Глава 22 и последняя. Детство моё, прощай!
Так, значит, Людмила уехала на всё лето, а я пустилась «во все тяжкие». Тяжкие последствия наступили не для меня, потому что инициативу быстро перехватила Аня Турилова, а мне доподлинно известно, что ей в дальнейшей жизни Вовка-Заяц доставил неприятностей. Да и бог бы с ним, если не обстоятельство. Вдруг этим летом в семье Черепановых случилась большая потеря – умер глава семьи, Вовкин отец. Он работал авиатехником на аэродроме. Помню, что редко видела его во дворе трезвым.
Поначалу Володя чуть ли не каждый день ездил на велосипеде на могилу к отцу на Южное кладбище. Пермяки знают, что это очень старое кладбище и находится внутри города на пересечении крупных городских магистралей. А вот от того места, где я живу сейчас, Южный вообще в пешей доступности, минут за пятнадцать можно дойти. Кладбище в то время не было большим, я даже сходила сама туда и нашла могилу отца Вовки. Зачем вот мне это было надо? Ну, влюбленная девочка хотела посопереживать ему, побыть в том месте, где он просиживал часами, не появляясь во дворе в нашей общей компании. Один раз пришла, а он там. Хорошо, что сидел на скамейке спиной, меня не заметил. В общем, глупость, конечно, но тогда мне казалось, что я так его поддерживаю – мысленно.
Почему инициатива из моих рук уплыла, позже я поняла хорошо, а тогда мне казалось, что подруга меня предала. Она ему позволила то, что я решительно не позволяла, как бы мне не хотелось. Но я так была воспитана, я боялась любой близости, разве что поцелуи только со стеснением и осторожностью принимала. А подростковым мальчишеским гормонам надо было больше. Оставлю лёгкую недосказанность по этому поводу, кто, что кому позволил, а кто просто пережил потерю. Чай, не впервой нам переживать эти самые любовные потери (улыбаюсь).
Так вот, Вовка вырос и выбрал кривую дорожку – по тюрьмам и ссылкам. И отовсюду писал пламенные письма Ане, а в редкие годы свободы доставал её незапланированными визитами. Она-то уже давно выстроила свою жизнь, и он точно ей мешал. Это по самим её рассказам через много лет.
Мы не общались лет восемь. Аня после окончания школы уехала в Ленинград к бабушке, закончила там медицинское училище, после него отрабатывала в одной из известных клиник Питера медсестрой и вернулась в Пермь к родителям с маленькой дочкой на руках, рождённой от коллеги-доктора.
Вовка Черепанов погиб в колонии в одну из отсидок. В 1988 году он точно был жив, потому что мы с ним случайно встретились около моего дома. Он был так рад! И он выглядел внешне всё тем же Вовкой. Но я была замужем уже и собиралась уезжать с мужем и двумя сыновьями жить в Воронежскую область. Поэтому поговорили и всё, расстались. Я – без сожаления. Он выспрашивал про Аню, а я, помня её стойкое неприятие к нему, отвечала, что не знаю ничего.
Аня была ошеломляюще красива. Надо отдать ей должное, она знала о своей привлекательности и высоко держала голову, а спину прямой. Редкий мужчина не оборачивался ей вслед. Но она была мамой-одиночкой, а также серьёзной девушкой, решившей сделать свою жизнь успешной, несмотря на трудности, которые пришлось преодолеть в Ленинграде, а затем и от родителей, встретивших её с ребенком неласково. «Нагуляла!»
Аня получила место для дочки в яслях, устроилась медсестрой на скорую помощь и поступила в медицинский институт на вечернее отделение. А через некоторое время привела знакомить своего жениха. Знакомиться с женихом мне не пришлось, мы были уже знакомы. И когда она до этой встречи рассказывала о нём, я сопоставляла многие моменты и догадывалась, кто этот молодой человек, фельдшер скорой, студент-вечерник мединститута, да ведь и имя тоже было мне знакомо. Фамилию, правда, я почему-то опасалась спрашивать. Прямо чувствовала, что лучше не надо!
Ну вот, они пришли и оказалось, что мы с ним однокашники, из одной школы, он на год моложе. Мы в школьных коридорах не раз встречались взглядами, когда я училась в десятом. Только у меня был Юрка. О нём будет дальше.
В общем, я была рада за Аню. Ей повезло с мужем, они поженились, родили ещё одну дочку. Молодой супруг принял Анину первую девочку как родную.
