Яугиры
После оттепели вдруг похолодало. Неделю все выло и мело, заваливая снегом дороги и сами селения. Не дай бог остаться в такой буран одному в степи. Бывали случаи – целыми обозами люди и кони замерзали в пути, и находили их, заблудившихся в снежной кромешной мгле, только весной, далеко от дороги. Февральские бураны – обычное для Оренбургского края явление. Переждав стихию, башкирские отряды начали пробираться только им известными тропами и дорогами вдоль реки Дим к Оренбургской крепости. Небольшой отряд минских асаба-башкир, возглавляемый тарханом Кара-Якупом, начал поход из своей вотчины, которая находилась на берегу Демы, верстах в двадцати от города Уфы. Его отряд, двигаясь на юг вдоль берега реки, от селения к селению пополнялся новыми воинами. Через десять верст к нему присоединился со своей сотней тархан Ибрагим. Через некоторое время этот небольшой отряд превратился в грозный поток, который двигался к Оренбургской крепости, повинуясь воле Ее Императорского Величества и воодушевленный обещаниями генерал-губернатора.
Кавалькада конников представляла собой красочное зрелище. Над каждым отрядом развевались разноцветные байраки (знамена) с родовыми знаками на полотнищах и бунчуки с конскими хвостами, обозначающие принадлежность к той или иной сотне. Отряды, разделенные на десятки и на полусотни, отличались мастью коней и полушубками белого или черного цвета. Лес пик равномерно колыхался в такт движению конников. Сытые и лоснящиеся свежестью боевые кони то и дело пытались вырваться из общего потока, и воины с трудом удерживали их в строю. По установленному обычаю каждый воин имел второго коня, нагруженного запасом еды – вяленого мяса и сухого курута, а также тремя запасными колчанами, полными стрел, и арканом. Там же находились кольчуга-юшмань, стальной шлем, топор, инструмент для починки и подковы, запасные сапоги из грубой конской кожи. Небольшой запас фуража и муки, котел-казанок на десять человек обязательно входили в походную поклажу. Свернутое толстое войлочное одеяло, притороченное сзади к седлу, служило воину в походах пологом от дождя и зноя, подстилкой в часы ночного отдыха. Порох, ружье и пистолеты воины всегда держали при себе. Сагайдак с луком за спиной, колчан со стрелами, кылыс и ханьяр (сабля и кинжал) завершали экипировку воина.
Три перехода совершили конники. Останавливаясь на очередной ночлег в башкирском ауле, молодые воины не переставали удивляться тому, что и здесь – за 150 верст, – оказывается, есть у них родственники, которые с радостью и гордостью принимали почетных гостей. И после обильного угощения, не спеша, переходили к беседе. После расспросов о здоровье родителей интересовались произошедшими событиями в семье, искренне радовались хорошим новостям и не скрывали своей скорби по ушедшим в мир иной старикам. Последний раз их встречают с таким радушием и почетом – завтра они, дождавшись своих соплеменников с берегов Уршака, дойдут до Оренбургской крепости, а дальше, в казахских степях, все зависит от удачи и оберегов, которые зашили в их одежду матери.
Но и на следующий день народ, высыпавший на крепостной вал Оренбургской крепости, радостно приветствовал башкирских воинов. Со многими оренбуржцами они были давно знакомы, не раз вместе участвовали в походах. Еще не прошло и десяти лет после того, как башкиры и оренбургские казаки плечом к плечу сражались с пруссаками в Семилетней войне и торжественно как победители вошли в Берлин. Седоусые казаки встретили старых башкирских воинов тепло и тут же разобрали их по своим домам на постой.
А молодые воины прямо на снегу вблизи крепостного вала, указанного комендантом, разбили свой походный лагерь – из войлочных одеял соорудили что-то похожее на палатки, разожгли костры, установили на таганки походные котлы, и в них забулькало солдатское варево. Комендант Оренбургской крепости, наблюдавший за башкирами, облегченно вздохнул – их неприхотливость сняла с него заботу о размещении и обеспечении провиантом прибывающие отряды. Расщедрившись, он объявил начальникам башкирских команд, чтобы они начинали получать в пакгаузе порох и свинец. Завтра должны подойти башкирские отряды усерген, юрматинцев, катайцев, кипчаков, табынцев, а послезавтра с севера доберутся гайнинцы, билярцы, мякотинцы с берегов Тобола и другие задержавшиеся из-за февральских буранов команды.
