20
«Я, я, я…» Все время пишу о себе. Понимая, как надоел возможным читателям, успокаиваю их: это только кажется, что пишу о себе. Я пишу от «я» - а это совсем другое. Те, кто пробовал писать о себе, поймут меня, те, кто пробовал рассказывать о себе, тоже поймут, даже те, кто вспоминал свою жизнь – а это абсолютно все люди, - поймут меня. «Я» неуловим. И поэтому не надо бояться, если расскажешь (или напишешь о нем) какие-то неточности.
Но есть такие темы, такие места и времена в жизни, в которых неточностей не может быть. Там все сказанное правда, потому что бесконечен тот мир – мир моего детства, моего родного дома и моей любви.
- Как она выглядит? – спросил меня отец, когда я впервые сказал ему о Тане.
И я растерялся. Я не знал. И не мог представить ее лицо, не мог описать ее, не мог ничего о ней сказать.
- Ослеплен, - улыбнулся отец.
Вместо нее я видел свет. Или представлял, во всяком случае. В любой мысли о ней и в любом воспоминании был этот свет - такой бывает в воспоминаниях о детстве. Как будто в соседней комнате Бог. Как будто в соседней комнате ангел, и через распахнутые двери льется свет – ты никого там не видишь, но видишь только свет.
Шло время, я думал, что свет этот исчезнет, как гаснет любой свет, обычная жизнь поглотит его. Но, оказывается, у него есть память. Он всегда летает туда, в самое начало, и поэтому не гаснет никогда. Здешний, нынешний отсвет всегда начинается там, в самом начале. И я до сих пор по-прежнему не могу представить ее лицо. Никто мне не поверит, я сам себе не верю, но всегда, когда думаю о ней, улыбаюсь.
И помню звучание этого слова «ослеплен», произнесенного в шутку отцом, и кажется, что только что услышал, и даже могу повторить его в своей памяти.
Как-то я говорил Тане о том, что писать надо так, как будто завтра умрешь, как будто это последний твой день. Она ответила, что надо писать так, как будто будешь жить вечно. И вдруг я сейчас подумал, что она права, потому что услышал и это слово, и увидел этот свет, и понял, что жизнь вечна.