Оба они закончили мединститут. Она – педиатр, он – гинеколог, но затем прошёл специализацию нарколога. Жили они счастливо и … Нет, не так долго, как бы должно быть. Случилось, что наш гинеколог-нарколог влюбился в коллегу-медсестру с двумя сыновьями-близнецами, разведённую молодую женщину. И влюбился мучительно и бесповоротно. Несколько лет терзаний, и он всё-таки ушел из своей семьи, когда общая с Аней дочь выросла. На этом месте можно заканчивать рассказ про Аню. Я уже говорила, что она в последние годы нередко общалась с моим погибшим в СВО сыном, так как он вёл различные кружки по основам медицинской помощи в экстремальных ситуациях в школах того района, где была его ферма, а Аня уже несколько лет преподавала в Центре медицины катастроф и не отказывала ему в помощи. Гриша и сам закончил курсы в этом Центре, ведь он кроме фермерства был ещё и пожарным сутки через трое, командиром отделения. На пожарной части, где он работал, сейчас висит мемориальная доска…
Вернёмся к закату детства Маруси, безответно влюблённой старшеклассницы на каникулах. Труд сделал из обезьяны человека, а из печального человека, от которого отвернулся сердечный друг – увлечённого делом работника. Смех смехом, а я именно так и поступила – в оставшийся летний месяц каникул пошла работать. Поехала к бабушке в Кунгур и устроилась санитаркой в местную городскую больницу. Вот вроде бы всего неполный месяц, а впечатлений на всю жизнь. Что приходилось делать в травматологическом отделении, совмещённом с экстренной хирургией? Всё, что не делают врачи и медсёстры. Это, в первую очередь, постоянное мытьё всего и вся с лизолом, специальным веществом, убивающим бактерии. Это уход за лежачими больными, которые, пожалуй, благодаря хорошему уходу и покидали отделение своими ногами или хотя бы на костылях. Я, кажется, помню фамилию заведующего отделением – Таланов (или Таланкин?) Этот доктор когда-то спас жизнь моему семнадцатилетнему дяде, когда его пырнули в драке ножом, помните случай? И в этом отделении работала старшей медсестрой моя тётя, ставшая женой этому вот спасенному дяде. Она меня и позвала на работу, хотя, конечно, не для хрупкой 16-летней девочки ужасы травмоотделения.
Однажды в одну из палат доставили красивого мальчика-блондина. Около него иногда сидела мама, уходя на ночь. А ему столько же, сколько мне – шестнадцать. И мы, естественно, с ним подружились, его мама была рада, что сын получил в некотором роде персональную сиделку, а я каждую свободную минуту приходила и сидела с ним, рассказывала что-то, развлекала. Он обычно молчал, но зато улыбался. Мне кажется, даже улыбка давалась ему нелегко. У него почти всё тело было парализовано, а лицо было красивым и белым-белым, лицо ангела. Несколько дней пролетело в таких набегах-общении. Однажды утром я пришла в отделение, мне главная наша санитарка кричит: «Марина, идём, в морг надо нести!..» Мы в морг во двор уносили сами умерших больных, вчетвером на носилках. Здание старинное, двухэтажное с высоченными потолками, приспособленное под стационар. Никаких лифтов не было и в помине – 1975 год, Кунгур, какие лифты?.. И вот мы со второго этажа по крутой деревянной с поворотом лестнице спускали носилки с чьим-то телом, приспосабливаясь к узкому проходу. Каждый раз испытание, лишь бы не уронить.
Значит, она кричит, мол, идём в морг. Мы собрались у выхода, на полу уже носилки стоят, и кто-то лежит под простынёй. Подняли носилки – какие-то совсем лёгкие. Пока шли вниз, простыня немного сбилась с головы, и выглянули белые локоны моего нового друга… Несу и реву. Как же так, вчера ещё мне улыбался! Ах, да. Травма у него – закрытая черепно-мозговая. Неудачно нырнул с моста в реку… Ох уж этот сылвенский мост в Кунгуре, столько жизней унёс! В общем, на всю жизнь мне опыт тот около-медицинский запомнился. Да и пригодился. С медициной с тех пор я всегда была на «ты» и очень интересовалась и дотошно изучала любую болезнь кого-то из членов своей семьи. И в библиотеку ходила, и книги-справочники покупала, а потом и энциклопедии, когда книги перестали быть дефицитом. Конечно, уколы научилась ставить, даже внутривенные инъекции. Это умение очень пригодилось, когда мы с семьей жили в колхозе 1988-1991 годы. В деревне на вес золота человек, который не боится шприца и имеет твёрдую руку. Вот и Гриша мой таким же стал.
Ну так и что же. Каникулы закончились, я денежку получила, купила себе кое-что к школе, пришла в 10-й класс.
Мы с Людой очень тепло встретились, уж обнимались да обнимались, вся школа и до этого знала, как мы крепко дружим и не можем дня друг без друга прожить.
Да вот только скоро к нам в класс пришла двое новых пацанов, «два брата-акробата», которые, как оказалось, до восьмого класса учились с моей Людой и ещё четырьмя девочками, пришедшими к нам в девятом. Просто они в другую школу поступили для получения среднего образования, но что-то у них там не задалось с дирекцией. Да и не братья они, конечно, и не акробаты, а вовсе даже были музыканты. Толик и Юра, валторнист и тромбонист. Басист и соло-гитарист. Вот как! Пишу подлинные имена, потому что, увы, нет уже этих ребят. Довольно молодыми погибли всё от той же известной причины, общей для российских мужчин…
Пока всякие как обычно поездки на картошку, морковку и прочую сурепку, почти весь сентябрь мы не учились, а выгуливались в чистом поле и обменивались накопившимися за лето новостями. Девчонки, кто любил фотодело, снимали своими "Сменами" и "Зоркими", даже у меня сохранился снимок:
Ну и что, что пришли музыкальные мальчики? Так ведь я тоже девочка музыкальная, на пианино играла, пела там что-то себе под нос. Так еще и симпатичная была девчонка, хоть и глухня-глухнёй. Как оказалось, Юрка тоже плохо слышит, и его потом даже от экзаменов за десятый класс освободили. А меня – нет. Несправедливо, конечно, так как право я имела на это. Но не умела за права свои бороться. А родители даже и не в курсе этой ситуации оказались.
Юрка речь слышал не очень, но музыку – отлично, и я это прекрасно понимала, потому что со мной тоже такая история. Музыка это простые звуки, не надо их членоразделять и улавливать смысл слов. В общем, мы с Юркой постепенно друг другом увлеклись. Вот прямо сильно-сильно увлеклись. Честно скажу – это мой первый мальчик, первый серьезный опыт отношений, довольно долгих, первый секс. И этот первый день я помню, словно был он вчера, а так-то это было 7 ноября 1975 года. Мы прекрасно ладили, у нас было много общего, он мною дорожил, берёг и баловал, называл "моя Маринулька". Я была счастлива.
Что же стало с Людой, как наша дружба продолжалась с появлением у меня мальчика? А никак не продолжалась. Когда Люда поняла, что всё моё сердце забрал себе Юра, то она просто серьёзно с ним тет-а-тет поговорила и, что называется, с рук на руки меня передала. Эта передача была облита большим количеством наших с ней слёз, когда я упрашивала не покидать меня, а она убеждала, что это невозможно, потому что сейчас я просто сама не захочу тратить своё время на неё. Мы рыдали, обнявшись, в школьном коридоре, на нас смотрели наши одноклассники и другие ученики, а мы прощались друг с другом. Я помню, что она мне говорила – ты сейчас уходишь от меня к нему и ты прощаешься со своим детством, ты больше не нуждаешься в моей защите и покровительстве, у тебя есть любовь. Иди!..
И я ушла. Много раз в дальнейшем, уже даже после своего и её замужества я делала попытки вернуть себе подругу. Ведь с Юркой мы всё равно расстались через года полтора, а подруга – это навсегда. Люда была моей свидетельницей на свадьбе. Я нередко приезжала к ней даже с ребенком в коляске на фабрику-кухню, где она работала в магазине продавцом. Она всегда приветлива была со мной. Но она больше никогда не была мне подругой. Я знаю, что она была несчастлива в браке и развелась, оставшись с маленькой дочкой на руках, и больше не родила детей. Потом она переехала куда-то, никому не рассказывая, куда. Я нашла с помощью знакомого милиционера её адрес и несколько раз приезжала туда, но мне ни разу не открыли. Через много лет я узнала от её уже взрослой дочери, что Люда жила по этому адресу, но никому не открывала дверь, не впускала никого, продукты, которые ей привозили родственники, она забирала прямо у двери. Я не хочу думать ничего плохого. Для меня она осталась самым важным человеком моей юности. Светлая память. Она умерла осенью 2019.
Юрка. Юрка после школы пошел работать на завод, на заводское радио. Так как разбирался в звуке, аппаратурах разных, отлично управлялся с паяльником и вообще был мастером на все руки с самого детства. Он мне, например, сделал из дерева настоящие босоножки-шлёпанцы на платформе летом 1977-го, как же я воображала!
Когда он пережил наше расставание, то вскоре женился, и они с супругой родили двух сыновей. А ещё через несколько лет он погиб. Задохнулся выхлопными газами в машине в собственном гараже. Смерть нелепа и поверить в неё практически невозможно. Но такова официальная версия. В неё не поверил, в первую очередь, Журавлик, который тоже вскоре после окончания института пришёл работать на заводское радио. И они с Юркой были большими друзьями. Журавлик считает, что Юрку убили. Ну, не мне рассуждать на эту тему, меня не было близко вообще в те годы, даже в Перми. Просто мне так жаль Юрку, он очень хороший… был.
В 1977 мне исполнилось 18. Я бы могла всю свою дальнейшую жизнь кратенько описать в хронологическом порядке. В таком-то году случилось то-то и рассказать, если случай интересный. Затем, следующий год – случилось то-то. И так до «скончания века», ну вот до 2023 года. Но пока буду вынашивать эту идею. Возможно, что и напишу, даже любопытно в таком формате, как считаете?..
Ну а пока я прощаюсь с Мемуарами Маруси и с вами, моими читателями, друзьями и обожаемыми мною людьми! Крепкого всем здоровья, отличной погоды в доме и душе, успехов на всех фронтах.
В заключение предлагаю послушать мою новую запись одной милой песенки на фоне тех фотографий, которые были в Мемуарах Маруси. 22 главы как с куста!
Миру мир, как говорит моя подруга Галя! И я присоединяюсь к её призыву.
Все главы Мемуаров Маруси здесь: