Помню 70-ые, ровно в которые я и учился в школе. Всё наше осознание самих себя, как личностей прошло в этот то ли самый острый период, то ли в самый тупой… Не знаешь даже как и сказать. Пока приближались к концу нашей десятилетки, слово «диссидент» звучало всё чаще и всё отчётливее то ли потому, что диссидентов становилось больше, то ли потому, что коммунистическая пропаганда теряла вожжи, всё более увлекаясь личным благополучием. Наше настроение касательно партии практически не отличалось от диссидентского в наших разговорах в дали от старших по возрасту и по социальному званию. Это было и в анекдотах, которые мы с превеликим удовольствием рассказывали друг другу, и которые с таким же удовольствием слушали. Анекдоты — это было почти то единственное, что могло улучшить наше настроение, становившееся всё более депрессивным от нехватки красивых и ярких вещей в буквальном смысле этого слова. Этого всего было не достать простому трудящемуся, который в коммунистической пропаганде того времени представал, как опора и цель нашего общества помимо коммунизма, который на горизонте, а до горизонта не дойдёшь. Всё яркое, красивое и качественное в тот период мы видели только привозимое из заграницы, и это могли делать только моряки дальнего плавания и тому подобные труженики, считавшиеся элитой в том нашем обществе. Мы также все знали, что элитой считается и вся сфера услуг, потому что получить хоть сколько-нибудь нормальную услугу можно было только с переплатой или принадлежа к этой элите. Это было известно всем реальным трудящимся и всем школьникам того времени. Между собой мы тогда уже все рассуждали как диссиденты, только не так организованно и не так систематически, потому что на официальных встречах о таких наших настроениях мы дружно должны были помалкивать, а порой должны были даже выступать на пропагандистских коммунистических сборищах или, по крайней мере, слушать, или хотя бы присутствовать на них, скучая и развлекаясь между делом анекдотами. Наше сознание растаскивалось в разные стороны: с одной стороны вокруг нас ничто не противоречило словам диссидентов; с другой — нас регулярно прорабатывала адская коммунистическая пропаганда, активными участниками которой мы тоже обязаны были становиться. Сейчас историк Спицын, который порой защищает позиции той компартии, часто использует образное выражение : «слышится из всех утюгов». А ведь это тоже из политического диссидентского анекдота того времени. Это о человеке, который пришёл на работу в неглаженых брюках, и его спросили : «почему не погладил?». На что он ответил, мол включил телевизор — Брежнев; включил радио — Брежнев; ну вот, утюг уже и побоялся включать. Это анекдот о морально-идеологической атмосфере того времени.
Ведь то, что нас заставляли самих активно участвовать в этой коммунистической пропаганде, в нас оставляло след, было тем воздействием, которое нам и не давало перейти целиком в полномасштабное диссидентское осознание, к которому мы были уже все готовы в то время из-за постоянно царящего дефицита нормальных вещей и засилья идиотских развлечений с пропагандистским идеологическим душком. На сон грядущий после программы «ВРЕМЯ» смотрели какой-нибудь фильм про колхозников, сталеваров, трактористов, строителей или шахтёров, которые бьются за план, за урожай, за высокую коммунистическую идею. Тогда возник целый жанр мутных производственных фильмов. И мы всё это смотрели в условиях сильнейшего голода нашего сознания по ярким эмоциональным развлечениям, инстинктивная тяга к которым есть у всех нормальных людей. Мальчишки любили про войну и про шпионов; взрослые — по классике. Всех развлекали детективы. Но основная масса фильмов была о напряжённых трудовых буднях. Зато когда в кинотеатрах шёл какой-нибудь американский или французский фильм, выстраивались длиннейшие очереди в кассу.
Очереди вообще были основной приметой того времени, очереди абсолютно за всем и по раздельности продуктов… Был даже такой популярный анекдот про то, как капитализм, социализм и коммунизм решили сообразить на троих. Решили социализм послать в магазин за водкой. Он пошёл, и очень долго отсутствовал. Его спросили, где так долго пропадал, а он ответил, что стоял в очереди за колбасой. Тогда капитализм спрашивает: что такое очередь? А коммунизм — что такое колбаса? Вот царящее настроение того времени. И вот почему мы с огромным воодушевлением практически все отказались от той идеологии, когда это стало можно. Правда, мы тогда ещё не знали, куда нас заведут демократы и либералы. А теперь уж, когда все сполна наелись демократической и либеральной дряни, многие забыли настроения 70-ых и 80-ых. Я уж не говорю о тех податливых, которые и не знали тех времён в силу возраста. Послушайте песню «Стою на полустаночке»; посмотрите фильм «Семья Зацепиных»; окунитесь в ту морально-депрессивную эпоху через то, что царило тогда вокруг нас, из которой мы просто мечтали выбраться.