Глава шестая
Западная акватория Балтийского моря
8 февраля 1945 года
Скоростной Хейнкель летел довольно быстро. Установив моторам номинальный режим и поглядывая на приборы, Михаил удивился: самолет выдавал почти четыреста километров в час. Для бомбардировщика это было очень прилично, ведь И-16 - первый истребитель Девятаева - летал чуть быстрее.
В начале войны он от кого-то слышал, будто облегченную версию этого самолета немцы используют в качестве тяжелого истребителя. Ну, а что? Если из него демонтировать все лишнее, включая бомбовое оборудование, уменьшить экипаж, а вооружение наоборот усилить, то Хейнкель, возможно, даст фору некоторым истребителям. И по скорости, и скороподъемности.
На номинальном режиме работы моторов Михаил пилотировал бомбардировщик около пятнадцати минут, тем не менее, вокруг по-прежнему бурлило море - ни островка, ни полоски суши. Порой летчику представлялось, будто они уже не над Балтикой, а над Северным морем. «Эта чертовщина, эти навязчивые мысли - из-за плохой видимости, - успокаивал он себя. - При нормальной погоде я обязательно увидел бы шведский берег…»
Наверное, так бы оно и было. Но в случае улучшения погоды возрастал шанс и того, что угнанный бомбардировщик заметил бы один из немецких летчиков звена Гюнтера Хобома. И тогда беглецам пришлось бы туго.
Пока все складывалось нормально: укрощенный Хейнкель устойчиво шел на высоте ста пятидесяти - двухсот метров, изредка цепляя килями косматые облака; немецких истребителей ни Михаил, ни его друзья не наблюдали.
Практика слепых полетов по приборам у старшего лейтенанта Девятаева была небольшой, да и тяжелым бомбардировщиком до сего дня управлять ни разу не приходилось. Поэтому надолго в облака он соваться остерегался, намеренно придерживаясь их нижней кромки.
Прикинув время, он прошептал:
- Пора.
И крутанув штурвал, ввел самолет в правый вираж.
Он понимал: после объявления тревоги, охрана концлагеря оперативно проведет проверку и быстро определит беглецов. А когда командованию аэродрома станет ясно, что «Густав» угнан советскими заключенными, то в воздух моментально поднимется стая истребителей, и те ринутся в погоню в восточном и юго-восточном направлении. Куда же еще лететь бывшим советским воякам? Не в Скандинавию же! И уж тем более не к британцам.
Исходя из этих умозаключений, Девятаев не стал сразу поворачивать в сторону своей страны. Оценив запас горючего в баках (а его было более чем достаточно), он решил сначала пролететь несколько десятков километров в сторону Швеции - на север и северо-восток. Ведь над морем, да еще в плохую погоду обнаружить одиночный самолет намного сложнее.
И вот теперь, по его мнению, настала пора доворачивать на юго-восток - туда, где находилась их советская Родина.
- Мужики! - крикнул он, выровняв самолет.
Из коридорчика показалась голова Кривоногова.
- Да, Миш!
- Обыщите отсеки. Нужна полетная карта!
- Понял! Сделаем!..
За несколько лет войны Девятаеву довелось полетать над приличной территорией европейской части Советского Союза. Он хорошо знал Белоруссию, Московскую, Тульскую, Тверскую, Воронежскую области, а также Украину и западную Кубань. А Восточная Померания и Пруссия, через которые предстояло лететь до линии фронта, для него оставались белыми пятнами. В этих краях он не бывал ни разу и не знал, как выглядит береговая черта, над которой скоро предстояло пролетать.
Пока он глядел на приборы, раздумывая, в каком же направлении безопасней всего продолжить полет, из соседнего отсека послышался встревоженный голос Соколова.
- Мишка, сзади и слева немец!
- Один? - закрутил летчик головой.
- Да. Пока заметили только одного!
Вскоре Девятаев тоже увидел хищный контур Мессершмидта.
Резкое движение штурвала на себя. Самолет послушно поднимает нос и «врезается» в тяжелую серую облачность.
