Наука всему голова !

УРАВНЕНИЯ СВЯЗИ
R = 76,34 - 7,44 * СО2mm 1/s
СО2 = 6,38 - 0,049 * Ч.д Ч.д. = 23,4 - 0,29 * З.д. min

З.д. = 19,98 - 0,082 * R

Ведь R показывает не что иное, как сопротивление бронхиального дерева потоку вдыхаемого больным
атмосферного воздуха, выраженное в миллиметрах водяного столба.
У нормального здорового человека с шести с половиной процентным содержанием СО2 в организме это
сопротивление будет примерно тридцать один и семь десятых миллиметра водяного столба.
У больного же с пониженным содержанием СО2 оно будет больше. И ровно на столько, на сколько сильнее
организм пациента поражен глубоким дыханием!
Как видите, просто. Но кто из современных врачей знает эту формулу?! А кто из больных слышал о ней?
Степень заболевания определяется на глазок. Зачастую в корне неверно. Здесь же точнейшая математическая
формула.

Так что же? Ради того, чтобы избежать нынешних трудностей и гонений на почве распространения и
пропагандирования открытия болезней глубокого дыхания, я должен был спрятать эту формулу и ей
подобные в закрытый (правда, весьма комфортабельный) мешок Звездного городка?!
Глаза доктора недобро блеснули:
- Нет!! И еще раз нет!!! Пусть мне придется в тысячу раз хуже сегодняшнего. Пусть я окончу жизнь на виселице
или в психушке. Зато эта формула и три остальных, связанных с нею, останутся открытыми и доступными
каждому нуждающемуся в них простому смертному. А летчики и моряки узнают о них наравне со
страдающими больными. Зато любой ученый, сумевший оборудовать подобную нашей лабораторию, сможет
поставить с их помощью своим пациентам абсолютно точный, а не космически приближенный к
действительному положению дел диагноз...
И больные (зная об их существовании) смогут требовать такого диагноза от врачей. А не лазанья в их организм,
скажем, тем же бронхоскопом с мизерными по правдивости результатами, но сопряженного с неимоверными,
чуть ли не доводящими пациента до смерти мучениями.
И я этого добился,- доктор поправил рассыпавшиеся волосы.- Да, нам плохо. Мы бедны, нищи, угнетаемы. Но
наши формулы и чертежи демонстрируются на любых конференциях, куда нас только допускают!
Их фотографируют, переписывают, просто выучивают наизусть. В общем, они живут\ - Бутенко ласково
погладил плакат ладонью.- Идут по стране. Копируются иностранными журналистами, присутствующими на
московских медицинских научно-практических конференциях.
Беспрепятственно вывозятся за рубеж и поступают в распоряжение не только отечественных журналов... И
пусть не скоро, но настанет когда-нибудь час, когда о них заговорит весь мир!
Доктор горделиво вскинул голову.
- Наука вообще, а тем более медицинская, не может быть национальной. Она всегда и везде интернациональна
по сути своей. Ведь болеют-то одинаково во всем мире. Разве возможна здесь какая-то кастовая
обособленность?!...
- А что означают три нижние формулы? - прервала ученого Гончарова.
- Какие? - чуть растерянно, будто наткнувшись на . неожиданно возникшее препятствие, переспросил
Бутенко.
- Да вот эти,- вслух прочитала Вильма Францевна остальное содержание плаката.
- Ну, что такое СО2, вам, наверное, известно,- улыбнулся Константин Павлович.- Ч.Д. означает частоту
дыхания в минуту. А З.Д. - задержку дыхания в секундах. Все же четыре формулы вместе и являются
уравнениями связи, как указано в заголовке.
В общем, достаточно глубоко окунулась в безбрежный океан бутенковских открытий в начальный период своей
работы в лаборатории Вильма Францевна. И так там ей все было удивительно и интересно, что не появлялось
никакого желания вновь выплывать на поверхность. К реальным делам и заботам мирским.
Однако пришлось! И довольно скоро. В лабораторию Бутенко приезжали, оказывается, не только за тем, чтобы
перенять опыт. Приезжали иногда и просто украсть...

