Любовь - это очень острое слово. Есть любовь отца, есть любовь дедушки. Любовь отца как бы карающая, наказующая, научающая, требующая. Любовь дедушки безусловная, прощающая, ласкающая.
И все таки, у нас Бог - это отец, а не дедушка. И он учит, наказывает, ведет, милует, сам накажет, сам пощадит, Там все у него очень серьезно.
Прощение, оно, понимаете ли, имеет рабочую цену, когда оно осознается и понимается.
То есть если человек, например, весь проникся идеей своей вины, и его простили, и он это почувствовал, то ему ничего не нужно. А если он как бы уперто стоит на своей правоте, то его нужно ломать. И пока его не сломают, то ничего хорошего из него не получится.
Поэтому смысл страданий в нашей упертости. Единственная вещь, которая оправдывает страдания, - это наша упертость и такая твердолобость, нежелание понять, неумение понять.
У Соломона написано, что для умного одно слово важнее, чем удары тысячи палок, а над дураком слово вообще не работает. Ему нужна тысяча палок и только потом слово.
И поэтому мы, в принципе, упертые люди, и поэтому мы сопротивляемся Божьему вразумлению, только в этом оправдываются страдания.
У Него нет интереса в том, чтобы мы страдали.
Мы же по опыту тоже знаем. Представьте себе человека не страдавшего. Это какой-то очень интересный человек.
Боль всего мира мне открывается только по мере моего страдания. То есть если я сам страдал.
Например, был брошен или был никому не нужен в детстве, в юности, в зрелом возрасте, или, например, был несправедливо осужден. Где-то ближе к старости, к примеру, был болен и нищ.
Я, в принципе, понимаю всех людей, их проблемы, но если я ничего не испытал, не пережил, то не смогу полностью вникнуть в их проблемы. Вот мужчина не может понять женщину никогда. Если он не страдал, то он вообще никого понять не может. Он просто будет топтаться по людям, ему будут непонятны чужие слезы, чужие страдания.
Страдания открывают человеку какие-то такие тайные двери.
Почему у Достоевского одним из главных выводов его творчества являются слова: "Не отворачивайся от страданий"?
Страдания искать нельзя. И Бог запретил, и сердце не хочет. Но если оно пришло, страдание, его нужно принять и вынести из него пользу. Как у Луки Крымского есть книжка, и в ней содержатся следующие слова:
"Я полюбил страдания, и страданий было так много, что я перестал с нами бороться. Я полюбил их".
Достоевский тоже об этом пишет:
"Полюби страдания".
То есть ты от него не убежишь, ты иди на него, ты полюби его. Так что в страдании есть своя тайна.
Вот, например, крест, Голгофа. Там страдает праведник, никому ничего плохого не сделавший. Это самый страшный вызов. За что он мучается? И разбойники, висящие по бокам, они тоже горят:
"Ну ты же безгрешный и оказался на кресте. Ну если ты, Христос, и ты все можешь, то сними себя, сними меня. Зачем мы страдаем, если ты все можешь, и у тебя нет греха"?
То есть мир делится возле Христа на грешников, которые не понимают своих грехов и желают единственно только одного: избавиться от страданий. А там есть второй разбойник, который говорит:
"У тебя что, совести нет"?
Он же греха не сотворил, а мы с тобой получаем по достоинству, поэтому он говорит:
"Помяни меня, Господи во Царствии Твоем".
Тайна Христа - это тайна страдания. А за что, за что ему страдать? Да не за что, а он страдает.
Все разговоры о страдании должны к Голгофе прийти. Там Матерь Божия стоит, там Иоанн Богослов стоит, там одни в кости играют, другие одежды на себе рвут на части, третьи кричат и язык показывают. У евреев считается, что расширение рта, высовывание языка - это такие пошлые порнографические намеки, такие визуальные оскорбления. И они как раз высовывали языки свои на него, как собаки, и кричали:
"Эй, давай, сходи с креста, мы в тебя уверуем".
То есть вся тайна страданий на Голгофе. И там, на Голгофе, страдает невинный, который вообще ни в чем не виноват.
Поэтому мы мимо Голгофы никуда не пройдем. Потому что, если мы уж страдаем, то страдаем, как разбойники. И рассуждаем так:
"Ну ладно уже, надо потерпеть. Ну что уж делать"?
А вот такая штука с этими страданиями. Почему-то никуда от этого не денешься.
И Он был многократно подвергаем самым жестоким испытаниям. Его травили, его били, держали в тюрьме, всяко мучили.
Николай Чудотворец тоже был в тюрьме и был бит за Христа, только что не убит. Он прожил очень тяжелую жизнь. Но здесь не угадаешь. Одному дается так, другому иначе. Это все связано с нашими сердечными состояниями. Если у вас душа, например, болит, вы не задумываясь, пожертвуйте свой мизинец или безымянный, или даже целую кисть, лишь бы душа болеть перестала.
Или вам сказали бы: "Выбирай, с твоим мужем, сыном или дочкой будет вот это. Или давай у тебя будет то-то. И все, закрыли тему. Распишись, пожалуйста". И вы расписываетесь. "Клянусь, пусть будет так".
И вы согласитесь пострадать. Можно купить себе страданиями что-то. Страдание - это некая валюта, твердая валюта.
Я страдал и никого не осуждал, и не хотел сойти с креста, и не завидовал тем, кто не страдает. Ну все, тогда ты получаешь вход, вход в Царство Божье, если ты не страдал, как злодей, если страдал, как христианин.
Если, например, украл, тебя поймали и посадили, то нечего хвалиться, сиди, страдай, тут ничего особенного нет.