- Ушли. Хрен ты меня здесь достанешь, - тихо бормочет Девятаев и для верности немного изменяет курс.
Прошло несколько минут. Немецкий истребитель больше не появлялся, побоявшись лезть за Хейнкелем в густую облачность. Зато у Михаила в облаках начались неприятности, связанные с недостатком опыта полетов по приборам. Ему и при нормальной видимости приходилось несладко с управлением незнакомой машиной. А уж когда в кабине и вокруг самолета стало темно, как ночью, то пилота и вовсе охватила дрожь. К тому же в плотной, насыщенной влагой облачности началась сильная болтанка.
Слева и справа надрывно гудели моторы. Взгляд метался от авиагоризонта к высотомеру, от указателя скорости к вариометру, от компаса снова к авиагоризонту. Меж тем в голову опять лезли нехорошие мысли. «Что если приборы неисправны?.. А ну как сейчас в полусотне метров перед кабиной проступит из серой мглы скала?.. А компас! Вдруг он врет, а я ему доверяю и веду самолет не в ту сторону!..»
Состояние было отвратительным. Ладно, если б он летел один, но ведь за спиной в трех отсеках Хейнкеля разместились его товарищи. Они верили в него. Ждали спасения.
Кто-то потрепал за плечо и отвлек от мрачных дум.
- Держи! - потянул Кривоногов карту. - На рабочем столике стрелка-радиста нашли!
Летчик схватил ее, развернул и стал рассматривать…
Но через несколько секунд в сердцах отбросил:
- Выкинь ее на хрен.
- Почему?
- Западная Европа…
* * *
Первым на военный аэродром острова Узедом вернулся Мессершмидт лейтенанта Алоиса Кауфмана. Он искал беглецов над Балтийским морем от северных германских островов до Скандинавского полуострова.
- Погода - дрянь, но я прочесал весь район, господин комендант, - докладывал он после посадки Карлу Грауденцу.
- И ничего?
- Пусто.
- А в море? В море обломков или пятен бензина не замечал?
- Нет.
- Иди, отдыхай…
Следующим коснулся колесами полосы истребитель лейтенанта Лоренца Майера. Он искал угнанный Хейнкель к востоку от острова Узедом и так же, докладывая коменданту о результатах, сетовал на отвратительную видимость и низкую сплошную облачность.
Фельдфебель Франц Нойманн вернулся на базу позже двух лейтенантов. Грауденц едва узнал его, подойдя к подрулившему на стоянку Мессершмидту. Из его кабины вылез уставший, бледный и совершенно не похожий на себя молодой мужчина. Вытирая мокрое от пота лицо, тот сообщил:
- Господин комендант, через двадцать минут после взлета мне показалось, будто я заметил ваш Хейнкель с вензелем на фюзеляже.
- Так-так! - оживился Грауденц. - Продолжай.
- Он летел прямо под облаками юго-восточным курсом. Я уменьшил скорость и повел свой истребитель в том же направлении. Но, к сожалению, нижний край облачности постоянно опускался, и за десять-пятнадцать километров до береговой черты мне пришлось войти в облака. Далее весь полет происходил вслепую. Я пролетел с тем же курсом еще пятнадцать минут и повернул обратно, когда понял, что топлива осталось только на обратный путь.
- То есть больше ты его не видел?
- Нет.
Комендант пожал пилоту руку и быстрым шагом направился к Командно-диспетчерской вышке…
Спустя несколько минут Грауденц связался по радио с еще одним воздушным асом - подполковником Вальтером Далем. Тот возвращался с боевого задания как раз из Восточной Померании, куда по докладу юного фельдфебеля Нойманна направлялся Хейнкель.
- «Сто семнадцатый», вас запрашивает «Баден»! - несколько раз повторил в микрофон Грауденц, наблюдая через окна вышки, как выполняет посадку командир звена Гюнтер Хобом.
Кажется, Гюнтер прочесывал акваторию к северо-западу от острова Узедом, и надежд на успех его поисков не было.
- «Баден», я - «Сто семнадцатый», - ровным голосом ответил Вальтер.