С одной из таких воровок Гончаровой пришлось столкнуться лицом к лицу в апреле шестьдесят седьмого. По-
разному встречали люди этот пятидесятый год революции. Одни трудовыми (в том числе и научными)

достижениями. Ну, а кое-кто (как выяснилось) стремился отметить торжественную годовщину и грандиозной
кражей...
Украсть сто рублей или даже несколько десятков тысяч, конечно же, преступление. И за него, понятное дело,
судят и дают срок. А вот украсть среди бела дня Открытие века и попытаться опубликовать его под
собственным именем кандидат медицинских наук Дзагоева из Казахстана почему-то преступлением не
посчитала. И что самое интересное, ее за это впоследствии даже не осудили и никакого срока не дали.
Более того, оценив масштаб кражи, те, от кого сие зависит, в считаные месяцы выдали Розе Каримовне
авторское свидетельство на изобретение, к которому она не имела абсолютно никакого отношения...
То, чего Бутенко не мог добиться в течение пятнадцати лет, воровка в белом халате с ученой степенью
добилась менее, чем за год.
Но тогда - в апреле шестьдесят седьмого - Гончарова еще не могла предполагать у обрушившейся на их
лабораторию как снег на голову полноватой, румянощекой казашки из Алма-Аты таких «недюжинных»
способностей.
Лишь каким-то особым женским чутьем уловила Вильма Францевна определенную тень неискренности в ее
поддельно добродушной, явно показной улыбке. Бутенко не слишком баловали визитами остепененные

медики. И поэтому заведующую отделом Казахского научно-исследовательского института туберкулеза он
встретил с особым радушием. В кои-то веки в его сибирские Палестины заглянула нерядовая гостья из теплых
краев.
- ...Провести по всем закоулкам. Показать все от и до. Ответить на любые вопросы,- громко приказал он
встретившей алмаатинку Вороновой в присутствии Вильмы Францевны, после почти что получасовой беседы с
приезжей особой. Гончарова увязалась вслед за своей новой подругой.
- По-ра-зительно! Это просто поразительно] - не успевала восхищаться голубоглазая Роза Каримовна,
знакомясь с лабораторией.
Все приводило ее в восторг. И великолепный, похожий на сказочную машину времени комбайн, и невиданные
доселе таблицы и диаграммы. А самое главное, продемонстрированные ей (попавшиеся под руку) уже
заканчивающие курс обучения методу больные привели Дзагоеву в неописуемый восторг.
Особенно подействовало на нее и то, что среди вылеченных больных были и туберкулезники. А узнав, что
сопровождавшая ее вместе с Вороновой Вильма Францевна по специальности фтизиатр, Роза Каримовна даже
зарделась от удовольствия.
Она пробыла у них около десяти дней. Прошла весь положенный курс обучения. Записала в свою большую
зеленую тетрадку кучу сведений о методе ВЛГД и об открытии болезней глубокого дыхания.
Осмотрела и буквально обнюхала комбайн со всех сторон. Побеседовала с излечившимися туберкулезниками.
Перед отъездом долго благодарила Константина Павловича за щедрость, с которой он делился своими
уникальными знаниями с приезжими врачами.
Громко возмущалась по поводу того, что метод, по сути дела, до сих пор в загоне. Что Бутенко приходится
работать без авторского свидетельства на свое изобретение.
- Это ужасно, ужасно,- прищуривая свои и без того раскосые глаза, восклицала Роза Каримовна.- За
пятнадцать лет не выдать ученому документ о его авторских правах! Да мало ли что может случиться!
Сколько к вам народу всякого ездит. Возьмут да и напечатают под своей фамилией. Пойди потом попробуй -
разберись...
- Что поделаешь,- смущенно разводил руками Константин Павлович,- что поделаешь. Заявка на изобретение
мною давным-давно в госкомизобретений подана. Правда, если уж быть абсолютно точным, лежит она там не
пятнадцать, а пять лет. С августа тысяча девятьсот шестьдесят второго. Но дорогу методу и открытию я
пробиваю на десять лет дольше.