Генерал-губернатору доложили, что больше двухсот башкирских тарханов привели своих воинов и более ста юртовых старшин откликнулись на екатерининский указ. Теперь тарханы по своему обычаю требовали аудиенции.
Как знать и воинская каста башкирские тарханы существуют со времен Чингиз-хана: чтобы укрепить свою власть на завоеванных или присоединенных землях, он и его наследники назначали тарханов из среды авторитетных и состоятельных вождей племен, через которых устанавливали свои законы – ясы. Главной обязанностью тарханов с древнейших времен было участие со своими отрядами во всех войнах, которые вела Золотая Орда. За это тарханы и их род имели ряд преимуществ – они были освобождены от ясака и податей, вся добыча, захваченная ими на войне или на охоте, составляла их полную собственность, в любое время они могли входить во дворец без разрешения, они привлекались к ответственности только за девятое совершенное преступление, во время пира они занимали почетные места и получали по чарке вина. Иван Грозный признал права башкирских тарханов. При желании любой из них, получив проездные паспорта у губернатора, мог поехать в столицу и добиться аудиенции даже у царя. Тарханские звания передавались по наследству одному из достойных наследников. Начиная от Петра Великого, звания давались только по указу императора. Он же разделил тарханские звания на потомственные и личные, последние обладали привилегиями только при жизни, и их потомки не имели права наследования. Тем самым Петр I приравнял тархан к служивому дворянскому сословию.
Рейнсдорп, зная обычаи тарханов, назначил аудиенцию в большом зале губернаторского дома, туда же пригласил и казачьих атаманов. Выступив с речью о долге перед империей и Ее Величеством, он важно удалился под одобрительные крики башкир и казачьих офицеров. «Афарин! Афарин! Ура! Ура!» – долго слышал он вслед, оставив их одних за обильно накрытыми по этому случаю столами.
* * *
Атаман оренбургского казачьего ведомства, назначенный командиром всего экспедиционного корпуса, – полковник Василий Иванович Могутов торопился выступить в поход. Из-за задержки можно было угодить в весеннюю распутицу. Наконец, после смотра войск и парада, в начале марта 1771 года корпус, состоящий из 15-тысячной башкирской конницы, 5-тысячного отряда оренбургских казаков при 15 пушках и обоза с провиантом, торжественно покинул крепость.
Впереди всех – в авангарде – находились разведчики – сотня оренбургских казаков под началом есаула Андрея Углецкого и сотня минских башкир под командой тархана Ибрагима. Оба они – совсем еще молодые, чуть старше двадцати, – были горды тем, что им поручена ответственная задача впереди скачущих хайдаров, то есть разведчиков. Назначали на это ответственное дело за личную храбрость и удаль, проявленную в прежних делах: несмотря на свой возраст, они успели не раз побывать в схватках с врагом и выйти из них победителями. И теперь они – разные по внешности, но одинаково гордые почетным назначением и важностью возложенных на них задач – скакали в авангарде экспедиционного корпуса. В этот момент они не думали об опасности, притаившейся где-то за холмом, и смерти, которая поджидает их в степных просторах. Молодость не допускала и мысли об этом. Впереди их ждал только вольный ветер и волнующие приключения.
Через два перехода корпус атамана Могутова достиг ханского стана Малой орды. Несмотря на свое название, это был самый многочисленный народ среди казахов. Их хан Абдулхаир еще в 1731 году объявил о российском подданстве. Вслед за ним о вхождении в состав Российской империи объявил вождь средней орды Джанибек-батыр. И сейчас полковник Могутов прибыл к сыну Абдулхаира – султану Ерали, где его ждал хан Среднего джуза Аблай.
