19
Я всегда старался ощутить себя в себе. Через удивление (как – я это и есть я?), через зрение и слух, через мысли и чувства, через голод этих мыслей и чувств, поиск их и нетерпеливое ожидание. Самое главное в моей жизни – идти за этим самоощущением. Иногда даже зримо кажется, что сплетение всего, что есть во мне, как клубок, роняется передо мной на дорогу и разматывается, устремляясь куда-то, а я иду следом. Так бывает редко, в минуты мысленных и чувственных озарений, но и помимо этого счастливого времени, в любой его томительной или обычной, повседневной длительности, - я не забываю о себе. И это не эгоизм, не нарциссизм, а никогда не гаснущий вопрос о своей сущности – в границах ли тела она, или на расстоянии вытянутой руки, или слуха и взгляда, или чувств и мыслей. Не голод и холод заставляет почувствовать меня собой, не любые другие неудобства и препятствия жизни, не восторг и наслаждение ее радостями, не тщеславие и желание быть на виду перед кем-то, - что еще можно перечислить из внешних причин и вопросов, на которые отвечаешь, доказывая свое существование? – а постоянное внутреннее видение себя.
И, как это часто бывает, когда противоположные понятия имеют одну и ту же цель, ищут один смысл, можно назвать это «смотреть на себя со стороны» - в этом случае внутренний и внешний взгляд совпадают, потому что одинаково отражаются в неведомом всевидящем зеркале.
Одному моему знакомому писателю, которого я ценю и уважаю, принадлежит такая фраза: «Ничто так не вредит мысли, как глубокомыслие». Он прав, и я сейчас доказываю его правоту своими многочисленными словами, которые никак не могут нащупать, поймать эту простую мысль, превращая ее в мутные словесные разводы. А может, он другое имел в виду? Может, он хотел сказать, что чрезмерная глубина – не для слов? И они тонут в этой глубине? И не надо говорить о том, что не подвластно мысли? Может быть, он имел в виду, что думать надо только ясно, как будто идешь по залитой солнцем поляне, а не натыкаешься на корявые сучья в густых зарослях, не пробираешься в буреломе? Пока не поймешь до прозрачной ясности, о чем хочешь сказать или написать, не призывай на помощь слова, иначе они лишь запутают тебя - это он хотел сказать? Не знаю. Но сказано прекрасно: «Ничто так не вредит мысли, как глубокомыслие». Просто и ясно, как будто написано пальцем на запотевшем от теплого дыхания окне.
Но я – сопротивляюсь. Я брожу и брожу вокруг поляны, и даже не пытаюсь выбраться на нее. Словно хочу кому-то доказать: о сложном можно сказать просто.
И попробую, как в добрые старые времена, называемые сейчас детством, на примерах, на простых примерах показать, что я имею в виду, когда говорю, что самое главное для меня – самоощущение. Напрасно думать, что примеры эти не иллюстративны. Все в жизни подтверждает ее – и почему бы не подтвердить мое существование тем, что окружало меня когда-то и живет во мне до сих пор?
Первый пример: разве моему внешнему, так сказать, виду, моей фигуре, моему телу, лицу, моему голосу улыбался отец, когда я в детстве спросил его внезапно, обводя рукой пространство перед собой: «А здесь все вместе? И дома, и деревня наша, и ты, и я – все вместе?». Он улыбнулся от радости, от внезапного застигнутого счастья, и смотрел на меня, как будто я не сын его, а ангел.
Пример второй: когда мы с Таней говорили о Боге, о том, что он – все вокруг, все это - Бог, и потом она сказала эти простые, но самые правильные для понимания слова: «И не только все это». Мы говорили не этими словами, а тем, что могло и не произноситься. И это говорили не мы, а то, что было в это время нами. И мы были – воплощением его.
И третий, самый странный пример в моей подборке (она может быть бесконечной, но я быстро, на ощупь, взял первые попавшиеся в моем мешке чувства): однажды Таня, в самом начале, привела меня домой, и ее бабушка, любившая ее безграничной любовью, посмотрела на меня ошеломившим меня взглядом. Я никогда не встречал такого приятия – ни до, ни после, и может быть, такого вообще не бывает – я был принят этим взглядом. Не меня же, молодого человека, стоящего на пороге квартиры, увидела она – а что-то, с чем пришел я, что принес, что окутывало меня и Таню. Она это увидела и приняла. А я почувствовал.
И вот скажите мне сейчас, после моих сбивчивых и непонятных, может быть, примеров, разве человек – это тело? Разве человек – в границах его?