себя подопытным кроликом. Да, не берите кофе в среднем автомате — он почему-то отдаёт металлом...
«Чашка настоящего кофе». Ассистент кивнул и вышел из кабинета. Манк вернулся к своему столу и, резко щёлкая компьютерной мышью, отдал команду увеличить на три процента мощность, подаваемую на генератор торсионных полей. Пару секунд он смотрел на экран компьютера, потом, ощущая незнакомое давление в груди, поднялся, подошёл к окну, одним движением распахнул его створку и невольно отшатнулся. В уши ворвался дикий рёв толпы. На долю секунды учёному показалось, что он сходит с ума, затем мелькнула мысль о студенческой шутке, и только потом он замер. Картина, открывшаяся перед ним, могла быть чем угодно, но не игрой. Сотни раскрытых в крике ртов. Не рты, а чёрные беззубые провалы изрыгали ни на что не похожий вой.
Лица!..
Это было чем-то другим… Бледные, с зеленоватым, красным, чёрным оттенками. Маски! Он подумал, что это могут быть маски. Но он видел глаза! Горящие от гнева. Сатанеющие от боли! Человеческие глаза. Это были люди. Люди, подобных которым он никогда не видел. Иссушённые, скрюченные пальцы на поднятых костлявых руках. Он отчётливо различал их. Сутулые спины, покатые, вывернутые плечи. Рванина. Они были одеты в тряпьё. Один взгляд на это вызывал омерзение. Они кричали! Толпа. Только сейчас он смог разглядеть, что бо́льшая часть из них были босыми. Они топтали грязь. Чёрная, вязкая грязь. Ему показалось, что слышно, как она чавкает под сотнями голых ступней. Между людьми то там, то здесь виднелись большие кучи конского навоза. Это удивило и немного отрезвило его, заставив не только лицезреть, но и мыслить. На асфальте Парижа он никогда не видел конских испражнений.
Кино?!..
Но куда девалась зелёная лужайка перед институтом? А дома́? Где стройные многоэтажки юго-запада столицы? Он видел справа край низкого строения, выложенного из грубо отёсанных каменных валунов. Это был Париж! Его Париж? Чушь! Бред! Сейчас Манк понял, что ещё удивляет его. Запах.
Нет, вонь. Через тонкую капроновую сеть, защищавшую лабораторию от насекомых, он чувствовал резкий чад факелов, острый запах застарелой мочи, тошнотворную сладость гниющего мяса и ещё многое такое, от чего невозможно было дышать. Вдруг он увидел спину. Между ним и рвущейся в здание толпой стоял человек в кожаной курке, наискось перечёркнутой широким чёрным ремнем. Потом Манк выделил целую группу людей, обращённых к нему спиной. Это была редкая неровная цепочка, замершая шагах в двадцати от толпы и почти на таком же расстоянии от него. Когда на голове одного из них он увидел металлический шлем, то решил, что это солдаты. Да, это были воины. В их расслабленных позах чувствовалась уверенность опытных бойцов. У некоторых в руках были короткие копья. У всех на бёдрах висели мечи. Часть из них была без ножен. Он даже увидел пару кинжалов, засунутых за пояса. «Они защищают меня? — подумал он и тут же отбросил эту мысль. — Дикость! От кого меня защищать?»
Только сейчас профессор обратил внимание, что в нескольких шагах перед цепочкой стоял ещё один человек. Он выделялся головным убором. Это был красный берет, с правой стороны украшенный соколиным пером. На поясе мужчины в кожаных ножнах висел длинный меч. «Офицер, — решил профессор, — он здесь командует. Интересно, а почему ни у кого нет огнестрельного оружия? Что за время? Может быть, раннее Средневековье?.. Что я вижу?..»
Мужчина резко вскинул руку — плащ слетел с его плеча. Профессор увидел, как рука, затянутая в перчатку, с тыльной стороны покрытую стальными кольцами кольчуги, указала на кого-то перед собой. В этот же миг один из воинов стремительно метнулся в толпу. Взлетел сверкающий клинок. Рёв на секунду стих, и тут Манк увидел, что в небольшом круге пустоты стоит тело без головы. Голодная, разинутая пасть толпы лязгнула зубами, но воин уже вернулся на своё место. Только сейчас обезглавленный человек, на плечах которого ещё держался плотный плащ, стал медленно оседать в грязь. Чья-то босая нога пнула небольшой мяч, и судорога рвоты пригнула Манка к полу. На «мяче» виднелись широко распахнутые глаза. «Господи, я схожу с ума! Это галлюцинации»!
Но любопытство, которое оказалось сильнее тошноты, заставило Манка поднять голову и вцепиться в подоконник. Офицер там, за окном, резко вскинул вверх правую руку. Тотчас над ним и его воинами пронеслись стрелы. Они влетели в толпу, и каждая нашла свою жертву. Учёный автоматически оглянулся: стрелы, казалось, летели из-за его спины. За окном лилась кровь!
Не могло же это быть реальностью! Сам до конца не понимая, над чем работает и что принесёт в его мир его открытие, он отвернулся от окна и посмотрел в глубину комнаты.
Работал компьютер. Профессор увидел голубой отсвет экрана на белой стене лаборатории. Профессор снова взглянул в окно. Там было тихо. Толпа исчезла. Её место занимали десятки закованных в броню воинов. Манк готов был поклясться, что ещё секунду назад перед ним были истерзанные, изломанные страданиями нищие люди. Он даже видел десяток трупов, только что упавших в грязь. Через них переступали и медленно шли вперёд совершенно другие люди. Это было войско. Снова запели стрелы. В этот раз они отскакивали от наступающих воинов. Лишь несколько человек остановились, и только один упал. Офицер, как казалось профессору, защищавший его, оглянулся. Учёный увидел его плотно сжатые губы, почти растянувшиеся в улыбке. Скулы были резко очерчены. Высокий лоб. Прямой нос. Тёмные глаза смотрели куда-то над головой Манка. Было не похоже, что он с кем-то прощался, но во взгляде воина было что-то обречённое. В этот раз профессор не оглянулся. Он понял, что они оба видят разные картины. Офицер сделал короткий шаг назад. Цепочка его подчинённых преобразилась без единого звука. Теперь она напоминала два небольших полукружья. Правое упиралось в низкое каменное строение, на которое Манк уже обращал внимание. Последних бойцов левой цепочки он не видел. В центре, в тяжёлом блеске брони полукружий, своеобразным связующим их кольцом встал офицер. Он снял свой головной убор, медленно, словно к нему не приближалась опасность, расправил перо и так же не спеша вернул берет на место. Правая рука воина упала вниз и мгновенно взлетела вверх, уже держа меч. Он протянул его жало вперёд, и Манк различил, как ему показалось, одно слово: «merde» (дерьмо).
«Французский! Господи, соотечественники!»
Что-то похожее на радость шевельнулось у него в груди. «Надо крикнуть! Спросить... Кто? Что? Я не понимаю...»
На большее у Манка не хватило сил. Он впервые чувствовал незнакомый ступор во всём теле. Мысли едва шевелились, и только сердце металось в груди. Никто не нарушил линию, никто не отступил и не вышел вперёд. Войско, осыпаемое стрелами, медленно приближалось. Офицер взял меч обеими руками и взмахнул им над головой. Уже через секунду оружие вращалось с такой скоростью, что сверкающий диск окружил воина. Обороняющиеся бойцы что-то коротко крикнули. Им ответили нападавшие, и обе группы столкнулись. Резкий, сухой стук металла заставил профессора зажать ладонями уши. Падали воины. Брызгала кровь. Мечи с вязким всхлипыванием рубили тела людей. Он видел, как один из наступавших вдруг отошёл от места боя, зажимая левой рукой обрубок правой, из которой бил тёмный фонтан. Манк судорожно сглотнул слюну, горечью наполнившую его рот. Полукружий, защищавших его — нет, не его, а кого-то или что-то, чего он не видел, — уже не было. Небольшой треугольник из пяти бойцов, с остриём —офицером в берете — подтапливался морем нападавших. Голова, всё ещё увенчанная соколиным пером, медленно повернулась, и Манка опалило холодом. Это была нечеловеческая улыбка. Так мог улыбаться непогребённый мертвец. В нём было превосходство человека, дошедшего до самого конца своего пути и заглянувшего за его край. На его лице не было ни страха, ни отваги. Оно светилось превосходством знания, поднявшим его над противником. Он был мёртв и, зная об этом, ничего не чувствовал, а они считали себя живыми, и он убивал их. Даже когда воин остался один и десяток копий жалил его со всех сторон, он убивал врага. Профессор на секунду закрыл глаза и тотчас вздрогнул от торжествующего рёва. Храбрец за окном был поднят на копьях. Последняя преграда утонула в море смерти.
«Они пошли на штурм! — ужас охватил Манка. —Это последний рывок, сейчас они будут здесь, в моём кабинете!»
Судорога перехватила его горло, и дикая боль рванулась из локтя в грудь. Шатаясь, учёный дошёл до угла, где стояло его любимое кресло, и тяжело опустился в него. Сквозь пелену боли он увидел, как из окна высунулся кончик стрелы, потом медленно вытянулось древко, высвободилось оперение. Манк понял, что стрела направлена в его грудь и надо отшатнуться, но не смог пошевелиться...
Тихо щёлкнула дверь, и в комнату, держа в вытянутой руке чашечку кофе, вошел ассистент Манка.
— Ну и вонища! — молодой человек не глядя поставил напиток на стол и, морщась от отвращения, стремительно подошёл к окну и закрыл его. — Эти машины превратят наш город в помойку. Профессор! — ассистент оглянулся. —Я принёс ваш кофе. О боже, профессор!
Молодой человек кинулся к лежащему в кресле Манку и, увидев его белое лицо и широко распахнутый рот, закричал:
— Помогите!..