После взаимных приветствий и обильного угощения хозяева обрисовали обстановку, которая сложилась в Великой степи. Новости для атамана были малоутешительными: по неторопливому, но обстоятельному рассказу стало ясно, что казахские племена Большой орды и киргизы восприняли движение калмыков на восток как завоевательный поход, а так как калмыки – российские подданные, распространился слух, что Эби-батша – царица Екатерина – послала их с войной против казахских племен, а отряд оренбургских казаков и башкир якобы движется на соединение с ними. И сейчас казахские племена Большой орды собирают своих воинов против корпуса атамана Могутова. Их племена канглы, дулат и усуней, собрав огромную конницу, преследуют калмыцкие кибитки, нападают на них и угоняют скот. К ним присоединились казахи Средней орды, небольшая часть племен аргын, найман, кирей и кипчак также действуют с ними заодно. Навстречу калмыкам, пытаясь перерезать им путь, движется 10-тысячная конница степного племени курама, и они не упустят возможности пограбить калмыцкие кибитки. Киргизы подняли байрак батыра Манаса, и под этим знаменем сейчас собираются всадники всех их семи племен. Они намерены объединиться и встретить калмыков на границе своей страны и там уничтожить их орду. Вожди этих племен на своем курултае приняли решение разбить корпус атамана Могутова и калмыков по отдельности и ни в коем случае не допустить объединения отрядов. Представители хана Аблая и султана Ерали не смогли переубедить вождей. И они теперь могут гарантировать безопасность атаману Могутову только на своих землях. После этих известий стало ясно, что поход, казавшийся всем легкой прогулкой по казахским степям, может перерасти в кровопролитную войну. Тревога овладела всеми. Но были и утешительные новости: аблаевские разведчики доложили, что калмыкский хан Галдан-Церен с небольшим отрядом пытается догнать ушедшие далеко вперед калмыцкие кибитки и отстает от них всего на несколько переходов.
У атамана Могутова тут же созрел план – если перехватить Галдан-Церена, пока он не соединился с ордой, и уговорить его вернуться, посулив прощение Ее Императорского Величества, а потом через него заставить всех остальных калмыков повернуть назад, то тогда он со своим корпусом получит возможность соединиться с ними и под охраной пушек препроводить их на старое место жительства. В этом случае не потребуется больших усилий для окончательного выполнения царской воли. Он тотчас же решил отправить разведчиков есаула Углецкого и тархана Ибрагима для воплощения своего плана, усилив их еще одной башкирской сотней. Хан Аблай выделил разведчикам десяток лучших своих воинов в качестве проводников. Атаман Могутов посчитал, что вместе с разведчиками необходимо отправить хорунжего ставропольского калмыцкого казачьего полка Ивана – меньшого Дербетева, родного племянника Галдан-Церена – в качестве толмача, в надежде, что он может быть полезен в переговорах.
И небольшой отряд разведчиков поскакал в степи. Сам же атаман Могутов, желая опередить казахские племена, поспешил на выручку к калмыкам. Главное было – не упустить время, которое работало против него. Весенняя распутица и многочисленные степные племена готовы были в любой час перекрыть ему дорогу.
Чем дальше разведчики уходили на юг, тем больше они чувствовали неумолимое приближение весны. Снег таял на глазах, и степь, запасаясь водой, с жадностью поглощала ее, чтобы потом вдоволь напоить весеннюю растительность и медленно расходовать свои запасы в знойное лето, поддерживая влагой степную траву и давая жизнь ее бесчисленным степным обитателям.
