Он снова сделал паузу. Из-под забора высунулась курносая собачья морда и с виноватым видом поплелась к хозяину.
А году в пятьдесят втором у меня срок вышел, - продолжил он, грозя собаке пальцем и улыбаясь. – Но умные люди подсказали, что мне лучше в Воркуте остаться. Суди сам, приедешь на новое место, а на тебе пятьдесят восьмая как клеймо, на всю жизнь. Чуть что тебя, что не так к тебе. Так я и остался на севере. Работал на шахте как свободный. Такая вот добровольная каторга.
- А я думал вы местный.
- Я тут местный с шестьдесят восьмого года. Когда уже стало ясно, что никто нас горемык больше не тронет. Да и северный стаж решил доработать и выплаты, сам понимаешь. Как вышел на пенсию, так сюда и перебрался. На солнышко.
- А вы, вообще, к чему мне все это рассказываете?
- А к тому, паря, - он встал и похлопал меня по нагрудному карману куда я впопыхах засунул «градусник». – Жизнь она никогда не кончается. Она только меняется. Как она меняется мы не знаем. Но самое главное, чтобы за всю жизнь человеку не пришлось ни для кого стать палачом. Нельзя с этим жить, вернее не нужно, незачем. Со всем в жизни справится можно. А с этим нет.
Он похлопал ладонью по ноге и Бантик пристроившись рядом пошла с ним дамой.
Наташка вернулась вечером всклокоченная и зареванная. Я долго успокаивал ее и просил прощения, говорил, что я дурак и, что наговорил глупостей. А на самом деле мы со всем справимся и плевал я на этот институт. Выпросил.
Но вот вопреки утверждению Севастьяна Макаровича, что со всем в жизни можно справится, мы, конечно, не справились.
После Антошки у нас появилась Ленка, а потом еще и Сережка.
Так что, когда мы в следующий раз выбрались на море Севастьяна Макаровича Чика, уже не было на свете А пожилая бульдожка по кличке Бантик доживала свой собачий век у наших старых знакомых, Виктора и Ольги. живших по соседству. Она была уже совсем другая. Медлительная и терпеливая ко всем детским шалостям, как наших ребятишек, так и соседских.