Обрадовавшись наличию связи с давним товарищем, комендант запросил его место. Узнав же, что Фокке-Вульф Вальтера все еще находится над Померанией, объяснил суть проблемы и попросил поискать захваченный Хейнкель.
- Постараюсь, «Баден», - сказал Даль, - но есть одна неувязка.
- Какая?
- Боеприпасы на исходе. Осталось на пару коротких очередей.
- И все же попробуй его найти, - повторил Грауденц.
- Сделаю все возможное…
* * *
Девятаев продолжал бороться с самолетом, вдруг ставшим в облаках непослушным и упрямым. Через двадцать минут слепого полета он почувствовал невероятную усталость. Сил и без того было мало, руки после побоев болели, а от громадного напряжения конечности налились тяжестью, тряслись и казались чужими. Движения штурвалом и педалями получались несоразмерными, из-за чего самолет норовил войти в скольжение и потерять высоту. Несколько раз Михаил «выхватывал» его, выводя из пологого пикирования у самой воды. Выровняв полет, и немного отдышавшись, он снова уводил машину в облаках, дабы ее не обнаружили немецкие истребители…
Еще через десять минут полета по приборам Девятаев выдохся окончательно. В результате Хейнкель вывалился из облачности и едва не коснулся воды колесами.
- Хватит, - вытер летчик вспотевшее лицо. - Дальше пойдем под облаками…
Но и под облачностью было не лучше. Метеоусловия с каждой минутой становились сложнее: видимость ухудшалась, а рваный нижний край опускался все ниже и ниже, вследствие чего бомбардировщику приходилось лететь в опасной близости от воды.
Наконец, стрелка высотомера обосновалась на делении с цифрой «0». Вода под фюзеляжем проносилась с бешеной скоростью, не убранные шасси несколько раз цепляли за гребни волн. Видимость стала настолько отвратительной, что море слилось с облаками.
Судя по времени, Хейнкель вот-вот должен был пересечь береговую черту, а вокруг темнела только вода. Летчик до боли в глазах всматривался в серую мглу, но ничего не видел.
Однажды показалось, будто спереди надвигается и вырастает из ничего огромная темная стена. Скала или еще бог весть что. Руки инстинктивно дернули штурвал, но… никакой скалы впереди по курсу не оказалось. Самолет просто «врезался» в более плотную облачность и полетел дальше.
Продолжать полет на минимальной высоте стало действительно опасно. Ради сохранения жизни товарищей Михаил был готов еще несколько минут потерпеть муки слепого полета.
- Вверх. Только вверх, - потянул он на себя штурвал.
Подняв нос, Хейнкель начал послушно - метр за метром - набирать высоту…
* * *
В пилотской кабине и в отсеках самолета снова стало темно. По прозрачному плексигласу побежали струйки дождевой воды. Машину трясло и бросало из стороны в сторону, но моторы работали исправно, а стрелка высотомера равномерно ползла по круговой шкале…
Иногда Девятаеву казалось, что тяжелый бомбардировщик не набирает высоту, а наоборот теряет ее. Что земля приближается с угрожающей скоростью и через несколько мгновений произойдет катастрофа.
«Коль придется влезть в облака - забудь об ощущениях и доверься приборам, - повторял он про себя слова летчика-инструктора Александра Мухамеджанова. - Много будет чего мерещиться, а ты приклей взгляд к стрелкам и боле ни о чем не думай…»
Следуя мудрому совету, Михаил не спускал глаз с группы пилотажных приборов.
И вот, наконец, небо впереди немного просветлело, сверху стали появляться «окна», сквозь которые виднелось чистое голубое небо.
- Солнце! - крикнул кто-то из бомбового отсека.
Тотчас одновременно с криком по остеклению кабины брызнуло солнечным светом - яркий луч прорвался сквозь свободный от облаков «тоннель» и ослепил находящихся в самолете людей. После надоевшего сумрака в кабине вдруг стало настолько светло, что летчик на мгновение зажмурился.