Буквально с седьмого октября тысяча девятьсот пятьдесят второго. Так что в общем и целом действительно
получается пятнадцатилетняя заваруха.
- Боже мой,- чуть не застонала Дзагоева.- Что творят с передовыми учеными бюрократы. Что только они
творят! Ну ничего, Константин Павлович,- она мягким кошачьим движением взяла его за руку.
Мир не без добрых людей. Ваши сторонники, а их, я надеюсь, с каждым днем становится все больше и
больше,- вам помогут. Разве можно держать под замком такое сокровище,- Роза Каримовна повернулась к
комбайну.- Ваше открытие заслуживает самой высокой награды. И лично я... Мы все...- она оглянулась по
сторонам, словно бы ища поддержки.- Мы все не пожалеем сил. Уж вы поверьте.
За Дзагоевой давно закрылась дверь лаборатории, а Вильму Францевну никак не покидал нехороший осадок на
душе. Вряд ли бы она сумела обычными словами объяснить хотя бы самой себе причину его возникновения. Но
он был, этот горький, терпкий осадок. Не понравилась ей кандидатша! Бог знает почему: то ли из-за
многочисленных, неестественной скороговоркой рассыпаемых ею похвал в адрес Бутенко, то ли из-за
маслянистого, обволакивающего взгляда бледно-голубых глаз докторши. Но что-то отталкивающее в ней
определенно было.
И поэтому, когда через пару месяцев до лаборатории окольным путем докатились слухи, что Дзагоева в
соавторстве с двумя сотрудниками своего научно-исследовательского института готовит статью на тему
наличия избыточной и неэффективной вентиляции у больных легочным туберкулезом, она поняла, что
предчувствие ее не обмануло.
Как рассказали им приехавшие все из той же Алма-Аты доброхоты, Дзагоева не только готовит статью под
своим именем и не единым словом не ссылается на работы Бутенко. Вместе с двумя своими подручными она
подала в комитет по делам изобретений и открытий при Совете Министров СССР заявку на способ лечения

легочных туберкулезников с неэффективной, по ее выражению, вентиляцией, весьма смахивающий на самую
дурную карикатуру метода ВЛГД.
Ее не смущали ни малые сроки проведенных ею исследований (да и можно ли назвать исследованием
проведенное Дзагоевой обучение полюбившейся ей методике двух-трех пробных групп туберкулезных больных
в своем институте), ни скоропалительность подачи авторской заявки в высокие инстанции.
Старый приверженец Бутенко из Алма-Аты, побывавший и на занятиях в этих группах, и на публичном
выступлении Розы Каримовны в своем институте, чуть не со слезами на глазах убеждал ошарашенного
Константина Павловича, что метод не только воруют, но к тому же нещадно искажают и дискредитируют.
- Вы только посмотрели бы, чему она учит несчастных больных,- с дрожью в голосе докладывал бывший
пациент Бутенко своему учителю.- Занятие начинается с заявления о том, что якобы, по ее мнению, известные
способы применения лечебной гимнастики больным легочным туберкулезом с избыточной и неэффективной
вентиляцией (словечко-то какое отыскала- неэффективная вентиляция...), заключающиеся в использовании
дыхательных и физических упражнений, недостаточно, мол, эффективны.
Константин Павлович! - рассказчик, пожилой врач из Казахстана, с мольбой взглянул на Бутенко.- Она же на
какую подлость идет. И вашим, и нашим стелет!
Согласно открытию болезней глубокого дыхания, так называемая лечебно-глубокодыхательная гимнастика для
легочных туберкулезников не только не эффективна - она им смертельно вредна! Но Дзагоева об этом и не
заикается...
Зачем же? Тогда ей, как и вам, придется встретить бешеное сопротивление академиков. Ведь это их «способ
лечения». «Недостаточно эффективна» - это уже звучит куда мягче, компромиссно.
