- Ты же понимаешь, Наташенька, что нам рано. Так, что давай-ка мы с тобой по возвращении сходим к доктору. Иначе я даже не знаю, как нам быть дальше.
Эти последние слова вылетели из меня с такой страшной и тошнотворной интонацией, что мне самому стало тошно. Но тому, кто внутри меня говорил их, по-моему, стало наоборот, совсем хорошо.
Она вдруг выпрямилась как струна, сбросила с себя полотенце, схватила висевший на спинке стула сарафан и хлестнула меня так, что я едва успел заслонится руками.
- Дурак! - крикнула она и резко вышла из комнаты.
Пока я путался в брюках и накидывал рубаху ее уже и след простыл. Я выскочил на крыльцо.
Ее нигде не было, я пометался по двору, потом сел на ступеньку и попытался успокоится.
Наташка у меня умница, думал я. Ну залетели, ну с кем не бывает. Но что же теперь, все псу под хвост. Она и сама все понимает. Просто у нее сейчас мандраж от неожиданности. Девчонки они же когда такое случается глупеют. У них в голове все путается. Гормоны. Я еще, видите ли, «дурак». Ну дурак, конечно, но так дело все равно не пойдет. Вот когда мы не станем ничего делать, тогда мы оба будем дураки. Ну это ладно. Она успокоится, а приедем все решим. Да и будущая теща Инесса Витольдовна, так глупо нам пропасть не позволит. Она женщина твердая…
- Эй, сосед, - оторвал меня от размышлений сосед. – Слышь, ты мою собаку не видел? Я сосед ваш, Севастьян Макарович. Пропала куда-то, свищу, свищу, все в пустую.
Я мотал головой не понимая, что ответить.
- Да что у тебя стряслось? – спросил он, подходя ближе, – На тебе лица нет. Поссорились что ли? Я кур кормил, гляжу, твоя как вихрь пронеслась.
- А куда она побежала? - я попытался вскочить, но он придержал меня за плечо.
-Ну ка сядь, - повелительным голосом сказал он и сам уселся напротив. – Что в пустую бегать. Она с Ольгой уехала. Теперь не догонишь. Давай рассказывай.
И я рассказал. Вот так просто первому встречному, совершенно незнакомому мне человеку. Взял и всю душу вывернул. И сам удивился, что там столько всего разного оказалось. Вот так живешь, живешь, и не замечаешь, сколько там всего скапливается.
- Вот что, парень, - сосед оперся на руки и стал смотреть на небо. – Много лет назад тоже случилась вещь, изменившая всю мою жизнь. Я тогда был чуть помладше тебя, но нос держал высоко, масть, так сказать, соблюдал.
- И что же?
- А полезли мы с корешами в один домик, - продолжал он. – Полезли, так-как знали, что там большой профессор живет, матерый такой профессор с бородой, из бывших. А за три дня до этого профессора того забрали, а на его место поселили большого партийного начальника.
- Понятно, - попытался вставить я, понимая, что разговор грозит затянуться.
- Ничего-то тебе парень не понятно, - мягко усмехнулся сосед. - Полезь мы в тот дом раньше, была бы нам уголовная статья, а так политическая. Пятьдесят восьмая по нескольким пунктам. Могли и расстрелять, но учитывая возраст отправили на север, уголек добывать. Вот там со мной эта история и вышла.
Он помолчал, потом снова посмотрел на меня, словно желая убедится, что я слушаю. А я слушал. Очень мне хотелось сейчас отвлечься, пусть даже ГУЛАГовской историей.
- На работу нас поставили в карьер. Вроде как на стажировку, - усмехнулся он и продолжил, потирая огромные руки. – По карьеру были проложены трапы, это такие мостки для тачек. Сколотят две доски и по ним как по мостику тачку весь день и гоняешь. А тачка, это два бруска с прибитым чугунным колесом, а на них ящик вроде гроба. Грузят в этот «гроб» до отвалу, и гонишь по мосткам. Опыта набираешься. Руки в кровь стерты, ноги не слушаются, спина как не своя, а десять кубов из карьера надо поднять. Или пан, или пропал. Через месяц все, кто уцелел отправляются в шахту, как прошедшие стажировку на должность откатчики. Когда пришел черед нашей партии, нас, доходяг, осталась едва половина.
Он сделал паузу, потер узловатые пальцы, а потом продолжил.
Продолжение следует...