И улыбнулся:
- Нормально. Нормально летим…
Через несколько секунд «Густав» окончательно выбрался из плена серой облачности. После ужасной болтанки, после тягостных и страшных минут ожидания товарищи в отсеках самолета ликовали. Вымученно улыбался и Михаил. На душе у него стало радостно и так же светло - он вырвал самолет из ненавистного мрака, и теперь беглецам светило солнце свободы.
* * *
Используя трофейные немецкие часы и положение солнца, Девятаев вычислил точный курс и немного подвернул нос самолета на восток. Горючего в баках оставалось достаточно - при желании на нем можно было долететь до Ленинграда или до Москвы. Да только допустят ли немецкий бомбардировщик до больших советских городов?
Михаил представил реакцию артиллеристов ПВО на появление Хейнкеля с фашистскими крестами на крыльях и снова улыбнулся.
Однако скоро улыбка на его лице растаяла. В отсеках бомбардировщика продолжалось веселье, а летчик уже думал о том, как пробивать облака при снижении и восстанавливать визуальный контакт с землей. Сейчас под самолетом простиралось безбрежное море из сплошной облачности, и Девятаев понятия не имел, насколько обширный циклон расположился над Балтикой, как долго над ним предстоит лететь, прежде чем внизу покажется поверхность земли.
Но видно в этот день удача решила не отворачиваться от десяти отважных заключенных.
- Море! - радостно воскликнул Михаил, обнаружив в облаках «окно», сквозь которое виднелась темная поверхность воды.
Через четверть часа спокойного полета, облачность значительно поредела - мощный слой толщиной почти в три километра превратился в хаотично разбросанные отдельные облака. Теперь море просматривалось хорошо, и летчик заметил плывущие в ордере корабли.
- Ого, да внизу целый караван!.. - рассматривал он грузовые суда и военное сопровождение.
- Мишка, там еще и самолеты! - предупредил появившийся в кабине Кривоногов.
Над ордером и впрямь мелькали крохотные силуэты немецких истребителей.
- Вижу, - нахмурился летчик и закрутил головой.
Теперь облачность вокруг была разряженной - в такой не спрячешься. А далеко впереди и вовсе виднелся чистый горизонт. Там погода вообще была шикарной: хорошая видимость и полное отсутствие облаков.
«Может быть, забраться на максимальную высоту? Вдруг не достанут? - предположил Девятаев. И тут же отмел эту идею: - Нет, не выйдет. Я не знаю, есть ли в баллонах кислород. Да и пользоваться кислородной системой Хейнкеля не умею. А без кислорода на высоте мы не продержимся и пяти минут. Враз потерям сознание!»
Пока он перебирал в голове варианты, три Мессершмидта отделились от общей группы истребителей сопровождения и поднялись до высоты, на которой летел «Густав».
- Не свети полосатой робой! - приказал Девятаев Ивану. - Смойся!
Тот моментально исчез в бомбовом отсеке.
Сам Михаил сидел в пилотской кабине по пояс голый, что тоже могло вызвать у немецких летчиков подозрение.
«Да какое к черту подозрение! - поморщился он. - Если они получили по радио информацию о нашем побеге, то нам конец. Резанут из пулеметов, и поминай, как звали…»
- Всем спрятаться! В окна не глазеть! - крикнул он в отсек и крепче сжал рукояти штурвала.
Три «мессера» прошли над Хейнкелем. Два в тридцати метрах, а третий и того ближе. Летчик последнего буквально заглядывал в пилотскую кабину.
Михаил выдерживал курс полета, показывая всем видом, что свой и на борту полный порядок.
Почти уровняв скорость с бомбардировщиком, «мессеры» прошли рядом еще разок. Огонь они не открывали, а летчиков, похоже, более всего удивлял тот факт, что Хейнкель летел на большой высоте с выпущенными шасси.
Да, шасси Девятаев так и не убрал. Кое-как разобравшись с управлением, он поискал рычаг уборки. Всего рычагов непонятного назначения рядом с пилотским креслом нашлось аж четыре штуки. Тогда Михаил позвал на помощь знавшего немецкий язык Соколова. Тот почитал надписи на табличках, попытался перевести.
- Здесь что-то о воздушной системе, - указал Володька на первый коротенький рычаг с синим набалдашником.
- Не то. А этот? - ткнул Михаил пальцем в следующий.
- Кран гидравлической смеси.
- Этот?
- Заслонка… Отбор горячего воздуха…
На четвертом рычаге табличка вообще отсутствовала.
В общем, информации по уборке и выпуску шасси в кабине не оказалось, и советский летчик решил не рисковать.
- Хрен с ними! - отмахнулся он. - Пускай торчат. Нам они не мешают…
Главное, что самолет исправно летел. Остальное представлялось сущей ерундой.
* * *
Отстав от бомбардировщика, три «мессера» вернулись к ордеру и к другим самолетам сопровождения. Опасность миновала, беглецы с облегчением вздохнули. Кривоногов с Соколовым обосновались на штурманском кресле пилотской кабины. Вид из нее открывался шикарный, а посмотреть теперь было на что.
Впереди показалась тонкая полоска береговой черты.
Долгожданный берег! Еще немного и линия фронта. А за ней свои - советские люди!
Хейнкель легко преодолел последние километры над неизвестным заливом Балтийского моря. Внизу поплыла суша: темные пятна леса, заснеженные поля, небольшие населенные пункты, соединенные ленточками дорог.
Что это была за местность - ни Михаил, ни его друзья не знали. То ли восточная Германия, то ли Польша. А если сильный ветер отнес самолет к востоку, то теперь под его крыльями запросто могла простираться Литва.
Пока летчик рассматривал проплывавшие внизу пейзажи, навстречу пролетел истребитель. Он пронесся с такой большой скоростью, что Девятаев даже не успел зацепить его взглядом.
- Чей это был самолет? - обратился он к сидевшим рядом товарищам.
Кривоногов пожал плечами, а Соколов неуверенно предположил:
- По-моему, немец…
И опять Девятаев вертел головой, в поисках фашиста.
А тот, пролетев навстречу, быстро разворачивался для захода в хвост Хейнкелю.
Подобный маневр Девятаеву был хорошо знаком - он и сам много раз использовал его перед атакой вражеских бомбардировщиков. Как ни старались авиационные конструкторы защитить задний сектор тяжелых машин, а он все одно оставался самым уязвимым от огня истребителей.
Взволнованный Кривоногов исчез в темном проеме бомбового отсека. Вернувшись через минуту, доложил:
- Фокке-Вульф! Сидит, сволочь, у нас на хвосте.
«Странно, - подумал Михаил. - Немец не летел рядом, не заглядывал в кабину, не любопытничал. Значит, информирован. И наверняка получил приказ уничтожить «Густава». Тогда почему не стреляет?..»
На всякий случай он резко крутанул штурвал вправо. И тут же заметил, как несколько огненных точек друг за другом пронеслись слева от Хейнкеля.
«Пушечные снаряды! Или пули крупнокалиберного пулемета!» - догадался Девятаев.
Хейнкель был слабо защищен от атак истребителей. Бронеспинка кресла пилота, пара вертикальных бронеплит в фюзеляже, пол стрелка и штурмана из броневой стали. Плюс минимальная защита водо- и маслорадиаторов. Двигатели выходили из строя и загорались, как правило, от первого же попадания. Погибали от пуль и члены экипажа.
Продолжая крутить штурвалом, Михаил бросал самолет то в одну сторону, то в другую.
- Хрен тебе, фашистская сволочь! - приговаривал он. - Так просто нас не возьмешь! Мы с тобой еще потягаемся!..»
СССР
1942-44 годы
Первое время Девятаеву было очень непривычно летать на стареньком тихоходном У-2. На подобном самолете он делал в небе свои первые шаги, а теперь приходилось выполнять на нем довольно серьезную работу. Одно утешало: он все-таки добился своего и вернулся к летной практике!