Они скакали на юг, останавливаясь на ночлег в небольших казахских кочевках. Их встречали всегда настороженно, но проводники – воины Аблая – быстро успокаивали кочевников, объясняя им мирные намерения отряда. За эти дни разведчики так и не нашли следов передвижения Галдан-Церена, но напали на след калмыцкой орды, прошедшей здесь еще зимой. Их дорога была усеяна обглоданными волками костями и отшлифованными степными ветрами черепами животных, которые пали, не выдержав зимней бескормицы и утомительных переходов. Проскакав по этой жуткой дороге некоторое время, они так и не встретили более свежих следов передвижения Галдан-Церена и приняли решение искать его караван южнее. Наконец они встретили бедного пастуха, который стерег небольшой табун хозяйских лошадей, – он и сообщил, что недалеко от пастбища видел свежие следы калмыцких кибиток и готов показать их. В степи каждый оставленный след, словно строчки на бумаге, является письмом для опытного следопыта. Разведчики, спешившись, начали разгадывать это послание. По следам калмыцких кибиток на влажной земле они поняли, что отряд Галдан-Церена, состоящий из нескольких кибиток и двухсот всадников, действительно проследовал здесь два дня назад, десяток верблюдов несли за отрядом тяжелые тюки с ханским добром.
Разведчики, посовещавшись, решили в тот же час идти по следу отряда Галдан-Церена, надеясь уже на следующий день догнать отягощенный грузом, медленно передвигающийся караван. Воодушевленные близостью конечной цели казаки и башкиры поскакали за ними. По оставленным следам было видно: караван шел достаточно быстро, и кто-то опытный вел их уверенно, выбирая дорогу в обход преград – невысоких холмов и буераков – по уже почти сухим склонам. Разведчики вдруг остановились – они увидели, что следы каравана пересек другой большой отряд всадников. Свежие следы неподкованных лошадей затоптали все вокруг, по ним угадывалось, что через некоторое время они устремились за уходящим караваном. По встревоженным лицам казахских проводников было видно, что случилось что-то непредвиденное. Они рассматривали следы, о чем-то быстро переговаривались, снова изучали взрыхленную множеством копыт дорогу – и наконец, старший из них подъехал к тархану Ибрагиму и хорунжему Углецкому, которые стояли чуть поодаль от спешившихся всадников, и подтвердил их догадки.
По обеспокоенному лицу аблаевского командира было видно, что он чем-то испуган, – он начал торопливо рассказывать, смешивая казахские слова с башкирскими и переходя на понятный всем язык тюрки, чтобы его могли понять присутствующие башкиры и хорунжий Углецкий, который с детства знал языки кочевников. По рассказу командира казахов выходило, что это следы степных разбойников – манкуртов-караунасов – и, судя по оставленным следам, их больше 700 всадников. Они не принадлежали ни к одному из степных народов, не имели ни рода, ни племени, – говорят, что предводители разбойников крали в кочевках мальчиков, накрывали их наголо выбритые головы куском сырой верблюжьей шкуры, закрепив ее на подбородке и на затылке тонкими ремнями, предварительно опутав руки, чтобы они не могли освободиться от омерзительного убора, и сажали на цепь. Кормили их сырым мясом с руки, словно псов, и ждали, когда шкура высохнет и их волосы, не сумев пробиться через плотную верблюжью шкуру, прорастут в обратную сторону и проникнут в мозг – и только тогда их освобождали от цепей и начинали учить убивать. Они становились безумны, как звери в человеческом обличии, и навсегда забывали, кто они, не знали ни боли, ни страха и преданы были только своему хозяину. Они держали в страхе всю степь, никогда не отступали, были безжалостны и беспощадны. Выслушав от проводника эту сказку, казаки и башкиры посмеялись, но тревога вселилась и в их сердца. После короткого отдыха есаул Углецкий обратился к разведчикам. «Нам приказали догнать хана калмыков и уговорить его вернуться обратно, но его сейчас преследуют разбойники – манкурты-караунасы, их больше 700 всадников, нас – казаков и наших братьев-башкир – всего 300, но мы пойдем и уничтожим этих безмозглых ублюдков, спасем калмыцкого хана, другого пути у нас нет!» – закончил свой призыв есаул. «Вы забыли о нас – хоть нас и всего десять, но мы пойдем вместе с вами против этих разбойников!» – откликнулись казахские воины хана Аблая. И отряд, полный решимости, тронулся в путь.
Продолжение следует...
Автор: Махмут САЛИМОВ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!