Японец
Хоронили Илью в том же пиджаке, в каком он отправился на пронулку. Волосы слиплись, торчали набухшими иглами. Будто в них сочилось да так и застыло странное объяснение царившего абсурда, в который, против воли покойника, погрузился двор. Тогда прическу да и самый внешний вид покойника не умели приводить в порядок. Такая опция, если и существовала, была доступна семьям с крепким достатком. В ритуальной конторе возиться с трупом Ильи не стали.
Подросток лежал в самом простетском гробу, обитом угрожающе красной парчой. Короб с покойником поставили на две табуретки.
Отец его - тихий пьяница. Из прошлой главы, читатель может помнить, что Иван Алексеевич любил постоять на балконе. Мог пялиться в одну точку без всякого движения. Жена его гуляла, нрав имела буйный. В последние годы их не вполне совместной жизни дралась с супругом, даже побеждала его. Ссадины ржавили спонтанными полосами мужнино лицо. Жена однажды как-то долго всматривалась в разбитое лицо мужа. "Тварь раздолбанная" - только и сказала. И вышла сначала на балкона, а потом чуть дальше. Пятый этаж, Ольга Федоровна приземлилась в палисаднике, но довольно неудачно. Отвратительно даже. Тело долго не забирали. Синие огоньки нервно облизывали шерсть кирпичную шерсть. Собралась толпа со всех ближайших и не очень улиц.
Ивана Алексеевича ворошили и потрошили с месяц. Таскали в отдел. Хотели, чтобы он сознался, но тот в отказ: "Она сама". Ругался с ней, сражался с ней, но в воздушную яму сама провалилась.
Приставленный к происшествию сотрудник допытывался, но безуспешно. Пришлось отступить.
"Она спала со всем двором. И со мной", - заступался за свежего вдовца Фомка. "Била его, сильно даже, хвасталась ведь! Пьяная женская голова. Отступись от мужика!"
Дело завяло, палисадник оправился. Уродилась плотными ядрами рябина, до того молчавшая несколько лет.
В час прощания отец не стал спускаться, не хватило душевных сил. Сын одиного лежал в кольце равнодушной толпы.
Илью привезли прошлым вечером. Втащили гроб в комнату. Последняя ночевка - самая длинная, обстоятельная.
Незнакомые парни, одно лицо проклевалось, но тут же смазалось. Игорь, Стасик?
Гроб поставили в центр зала. Ребята переглянулись, отступили в кадык коридора, пропали. Пьяный отец присел на диван, смотрел на закрытый короб. Вспомнил, как гроб будет на английском. "Кофин", - равнодушно произнес. "Сына, я кофе сейчас выпью. Ты не обижайся на батю, я знаю, что не должен был дольше тебя жить. Я же не пил раньше. Работал на Кольской сверхглубокой скважине. Углубились мы на двенадцать тысяч километров. Это тебе не труха! Это же такой проект. Амбициозный. Ты же не подозревал, что батя твой такие слова знает. Вы же все советское презираете, так? А к нам японцы приезжали. Режимный объект, кого попало не пускали. Все улыбались, ходили, где было дозволено с открытыми ртами" - Иван Алексеевич театрально открыл рот, чтобы показать мертвому сыну изумление, какое носил на лице в прошлой жизни ошарашенный и осторожный, например, японец.
"Мы не так рот открывали!" - прозвучало совсем близко. Иван Алексеевич распознал легкую обиду в голосе незнакомца. На том же диване теперь сидел азиатского контура тип. Рукой можно достать, Когда успел примоститься? Большими черными глазами японец всматривался в лицо сдёрнувшего отца.
"А как вы открывали рот?" - утончил Иван Алексеевич.
Японец чуть улыбнулся, без азарта, вполсилы. Иван Алексеевич понимающе кивнул гостю. Тот сидел прямо, глаз не оторвать. Худой чужак в синей рубахе. Указательным пальцем правой руки японец прицелился в люстру. Пальцы застыли. Он словно требовал тишины от отца и мертвого сына.
"Вот так!" - японец потянул губы в стороны. Не разжимая, не обнаруживая зубов. Было что-то радостное в его облике, но и степенность была.
Отец считал разумную скованность в членах японского лица, оценил собранное в разумные рамки гримасничанье.
«Как-никак похороны, морда чужая, а такт соблюдает» - подумал.
Японец смотрел перед собой с потусторонним удовольствием. Иван Алексеевич кивком одобрил действия японца.
«Годы» - признал потухшим голосом. Он, на всякий случай, посмотрел на пыльную люстру. Та висела засохшим цветком, пластиковой ветошью, подбитым насекомым с полупрозрачными надломленными крыльями. .
"Цели той сверхглубокой скважины по сложности сравнивают с полетом в космос!", - важно заметил гость.
Иван Алексеевич поднялся с места. Просунул носок в тапок. Второй лежал перевернутой лодкой у занавески.
«Лень доставать. Кофин, кофе!" - кивнул отец. -- Будешь? Хороший, я его пью уже давно.
Японец не ответил. Японец испарился. "Сынок, ты это видел?". Он с трудом обошел гроб. Кофин", - дребезжал слабеющий голос.