Объявили регистрацию на рейс до Москвы. Пассажиры засуетились. В детстве смахнешь щепотку металлических опилок на бумажный лист, прислонишь магнит с другой стороны, поведешь в сторону: ходят черные иголки туда-сюда…
Бочкарев допивал кофе. Не хотел торопиться. Ему нравилось смотреть на девушку возле выхода. Голубые джинсы в обтяжку. Ковбойская рубаха. На голове широкополая шляпа. Бочкарев загадал ей имя - Полина. Она стояла, скрестив руки. С ней беседовал мужчина в спортивных шортах. Что-то доказывал, ударяя ребром ладони о другую ладонь. Бочкарев подумал, что этому любителю пляжного волейбола просто нужно перестать махать руками и обнять Полину.
Кофе закончился. Бочкарев выкинул стаканчик, пошел в сторону стоек регистрации. Еще раз глянул туда, где стояла парочка: мужчина крутил на пальце брелок от автомобиля, Полина смотрела в сторону. Бочкарев достал паспорт и телефон. Написал Тамаре в телеграмм: «Скоро контроль, приземлимся – сообщу. Как себя чувствуешь?» Сразу пришел в ответ смайлик с поцелуем и текст: «Хорошо, но весь день мутит».
Бочкарев улетел в Иркутск по работе – гарантийное обслуживание серверов. Успел съездить в Листвянку – посмотреть на Байкал. Когда переправлялись на пароме вместе с туристами, от воды тянуло ледяной свежестью, но среди машин стоял мусоровоз с протухшей рыбой. Бочкарев навсегда запомнил беспомощные лица французов. Другой берег приближался очень долго.
Бочкарев оглядел полупустой самолет; удивился – в Иркутск летели битком. Он подумал, что если никто не сядет рядом, то ляжет спать. Лететь долго, шесть с половиной часов. Сюда из Москвы - на час меньше. Тут возле его ряда кресел появилась она. Показала на место у окна. Пока он убирал журнал в спинку кресла и поднимался, Полина обмахивала себя шляпой. Потом шел инструктаж, самолет выруливал на взлетную полосу. Она смотрела в окно. Пятьдесят сантиметров отделяло его руку с легким загаром от хрупкого, почти мраморного локтя Полины. Ее телефон лежал рядом со шляпой на кресле между ними. Телефон вибрировал, но она не реагировала. Самолет задрожал, набирая скорость. Бочкарев достал леденец - Тамара сунула в кармашек рубашки перед дорогой. Положила с запасом, из детской банки, стоявшей на самой высокой полке в шкафу – чтобы дети не таскали. Бочкарев протянул леденец Полине. Она взяла и кивнула в ответ. Нос самолета задрался кверху. Его потянуло, как огромного сома, попавшегося на донку. Бочкарев знал, что это самые опасные секунды полета: самолет неуправляем. Бочкарев закрыл глаза, подождал немного и посмотрел в окно. Летит.
Принесли еду. Она выбрала чай со сливками. Бочкарев взял такой же, хотя всю жизнь любил с лимоном и сахаром. Пил, запоминая новый вкус. Полина протянула яблочный джем Бочкареву. У нее были холодные пальцы, как у музыкантов перед концертом. Бочкарев играл в детстве на аккордеоне и знал это наверняка. И холод этот уходит не от горячего чая или колючего свитера, а только с угасанием волнения. Ела она аккуратно: отщипывала от кусочка хлеба, запивала чаем. Бочкарев поймал себя на мысли, что со стороны никто не знает – кто они друг другу? Летят двое – может муж и жена?
Когда стюардессы забрали подносы из-под еды, Бочкарев достал рюкзак из отделения для ручной клади. Извлек из него две маленькие бутылочки с коньяком – меньше по размеру, чем на кассах в магазине; такие стоят в мини-барах гостиниц. Следом появился маленький пластмассовый контейнер с дольками лимона. Бочкарев боялся летать. Если выбор стоял между поездом и самолетом - не раздумывая покупал билеты на поезд. В этот раз – очень далеко. Поэтому он взял в дорогу «набор Бочкарева», как выражалась его жена Тамара. Полина, видя, что ему неудобно держать контейнер, перевернула шляпу и положила контейнер внутрь. Бочкарев открутил пробку, бережно передал ей бутылочку. Себе открыл вторую. Чокнулись. Они молчали, будто подписали договор. Полина пила и думала, что это правильный вид общения, позабытый людьми из-за того, что они считают слова значимыми. Опыт не передается словами и вообще ничего не передается. И это такой же закон, как закон притяжения. Перед отлетом Паша столько всего наговорил, что теперь не разгребешь... Бочкарев не мешал ей думать. А через полчаса достал из сумки еще пару бутылочек.
Стюардесса принесла пледы. Полина взяла себе два, постелила плед на соседнее кресло, разделяющее их. Шляпу-лимонницу взял в руки Бочкарев. Полина легла и быстро заснула, укрывшись вторым пледом. Дышала ровно. От ее волос пахло зимним свежим бельем. Бочкарев знал, что самолет скоро коснется земли, замедлит движение. Закончится его пассажирское право – выигранное в случайной авиалотерее - сидеть рядом с ней и слушать, как она спит. Бочкарев не попытался представить, что она – его жена или что-то нафантазировать. Четыре пустые бутылочки, воткнутые в спинку кресла, торчали перед ним. Бочкарев заснул с блаженным видом, держа шляпу в руках. Как-будто он просил милостыню у входа в храм, и случайный прохожий дал ему больше, чем все утренние прихожане.
Снижались резко. Уши ломило. Он снова угощал Полину леденцами. Показалась взлетно-посадочная полоса Шереметьево. Толчок. Аплодисменты. Бочкареву они показались отвратительными; к тому же жутко разболелась голова.
Когда получали багаж, ее чемодан приехал раньше. Полина вытянула ручку, завалила чемодан на колеса и помахала на прощанье Бочкареву шляпой. Он поднял ладонь в ответ. Проводил ее взглядом до угла. Проворонил свой чемодан, пришлось ждать еще один круг. Вышел на улицу. Вызвал такси, закурил. Вспомнил о своем обещании Тамаре. Достал телефон, отправил ей сообщение: «Привет. Я прилетел. Не жди, ложись спать. Придумал имя дочке: Полина».
Подъехала машина. Пока усаживались, таксист без остановки болтал. Бочкарев открыл приложение-блокнот, написал: «Извините, я не разговариваю. Я немой». Таксист сразу угомонился, прибавил радио. Бочкарев ехал на заднем сиденье и смотрел в приоткрытое окно. Самолеты заходили на посадку и взлетали. Двигались по розовому ватману неба. Туда-сюда. Туда-сюда.