Да ладно бы компромисс. Бог с ним. Так ведь ни слова о вас! О вашем открытии. О методе ВЛГД. Воруют,
пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре,- раздышавшийся от расстройства бывший туберкулезник,
успешно в свое время с помощью Бутенко избавившийся от тяжелого недуга, даже схватился за сердце.
Чтобы ей прямо о воровстве не заявили, Дзагоева как преподносит? Предлагаю, мол, новый способ,
обеспечивающий нормализацию легочной вентиляции. Это, дескать, достигается... Знаете, как? - рассказчик
закинул ногу за ногу.
Ни в жизнь не поверите, Константин Павлович. Это, дескать, достигается тем, что проводят дыхательные
упражнения с задержкой дыхания на выдохе. Вот не сойти мне с этого места,- перекрестился пожилой врач.
Так она у себя в институте с трибуны и докладывала. Мол, такие задержки на выдохе обеспечивают должный
для каждого больного объем дыхания... А затем Дзагоева с места в карьер для «большего эффекта» предлагает
включать физические упражнения. Да не как-нибудь. А стоя с нагрузкой в период паузы на вдохе (!), что, по ее
мнению, адаптирует
аппарат дыхания больного к повышенным физическим нагрузкам...
- И подобную белиберду она собирается печатать и заявлять в Госкомизобретений! - вскипел доведенный до
крайности Бутенко.
- Статья уже передана ею в республиканский журнал. А заявку на «изобретение» вместе с парой прихлебателей
переправила в Москву.
- Чудовищно! Уму непостижимо,- Константин Павлович полуобернулся к застывшим рядом с ним в немом
ужасе Вороновой и Гончаровой.- Вы понимаете, что она делает?
- Метод крадет,- поспешно отозвалась напуганная его изменившимся видом Вильма Францевна.
- Да она не просто метод крадет. Если бы только это! - Константин Павлович чуть не скрипнул зубами.-
Дзагоева людей убивает! Больных доверчивых людей.
Даже своровать-то по-человечески не умеют! Ну откуда, скажите мне на милость, она могла взять подобную
чушь? Провести у нас в лаборатории десять дней кряду. Исписать чуть ли не целый тетрадный том и подобное
утворить!..
Воронова сочувственно кивнула разгневанному учителю головой.
- Да мы контрольные и максимальные паузы и то используем лишь для количественной оценки достигнутых
больным успехов. И всегда повторяем: пауза не лечит\ Лечит постепенное уменьшение глубины дыхания путем
расслабления диафрагмы до чувства легкого недостатка воздуха.
- Но ведь у Дзагоевой, как я понял,- он посмотрел на коллегу из Алма-Аты,- об этом ни слова! Ни об
уменьшении глубины дыхания. Ни о расслаблении. Задержка на выдохе - вот и все дела!
Да она этими постоянными задержками так раздышит больных, что у них не только не приостановится процесс
развития туберкулеза - он у них, наоборот, получит новое усиление.

Иезуитство какое-то,- Бутенко в изнеможении опустился на предусмотрительно поданный ему нахмурившейся
Вильмой Францевной стул.- А физические упражнения с нагрузкой в период паузы на вдохе - как вам это
нравится? - в волнении доктор даже не заметил, что дернул Воронову за полу халата.- Я ведь каждый раз
объясняю - паузы вообще вредны. Но особенно они вредны на вдохе. А тут еще стоя и с нагрузкой!
- Так ее больные после занятий переругивались между собой в коридоре: никакого, мол, облегчения не
чувствуют,- снова встрял в разговор врач из Казахстана.- Наоборот, кое- кому становится явно хуже.
Непривычная слабость появляется, обострения...
- Надо в суд подавать на Дзагоеву! - почти выкрикнула переставшая сдерживать себя Гончарова.- Разве можно
допускать такое?
- Конечно! - сразу поддержала ее Наталья Степановна.- Зачем откладывать в долгий ящик? Пресечь сразу, пока
не наломала дров.
- Молодые вы у меня. Прыткие...- в раздумье покачал головой Бутенко.- Суд любит строгие доказательства. А
где они? Статья ее пока нигде не опубликована. Авторское свидетельство на «способ» тоже еще не получено. А
то, о чем нам сейчас рассказали,- это еще не улики ни для следствия, ни для суда.
Дзагоева - остепененный сотрудник научно-исследовательского института. Экспериментировать - это ее
научное право. Вот когда эксперименты будут подытожены и оформлены документально,- доктор зачем-то
достал из кармана халата авторучку.- Вот тогда другое дело.
Тогда можно цеплять ее на крючок. Ловить, как говориться, с поличным. Стадия же эксперимента...- на то и
есть стадия эксперимента. Каждый экспериментатор имеет право на определенный риск и не застрахован от
ошибок...
Дзагоева прекрасно знает об этом. И в случае чего легко выйдет сухой из воды. Пробовала, мол, и так, и этак.
Исследования, дескать, еще не закончены, чего вы хотите? Так что придется подождать...
- Но потом будет поздно! - притопнула ногой Гончарова.- После драки, как известно...
- Да,- уныло вынужден был согласиться Бутенко.- Потом может быть поздно. Однако и раньше времени в суд
обращаться нельзя! Пока мы вправе сделать лишь одно - написать свой официальный протест руководству ее
института. Что ни говори, а там все же тоже сидят крупные ученые. Им не должна быть безразлична судьба
больных соплеменников. Остается лишь уповать на то, что они окажутся способны прислушаться к голосу
разума.
Вильма Францевна недоверчиво махнула рукой.
- В противном случае алмаатинские туберкулезники обречены,- с горечью добавил Бутенко.- Обречены нести
кару за воровство Дзагоевой. Она же их не лечить - калечить будет!
Но что самое страшное, товарищи,- Константин Павлович привстал со стула,- то, чего я боюсь больше всего.
Это предположение, что Дзагоевой дадут зеленый свет во всех высших инстанциях! И статью ее липовую
напечатают. И авторское
свидетельство на еще более липовый способ лечения туберкулезных больных выдадут. Дадут ей не только
алмаатинскую - всесоюзную дорогу.
- Да неужели такое возможно?! - ахнула Наталья Степановна.
- Увы...- доктор скорбно поджал губы.- Меня не смогли отравить, убить в автокатастрофе, Но есть весьма
действенный способ разделаться со мной. Увенчать лаврами победителя-вора, ни на гран не понявшего моего
открытия! Зато облекшего его в весьма удобную для моих противников со всех сторон обтекаемую форму
способа нормализации легочной вентиляции посредством задержки дыхания на выдохе...
Как справедливо заметил наш алмаатинский коллега,- он тронул за плечо пожилого врача из Казахстана,- и
нашим, и вашим. Никаких скандалов с официальной медициной. Никакого ниспровержения общепринятых
авторитетов. Ну и, естественно, абсолютно никакой пользы для больных.
А это-то и требуется! Коли способ Дзагоевой никого из гроба не поднимает,- значит, он безопасен для
бесталанных бюрократов от медицины. Это же не конкурентка! Ее пациенты не пойдут с пеной у рта требовать
от Минздрава его самого широчайшего внедрения.
Хватит и того, что будет делать по своей разбойной волюшке сама Дзагоева. И все остаются при своих
интересах. Но при том,- Бутенко поднял кверху согнутую в локте правую руку.- При том пресекается дорожка
действенному и опасному для меднаучных бюрократов методу ВЛГД.
И, естественно, самому открытию болезней глубокого дыхания. Дзагоева ведь ни о чем подобном не говорит!
Она просто предлагает еще одну лечебную гимнастику... (каких уже существует немало)... И, тем не менее, тема
ее довольно близка к моей. Речь-то идет о дыхании, А дважды на одну и ту же тему авторское свидетельство
выдавать не будут. Дадут Дзагоевой, и хватит. Ну, а Бутенко и так как-нибудь перебьется...

Гончарова слушала учителя с нескрываемым ужасом. При всем том, что уже довелось ей лично испытать за
кулисами официальной медицины, она не могла поверить в подобное.
Ну, подменить трудовые книжки в больнице. Ну, пьянствовать главврачу и крутить порочную любовь с
райздравовским начальством прямо в своем служебном кабинете - это, конечно, не мед.
Но чтобы вот так запросто, посреди бела дня у всех на глазах украсть открытие века! Исказить и до
неузнаваемости переиначить его. Обречь больных даже одного крупного республиканского центра (а где
гарантия, что только его одного?..) на антилечение украденным и наизнанку вывернутым способом. Да чтобы
такое еще и утвердили в самых высоких компетентных сферах! Поверить в это она была просто не в силах.
Но если бы их замечательный, посверкивающий своими металлическими частями комбайн, на который она в
тот момент смотрела, и впрямь оказался бы волшебной машиной времени, то с его помощью она увидела бы и
кое-что по-страшнее...
Ведь ни ей, ни рисующему мрачноватые прогнозы Константину Павловичу пока еще и в голову не приходило,
что участь их уже решена. Что уже собирается к ним в дорогу главный медик Минздрава с одной единственной
целью - раз и навсегда покончить с возмущающей привычное спокойствие официальной медицины,
баламутящей ее теплое стоячее озерцо непокорной лабораторией.
Что обставлено это будет весьма эффектно и красиво. Бутенко будет, наконец-то, предложена та самая
долгожданная (проведенная теперь уже приказом Минздрава) апробация его метода. И они, сломя голову,
ринутся в Ленинград доказывать свою правоту в том же самом заведении, в котором ее уже дважды (правда,
полуофициально) доказала Наталья Степановна Воронова.
И докажут! И блестяще проведут апробацию практически со стопроцентным успехом\ Но результаты ее будут
изуверски искажены и фальсифицированы в подложном итоговом заключении директором уважаемого
астматиками всей страны заведения и его верным помощником профессором Чугуновым. Искажены во славу
бесполезных «сложных» чугуновских порошков и в угоду Главному медику.
Не знала и не ведала с умилением смотрящая на чудо-комбайн, на висевшие по стенам вокруг него
уникальнейшие математические выкладки Гончарова, что в недалеком будущем (чуть больше, чем через год) по
жесточайшему приказу взбешенного Главного медика лаборатория будет уничтожена.
Ее персонал разогнан. Единственный на сегодняшний день в мире чудодейственный комбайн разобран и
разворован. Что в отдельных его частях, спасших жизнь уже не одной сотне больных, санитарки станут возить
на прожарку грязное больничное белье.
Что обрывки драгоценных плакатов с нанесенными на них бесценнейшими математическими формулами,
способными вернуть здоровье миллионам страждущих людей, будут перекатываться по больничному двору,
гонимые резким и холодным обским ветром...
Не знала, да и не могла знать Вильма Францевна, что параллельно с фальсификацией итогового заключения но
официальной апробации метода ВЛГД будет утверждена заявка Дзагоевой на свой шарлатанский способ
«нормализации» легочной вентиляции при помощи дыхательных упражнений в состоянии покоя с задержкой
дыхания на выдохе. А также с поистине несущим чудовищньт вред включением физических нагрузок в период
паузы на вдохе...
...Ничего этого она не знала. Она лишь ужасалась услышанному от пожилого врача из Алма-Аты, да
тревожным предположениям Бутенко.
И невдомек было ни ей, ни Константину Павловичу, ни также стоящей рядом с опечаленным видом
Вороновой, что вот-вот переступит порог их лаборатории тот, кто все уже за них решил. Все предусмотрел.
Властью которого все они в ближайшее время перестанут существовать как действующий научный коллектив.
А миллионы и миллионы самых тяжелых больных, которых они могли бы спасти, будут обречены на
неотвратимое угасание.
Самая зверская и бесчеловечная акция официальной медицины, унесшая море человеческих жизней,
осиротившая неисчислимое, количество детей и оставившая после себя множество так никогда и не познавших
радости материнства женщин, вступала в силу, и ничто и никто не мог ей помешать. На долгие мрачные
десятилетия лаборатория уходила в небытие.