Самыми скучными с точки зрения Михаила являлась переброска срочных донесений. Происходило это так: на небольшой грунтовый аэродром, где располагалась эскадрилья У-2, приезжал юркий Виллис с офицером оперативного отдела штаба армии. Офицер вручал летчику запечатанный конверт, называл координаты адресата и крайний срок доставки. А дальше вся ответственность ложилась на плечи авиатора. Он сам выбирал время вылета, маршрут, высоту полета, площадку для посадки. И так каждый раз…
Относительное разнообразие пришло лишь осенью 1943 года, когда советское командование начало использовать тихоходные У-2 для ночных бомбардировок фашистской передовой линии. Ночные налеты здорово изматывали врага, и на душе молодого летчика полегчало: отныне он тоже принимал непосредственное участие в разгроме оккупантов.
Вскоре к бомбардировкам добавились и другие боевые задачи, полные риска и опасности. Поднакопившему опыт Девятаеву поручали вывозить с передовой раненых бойцов, доставлять в партизанские соединения оружие, боеприпасы, медикаменты, продовольствие.
Выполняя санитарные рейсы, Михаил в общей сложности перевез восемьсот литров крови, восемьдесят медицинских групп для выполнения хирургических операций, вывез с передовой и из районов действия партизанских отрядов огромное количество раненых. За этими сухими цифрами - тысячи спасенных человеческих жизней.
Девятаев прекрасно справлялся с этой нелегкой работой и в конце 1943 года был заслуженно представлен ко второму ордену Красного Знамени.
* * *
По счастливому совпадению наибольшее количество самолетов У-2 производилось в военное время на Казанском авиационном заводе №387. В 1944 году - после смерти авиационного конструктора Николая Поликарпова - знаменитый самолет переименуют в его честь, и он станет называться «По-2». А пока в тылу и на фронте его называли по-старому - «У-2».
В прифронтовой зоне этот безотказный работяга был очень востребован. Разумеется, случались и потери, поэтому Михаилу Девятаеву приходилось ездить на Казанский завод по несколько раз в год для приемки новых партий У-2. Впрочем, он не роптал и от поездок в родной город не отказывался, ведь в Казани проживала любимая супруга. Каждая встреча с ней становилась великим праздником.
Однажды поздней осенью 1943 года Девятаева вызвали в штаб дивизии и приказали срочно вывезти с передовой раненного советского генерала. Погода в ноябре стояла отвратительной; два санитарных самолета вернулись ни с чем, третий разбился при посадке на размокшем от дождей поле. Рана была серьезной, жизнь генерала висела на волоске. Спасти его могли лишь в столице, но санитарный поезд довезти просто бы не успел.
Пока снаряжали в полет Девятаева, генерала все-таки загрузили в вагон поезда и отправили в тыл. Вероятно, от безнадеги. Михаил вылетел и, прижавшись к железной дороге, помчался навстречу…
Погода была настолько ужасной, что вернись он обратно - никто не посмел бы упрекнуть. Но он знал: счет идет на минуты. Опоздает или не найдет поезд, и генералу не выжить.
Нашел. И решил остановить. Сделал несколько заходов в лоб паровозу, махал крыльями, приказывал остановиться жестами. Однако бригада машинистов задумку пилота не поняла, приняв его выкрутасы за лихачества и воздушное хулиганство.
Тогда он подобрал подходящее место, приземлился рядом с насыпью «железки», покинул кабину самолета и встал на рельсах с поднятыми руками.
Поезд остановился. Генерала вынесли из вагона и погрузили на единственное пассажирское место в У-2.
Ближе к вечеру Михаил произвел посадку на подмосковном аэродроме. К самолету тотчас подъехала машина с красным крестом на боку.
- Спасибо тебе, лейтенант, - еле слышно прошептал генерал, прощаясь с пилотом. Протянув свой пистолет, добавил: - Возьми на память. А я, сколько буду жить - столько буду тебя помнить…»
* * *
Разного натерпелся в воздухе Девятаев, летая на простеньком У-2. Служба эта также была и нужной, и порой очень опасной. Однако в душе он по-прежнему оставался летчиком-истребителем. И по-прежнему страстно желал вернуться к своим товарищам, громившим неприятеля на больших высотах и огромных скоростях.