Полиция прибыла через полчаса.
— Воздух на анализ, — коротко бросил вошедший первым комиссар. — Это что, исторический музей?
Анри, понявший, что полицейский обращается к нему, развёл руками:
— Я тоже удивился и могу поклясться всем, чем хотите, что этого предмета в лаборатории Манка никогда не было! Он вообще ничем не увлекался, кроме физики. Более того, сюда в это время никто не мог войти — только я и профессор. Эта часть лаборатории отделена от всех остальных комнат стальной перегородкой с электронным замком. Его код знают всего пятеро… — Анри посмотрел в сторону мёртвого учителя. — Теперь четверо.
Комиссар кивнул:
— Мы ещё подробно обо всём поговорим.
При осмотре комнаты не было обнаружено отдушин и посторонних следов. Пуленепробиваемые стёкла были целы, тонкая капроновая защита от насекомых не нарушена. Разговор в полицейском комиссариате был длинным и, по мнению Анри, беспредметным. Два офицера, допрашивавших молодого учёного, пытались уличить его во лжи, договариваясь чуть ли ни до того, что он убил своего учителя. Ассистент, как человек, привыкший мыслить логически, указывал им на две странности, взволновавшие его. Во-первых, едва выйдя за порог лаборатории, чтобы принести кофе, Анри почувствовал незнакомые ему головокружение и дурноту. Во-вторых, когда он возвращался, дверь открылась только с третьей попытки. Сначала он не мог даже повернуть ручку. Потом ему показалось, что лёгкая пластиковая дверь стала чем-то монолитным. И только затем она открылась.
Офицеров интересовали их взаимоотношения, взгляды на жизнь, предметы споров и темы дискуссий. Потом они принялись за самого Анри. Они попросили его рассказать о себе, начиная с раннего детства. И кто знает, как долго бы продолжался этот бессмысленный разговор, если бы в комнату не вошёл комиссар. Он отослал своих подчинённых и, не глядя на Анри, принялся доставать бумаги из своей папки.
— Итак, вашего учителя никто не убивал. Он умер от обширного инфаркта. Наши врачи говорят, что это могло быть результатом сильного стресса. У него в крови море адреналина. Может быть, чего-то испугался. Кстати, мы посмотрели запись камер наблюдения. Они стоят в ваших коридорах. Вы действительно брали кофе и три раза пытались открыть дверь. Там есть одна странность: в это время камера, которая работала в лаборатории, снимала пустоту. Она же исправно запечатлела последние секунды жизни профессора Манка. Там видно, как падает его голова. Комната была пуста.
Комиссар казался человеком усталым и почему-то немного растерянным.
— Стрела в его груди едва пробила кожу и нанесла ему рану, которую и лечить-то не надо. Так, царапина. Один раз йодом помазать. Сама стрела, по мнению наших специалистов, совершенно новая. Вот только с материалом некоторые странности. Наконечник сделан из металла, выплавленного кустарным способом, и едва обработан. Его возраст… — он задумался, потом пожал плечами, — чуть ли не тысяча лет. На вид железяка новая, а спектральный анализ?.. Древко... Простая ветка. Но в ней нет привычных для нас веществ. Они объяснили мне, что уже пару сотен лет наша вода, воздух, загрязнение окружающей среды — всё наложило отпечаток на фауну и флору. А это дерево — оно не такое. Чистое какое-то. Они не знают. Вроде всё обычно, но они такого не встречали. Я попросил своего помощника съездить к одному специалисту по средневековому оружию. — Комиссар кивнул на телефон. —Он позвонит, как только этот историк сможет хоть что-то сказать.
Полицейский взглянул в глаза Анри:
— Вы что-то говорили о торсионных полях. Я читал о Филадельфийском эксперименте. Это что, действительно правда и мы можем создать?..
Резко зазвонил телефон. Комиссар кивнул и поднял трубку.
— Да... Я... Что, одиннадцатый век?! Вы уверены? Она же гибкая. То есть я хочу сказать, что древко новое. Мастер? Вам известен мастер?..
Комиссар осторожно положил трубку на место и встретился взглядом с Анри.
«Господи, — подумал Анри, — неужели удалось?! И Манк... Где же он был? Что видел?.. Какой ужас мог потрясти его до самой смерти?!»
— Вы… — лицо полицейского было спокойным, но в глазах любопытство смешалось с омерзением, словно он видел перед собой не человека, а опасное пресмыкающееся. — Вы всё-таки смогли?!..
Он кивнул в сторону стола Манка:
— Чтоб вы провалились! Сначала бомба, потом отравляющие вещества, теперь время! Ну почему вы не думаете о народе?! Да пропадите вы пропадом, такие учёные! Ради того, что вы называете познанием, вы готовы пожертвовать не только своими жизнями, но и тысячами своих сограждан. Это не министры, не генералы или адмиралы, а вы, вы угроза планете и всей цивилизации!
Редактор Анна Волкова
Корректор Вера Вересиянова
Другая современная литература: chtivo.spb.ru