Михаил часто напоминал о себе врачам и командованию, забрасывая их рапортами с просьбами направить его в истребительную авиацию. В рапортах он уверял, что здоровье полностью восстановилось, а сам он готов выполнить любой приказ Родины. Но Родина требовала от него другого, и врачи с командованием рапорта заворачивали.
В 1944 году Девятаеву довелось летать на юге воюющей страны.
Однажды он посадил свой санитарный самолет возле населенного пункта Пятихатки, в котором располагался передвижной военный госпиталь. Подхватив специальный ящик с пузырьками, он стал искать врача, чтобы сдать привезенную кровь.
Вдруг кто-то окликнул:
- Старший лейтенант! «Мордвин», ты?!
«Мордвин» - был позывным Девятаева, когда тот воевал на истребителях. И знали об этом позывном только боевые товарищи.
Оглянувшись, Михаил обомлел - перед ним стоял бывший командир эскадрильи Бобров.
- Как же я рад тебя видеть! Откуда ты свалился?! - пробасил тот.
Товарищи крепко обнялись. Оба были довольны этой случайной встречей.
- Где же ты столько времени пропадал? Я уже не чаял увидеть тебя в живых! Ну, рассказывай, где ты сейчас? Летаешь?.. - засыпал Бобров вопросами.
Девятаеву казалось, будто Владимир Иванович стал еще выше, еще больше раздался в плечах: на груди позвякивали многочисленные ордена, на плечах - новенькие майорские погоны.
- Да нечего мне рассказывать, - грустно улыбнулся Михаил. - Я давно уж не истребитель. Я - скорая помощь.
- Как? - не понял Бобров. - Какая еще «скорая помощь»?
- Летаю в санитарной авиации. Вон мой У-2 стоит на окраине. Каждый месяц пишу рапорта с просьбой о переводе в истребители. А медики не пускают.
- Вот те раз! Такого летчика заставляют летать на У-2! Ладно, не переживай, - засмеялся Владимир Иванович. - Постараюсь помочь. Я ведь знаешь, у кого теперь служу?
- У кого?
- Командую полком в соединении Покрышкина.
- Да вы что! У самого Покрышкина?!
- Так точно. Полагаю, он сумеет переубедить твоих упрямых медиков…
* * *
Бобров был человеком слова. Переговорив с Александром Ивановичем Покрышкиным, он заручился его поддержкой и вскоре добился перевода старшего лейтенанта Девятаева в 104-й Гвардейский истребительный авиаполк 1-го Украинского фронта. Причем на каком-то этапе ему пришлось встречаться с врачами и пускать в ход хитрость.
Получилось. И с этого момента «Мордвин» вновь воевал бок о бок со своим командиром. С ним он начинал войну, с ним посчастливилось ее и продолжить.
Старые и надежные товарищи довольно быстро ввели в строй Михаила. Полк летал на новых американских истребителях Bell P-39 «Аэрокобра». Из-за нестандартного расположения двигателя, центр тяжести у этого самолета был смещен назад, и техника пилотирования немного отличалась от отечественных «яков», «мигов», «лавочкиных». Носовая стойка шасси вместо небольшого хвостового колеса также добавляла особенностей на рулении, взлете и посадке. Тем не менее, Девятаев уверенно освоил новый самолет.
Он вообще пребывал на седьмом небе от счастья. Он снова находился в родной стихии, в дружном коллективе летчиков-истребителей. Снова бил фашистов и был невероятно горд тем, что выдалось служить под началом самого Покрышкина. Ведь одна только фамилия Александра Ивановича приводила немецких асов в ужас.
Приблизительно в это же время Михаил Девятаев написал заявление в партийную организацию эскадрильи с просьбой рассмотреть вопрос о его вступлении в ряды Коммунистической партии. И коммунисты эскадрильи на своем собрании единогласно проголосовали за Михаила.
* * *
К середине сорок четвертого года наша страна почти полностью была очищена от немецко-фашистских захватчиков. Лишь несколько территорий на западе Советского Союза еще занимали оккупанты, и за эти территории шли ожесточенные бои.
В это время штаб 1-го Украинского фронта перебросил дивизию Александра Покрышкина на западную Украину, где советские войска готовились к масштабному наступлению. Летчикам поставили ответственную задачу: прикрывать главное направление будущего прорыва.
Наступление началось ранним утром 13 июля 1944 года. В этот день летчики дивизии совершили более ста боевых вылетов и сбили в районе города Львов двадцать немецких самолетов. Несколько раз группу истребителей возглавлял сам Покрышкин.
Трижды поднимался в небо и Владимир Бобров, прикрывал которого ведомый Михаил Девятаев. Как и в начале войны у Боброва был позывной «Выдра», у Девятаева - «Мордвин».
Во время третьего вылета западнее украинского города Горохова наши истребители повстречали большую группу немецких Мессершмидтов и Фокке-Вульфов. Завязался тяжелый воздушный бой.
Девятаев постоянно находился на связи, вертел головой и ни на метр не отдалялся от командира, прикрывая его атаки. Немецких истребителей было в несколько раз больше наших, приходилось туго.
Самолеты выделывали боевые виражи, петли, крутились в «бочках». Повсюду мелькали трассы пуль и снарядов. От огромных перегрузок у Михаила порой темнело в глазах. Несколько раз в перекрестье прицела он видел контуры вражеских самолетов, но отвлекаться на них он не имел права и четко выдерживал свое место.
- «Мордвин», я - «Выдра», - время от времени слышал он в наушниках шлемофона. - Прикрой, атакую!
- «Выдра», я - «Мордвин». Прикрываю! - отвечаю Девятаев и бросал машину вслед за командиром.
Володька Бобров после сумасшедшего виража удачно зашел в хвост «фоккера» и «облобызал» его длинной пулеметной очередью. Задымив, тот провалился вниз.
А Бобров, выполнив полу-петлю с переворотом, уже подбирается к зазевавшемуся «мессеру». Две коротких очереди из пушек и тот, теряя куски плоскостей, уходит к земле.
В запале жаркого боя Михаил ни на миг не упустил из виду своего командира, и не дал ни одному немецкому самолету зайти ему в хвост. Он настолько был занят выполнением своей главной задачи, что не заметил, как один из проворных фашистов обосновался позади. Это был «Фокке-Вульф» с черно-желтым коком воздушного винта.
Прицелившись, фашист выпустил по самолету Девятаева очередь.
Одна из пуль разбила остекление фонаря, другая попала в приборную доску, третья ударила в бронеспинку сиденья. А четвертая обожгла левое плечо. Штурвал и панели окрасились кровью, двигатель загорелся, в кабине запахло дымом.
- «Мордвин», я - «Выдра»! - услышал Михаил встревоженный голос Боброва. - Прыгай!
Морщась от боли и удерживая самолет, раненый летчик пытался рассмотреть сквозь дым землю.
«Как же прыгать?! Мы же над оккупированной территорией! Как?!» - лихорадочно размышлял он.
- Прыгай, «Мордвин»! Как меня понял?! Прыгай! - кричал командир.
«Надо дотянуть до своих!» - решил Девятаев.
Но в процессе сумасшедшего боя он потерял ориентировку, а сейчас сквозь дым и подавно не мог понять, где восток, а где запад.
- Я - «Мордвин». Я - «Мордвин», - проговорил он в эфир. - Потерял ориентировку! Наведите на восток!..
Огонь уже вырвался наружу и облизывал фюзеляж. Еще немного, и он доберется до баков с горючим. И тогда уже будет поздно помышлять о спасении.
- Миша! Приказываю: прыгай! - открытым текстом кричал в эфир Бобров.
Кабина полностью заполнилась дымом, сзади из двигательного отсека в нее прорывались языки пламени.
Дальше медлить было нельзя. Сбросив дверцу, летчик вывалился на крыло и дернул вытяжное кольцо парашюта.
Предыдущая часть: