Не отступать и не сдаваться !

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

ЛЮДИ ВЕРЯТ ТОМУ, ЧЕМУ ХОТЯТ ВЕРИТЬ

Как и предчувствовала Гончарова, ее неожиданное возвышение оказалось подстроено спешно отбывшим на
курсы повышения квалификации главным врачом не без злого умысла. Харитонова знала, каким способом
лучше «сего рассчитаться с наиболее опасным своим конкурентом...
В анонимных доносах на Валентину Ивановну, поступивших еще до памятного собрания одновременно и в
областной, и в районный отделы здравоохранения, говорилось о наличии у нее на работе так называемых
мертвых Душ.
Харитоновой удалось вовремя замести следы. Но этого показалась ей мало. Она не знала, кто именно посылал
печатные копии доносов на нее в вышестоящие инстанции, но на всякий случай решила прежде всего вывалять
в грязи ту, которая, по ее мнению, заварила всю ату бучу.
Не прошло и месяца со времени назначения Гончаровой на свою новую должность, как произошло событие,
разом и надолго выбившее ее из привычной колеи.
Придя однажды пораньше утром на службу, она, к своему величайшему изумлению, столкнулась у дверей
своего кабинета с полуодетой, сильно помятой (будто после проведенной бессонной ночи...) сестрой-хозяйкой.
Едва успев при ее появлении отскочить на пару шагов в сторону от злополучных дверей с черной табличкой, та
лихорадочно застегивала пуговицы на накинутом, похоже, совсем на голое тело халате...
Обостренный нюх Гончаровой тут же уловил явственный запах спирта.
- Что вы здесь делаете ни свет ни заря, Елизавета Васильевна? - не отрывая глаз от ее тонких дрожащих
пальцев, удивленно поинтересовалась Гончарова.
- Да...- Кононовой, наконец, все же удалось справиться с разъезжающимися в разные стороны полами халата.-
Месяц-то ведь к концу идет. В этом квартале обещали хозяйственную ревизию. Вот я по утрам и подвожу
бабки. Готовлюсь к отчету.
- Готовитесь!..- Вильме Францевне показалось, что по длинному, ведущему в сторону мужского отделения
коридору в утреннем полусумраке осторожно передвигается чья-то неясная, скрадываемая расстоянием и
полутьмой фигура.
- Значит, стараетесь,- в нос Гончаровой вновь ударил знакомый спиртовый дух.- Хорошо! Посмотрим, что
покажет ревизия...
Уже в кабинете она все никак не могла отделаться от внезапно вспыхнувшего, прямо-таки хватающего за душу
ощущения близкой опасности.
Простыня на стоящей в правом углу кабинета кушетке показалась ей застеленной совсем не так, как вчера, и к
тому же какой-то изрядно пожеваной. Высокий граненый стакан стоял не рядом с графином, как обычно, а
несколько в стороне.
И вообще - у нее создалось такое впечатление, что этой ночью запертая на замок комната отнюдь не пустовала.
И кто знает, только ли этой ночью...
С нехорошо зачастившим сердцем Вильма Францевна, сама еще четко не осознавая зачем, вынула из сумочки
заветный серенький ключ и подошла к тяжелому сейфу, спрятавшемуся возле окна за широким двустворчатым
шифоньером.
Мягко, будто взломщик, опасающийся воя сигнализации, она дважды повернула его в замке против часовой
стрелки. И еще мягче, почти без звука, открыла тяжелую дверцу маленького верхнего отделения.
Там у Гончаровой, а еще раньше у Харитоновой, хранились трудовые книжки всего личного состава
стационара. Затаив дыхание, Вильма Францевна принялась перебирать содержимое нижней полочки.
Так и есть! Гончарову даже бросило в жар. Три чужих трудовых книжки с записью о принятии их владельцев
на работу в тубдиспансер с соответствующими печатями и подделанными под ее собственную подписями
оказались в левой маленькой стопочке...
От сейфа было только два ключа. Один она всегда носила с собой. А второй (на всякий случай) хранился в
среднем запертом ящике письменного стола. Вильма Фрапцевна опрометью кинулась к столу. Дернула на себя
ручку среднего ящика. Однако он не поддавался ее нажиму.
Кое-как нашарив в сумочке совсем маленький ключик, она открыла запор. И с ужасом обнаружила, что
сейфовского ключа там нет.

На какие-то минуты ей стало так дурно, что она не в силах оказалась выйти из-за стола. Бессильно опустив
руки, она облокотилась па жесткую спинку стула и как приговоренная уставилась на покрытое пожелтевшей
газетой пустое дно выдвинутого ящика.
Все его немногочисленное содержимое она уже вывалила на крышку стола и пересмотрела на три раза.
«А если бы ревизия вскрыла наличие этих трудовых?..» - Гончаровой становилось совсем невмоготу. Такого
позора она бы не пережила.
Волевым усилием преодолев вдруг охватившую все ее тело необычайную вялость, она все же заставила себя
выбраться из-за стола. Снова па два оборота закрыла сейфовскую дверцу. И приняв, как ей казалось,
единственно верное в данной ситуации решение, направилась прочь из сразу опостылевшего кабинета.
...Ранний визит Гончаровой, похоже, не па шутку встревожил заведующего райздравотделом.
- Вот вам, Борис Викторович, ключ от сейфа, а меня от этой должности увольте! - вся вне себя, покрывшись
красными пятнами, совала Протасову в руки длинный серый ключ Вильма Францевна.- Вы знаете, как вы меня
назначали. А я под суд за чужие трудовые не собираюсь идти.
- Позвольте, позвольте...- Борис Викторович в недоумении погладил слегка заметное под хорошо скроенным
темно-серым костюмом брюшко.- Какие такие трудовые? Что за ключ вы мне суете? Присядьте, пожалуйста!
Успокойтесь.
- В моем сейфе лежат чужие трудовые книжки - пристроившись на краешек стула, воскликнула Гончарова.- А
это...- Оца повертела в руках прохладный тяжеловатый ключ,- ключ от того самого сейфа. Второй исчез из
запертого стола. Зато в сейфе появились неизвестные мне трудовые. Так называемые мертвые души,- она на
секунду умолкла.- Вы сами знаете - на носу ревизия. Зачем мне за чьи-то пакости отвечать?..
Протасов расстегнул двубортный шерстяной костюм и вытер несвежим платком вспотевшую шею.
- Ничего не понимаю! - заведующий решительно принялся крутить диск стоявшего на краю стола массивного
телефона.- Зайдите ко мне на минуту,- довольно сухо бросил кому-то в трубку Борис Викторович.
Несколько минут они просидели в полном молчании. Неожиданно заскрипела входная дверь, и в кабинет
быстрым шагом вошла невесть откуда взявшаяся Харитонова. Проходя мимо удивленной Вильмы Францевпы,
она довольно неловко раскрыла свою изящную коричневую дамскую сумочку. Достала из нее небольшое

карманное зеркальце. И еще более неловким . движением намеренно выронила на пол из рукава пальто вто-
рой столь загадочно псчс.чнуанпт ключ от сейфа со злополучными трудовыми.

- Валентина Ивановна,- невольно внутренне вздрогнув, тут же окликнула ее Гончарова.- Вы ключ уронили,- она
слегка пододвинула ногой упавший рядом с ее стулом дубликат.
- Что вы такое говорите? - Харитонова сделала вид, что поправляет прическу.- Это ваш ключ! Вы сами его,
наверное, и выронили...- Валентина Ивановна сунула зеркальце обратно в сумочку и громко ее защелкнула.
Ищете, понимаешь ли, среди бела дня то, чего не теряли,- с гонором начала было она, но, встретившись с
изумленным взглядом заведующего, осеклась на полуслове.- Вы что, Борис Викторович?.. Разве я что-нибудь
бурное сказала? - Харитонова медленно и высокомерно оглядела Протасова с головы до ног.
«Чего ты пялишься, плешивый дуралей? Мало разве мы с тобой водки вылакали?» - очевидно, хотелось
выкрикнуть ей. Но, сдержав себя, она кошачьей походкой обогнула большой двухтумбовый стол, за которым
восседал заведующий.
Не спеша зашла Протасову за спину. И мягким плавным движением положила руки на его покатые плечи.
- Ты что, Боренька? Что с тобой? - ее провисшая грудь почти касалась рано начавшей лысеть головы
заведующего.
При виде этой вульгарной сцепы Гончарову чуть не стошнило. Так и не подняв с пола запасной ключ, она
резко вскочила со своего стула и, покраснев до копчиков пальцев, буквально выбежала из кабинета. Подобного
Вильма Францевна не ожидала даже от Харитоновой...
Однако просчиталась в данном случае и сама многоопытная развратница. Чиновный сожитель не простил ей
показного сверхнахальства. Довольно скоро (без особого шума и пыли) Валентину Ивановну отстранили от
занимаемой должности. И Гончарова стала уже не И.О., а полновластным хозяином в своем стационаре со
всеми вытекающими отсюда последствиями.
Несмотря на относительную молодость, главврачом она оказалась весьма и весьма стоящим. То, что другим
приходилось выбивать у начальства годами, ей удавалось пробить за один-два месяца. А иногда чуть ли не в
считанные недели.

Давным-давно напрашивающийся капитальный ремонт вконец обветшавшего здания тубдиспансера, наконец-
то, был произведен. Причем Гончарова не только отремонтировала существующее здание. Более того! Она

ухитрилась прихватить и малость дополнительных площадей.

Ставший самым настоящим источником радиоактивного заражения дощатый рентгеновский кабинет Вильма
Францевна сумела-таки переместить в надежный толстостенный кирпичный блок расположенной по соседству
с ними пожарной части.
Уже за одно это хватающие постоянно совсем не нужные им рентгены сотрудники тубдиспансера могли бы
поставить ей памятник. Что же касается детского отделения, помещавшегося с другой стороны дощатой
перегородки опасного кабинета, то здесь и говорить не приходится.
Для детишек ведь те же самые радиоактивные дозы были куда опаснее, чем для взрослых. А не секрет, что и
взрослым рекомендуется делать рентген не чаще, чем раз в течение полугода...
В общем, с самых юных лет крепко пострадавшая от Советской власти Гончарова работала на эту власть, как
говорится, не за страх, а за совесть.
Улучшить бытовые условия несчастных больных, конечно, весьма благородное и почетное дело, однако и оно
само по себе не может сравниться с принципиальным изменением непосредственно лечебного процесса.
Вильма Францевиа попыталась и здесь пробить фактически непробиваемую, поистине гранитную толщу
десятилетиями накапливавшихся в официальной медицине порядком устаревших предрассудков, основательно
подкрепленных мнениями якобы незыблемых и совершенно не колышимых свежими ветрами отечественных и
зарубежных авторитетов.
И произошло это на почве ее самого раннего знакомства с методом доктора Бутенко весной тысяча девятьсот
шестьдесят пятого года. К этому времени Гончарова уже краем уха кое-что слышала о знаменитом кудеснике из
Академгородка. Но пути их ни разу не пересекались.
В конце апреля ей понадобилась квалифицированная консультация для одного из наиболее тяжелых
стационарных больных. Помимо туберкулеза, он страдал еще и бронхиальной астмой. Вильма Францевна
решила свозить его в загадочную лабораторию Бутенко.
...При входе в апартаменты Константина Павловича она столкнулась с вносимой в лабораторию на носилках
посиневшей от жесточайшего приступа удушья немолодой уже женщиной. Ужасные судороги настолько
исказили обтянутое сухой кожей лицо страдалицы, что на него было просто страшно смотреть.
Придержав за руку своего больного, Гончарова посторонилась. В ногах вдруг появилась неприятная слабость.
Со времен третьего курса она не могла переносить вида корчащихся в остром приступе астматиков.
Это случилось во втором зимнем семестре еще в студенческую пору. Их веселая разбитная группа молодых
студентов-третьекурсников вместе с профессором подошла тогда к стоявшей в широком больничном коридоре
койке, на которой лежала изможденная пожилая женщина в грязно-сером халате.
Ее тяжелое прерывистое дыхание слышно было даже на расстоянии без всякого стетоскопа. И все же
профессор, вежливо улыбаясь, предложил всей группе тут же поочередно прослушать больную.
Естественно, что при этом КАЖДЫЙ из двенадцати будущих эскулапов предлагал подопытной подышать
поглубже... Не успела вдосталь наслушавшаяся все усиливающихся хрипов своей жертвы группа отойти на
несколько шагов, как у женщины начался БЕШЕНЫЙ приступ удушья. И она, не сходя с кровати и несмотря на
все предпринимаемые несколько обескураженным профессором «героичгскпе меры» к ликвидации тяжелого
приступа, весьма скоропостижно погибла прямо на их глазах.
Этот трагический эпизод навсегда оставил жуткий след в памяти Внльмы Франневпы. Лишь много позже, уже
работая у Бутенко, она поняла, что своим многократным прослушиванием группа в тот раз попросту до смерти
«раздышала» обреченную.
Но многие годы, до встречи с совершившим великое Открытие болезней глубокого дыхания ученым Бутенко,
Гончарова искренне была убеждена в неизлечимости коварной астмы. И больше всего на свете боялась одного
только вида астматиков в приступе.
Тот же самый профессор, под руководством которого их студенческая группа на третьем курсе в больничном
коридоре буквально уложила в гроб беззащитную перед коллективным прослушиванием астматичку,
демонстрировал им на своих лекциях девятилетнего мальчика астматика.
У пего из груди неслись не то что обычные хрипы, а так называемые в медицине «коробочные» звуки. «Вот
вам, пожалуйста,- этот ребенок практически уничтожил свои легкие...» - резюмировал профессор, когда за
мальчиком закрылись двери лекционной аудитории.
В общем, тяжелые формы астмы представлялись Вильме Францевне пекле всего увиденного и услышанного,
пожалуй, страшнее рака. И вдруг - здесь, в лаборатории доктора Бутенко, она увидела чудо. Русоволосый,
одетый, как и все врачи, в обычный белый халат, доктор совершил его за несколько минут.

У внесенной в лабораторию на носилках мучившейся смертными муками астматички он без всяких лекарств и
уколов весьма быстро в присутствии Гончаровой и ее туберкулезного больного снял тяжелейший приступ.
Потрясенная до глубины души Вильма Францевна, не веря своим глазам, наблюдала, как избавленная от
невыносимых страданий пожилая пациентка посреди лаборатории упала на колени и принялась неистово
целовать руки смущенно пытавшемуся остановить ее ученому.
Мать-героиня Ольга Александровна Чевычева (все эти биографические данные пациентки стали известны
Гончаровой чуть позже), двадцать пять лет жившая со своим недугом, готова была не только целовать руки
своему спасителю, а и головой у его ног о пол биться - настолько переполняла ее бьющая через край
благодарность!
Кому-кому, а ей за четверть века пришлось испытать на себе достаточное количество всевозможных
медицинских способов и ухищрений (вплоть до самых изуверских - типа бронхоскопии), чтобы моментально
оценить тот, которым ее только что практически вернули к жизни.
Не зря же сказано: «Лучше один раз увидеть...» Изумлению Гончаровой не было предела. Уже на второй день (а
Вильма Францевпа приезжала в лабораторию и на второй, и на третий) Чевычева могла ходить без
посторонней помощи. Ее научили, как самой снимать подступающие приступы, и наука, похоже, не прошла
даром.
Больного Вильмы Францевны Бутенко проконсультировал. Заметил, кстати, что его метод волевой ликвидации
глубокого дыхания помогает не только от астмы. Ему вполне по силам и не слишком далеко зашедший
туберкулез. Рассказал Гончаровой о нескольких случаях практически полного излечения туберкулезников.
Показал соответствующие записи в их дежурном журнале.
И Вильма Францевна перешла Рубикон!! Для нее исчезли все почитаемые ею до этого медицинские светила и
авторитеты. Простой, нечванливый, весьма скромный в поведении руководитель лаборатории функциональной
диагностики стал ее богом. Ее КУМИРОМ на всю оставшуюся жизнь. Да! Он своим открытием болезней
глубокого дыхания начисто опровергал то. чему их старательно учили профессора в медицинском институте.
Он шел на прямой разрыв со многими ведущими академиками не только в их стране, но и за рубежом. Но он
был ПРАВ!!! И в этом была его великая сила.
Безусловно, Вильма Францевна пришла к подобному убеждению не за один миг. Но рыдавшая от счастья на
коленях перед доктором фактически мгновенно исцеленная мать-героиня Чевычева все же сыграла для нее роль
шаровой молнии. Гончарова была потрясена и ослеплена. И это потрясение еще очень долго так и не покидало
ее. Конечно, Вильма Францевна понимала, что встать сегодня, сейчас на сторону находившегося в опале у
официальной медицины доктора (а она со временем наслушалась в здравотделе массу хулительного в его адрес)
являлось немалым риском. Немалым даже для обычного, стандартного главврача с незапятнанной анкетой.
А уж ей-то, немке по происхождению, не так-то и давно самой подвергавшейся со стороны властей весьма
ощутимым гонениям, было опаснее вдвое. В стране не забыли еще прогремевшие в генетике после войны
процессы над вейсманистами и менделистами. И, между прочим, поддержавших «вероотступников» тогда со
всех высоких трибун клеймили как пособников фашистов. Как же в случае осложнений заклеймят ее - в
прошлом немецкую ссыльно-переселенку из Поволжья?..
Она достаточно настрадалась от ложных обвинений по поводу своего происхождения в ранней юности. И даже
понимая всю правоту Бутепко, могла спокойно остаться в стороне. Просто, как человек, уже и без того в меру
хлебнувший в жизни лиха.
Гончарова могла бы остаться в стороне и по совершенно другим, даже не связанным с непосредственной
угрозой ее служебной карьере мотивам. Ну, например, желая таким способом хоть как-то отомстить сославшим
ее когда-то в ледяную Сибирь людям,
Ведь, как врач, она понимала, что недопущение метода Бутенко к широкому распространению ежегодно уносит
в могилу тысячи представителей незаконно покаравшего ее народа.
Но у нее хватило силы и мужества не смешивать весь советский народ с надругавшимися над ее поволжскими
соплеменниками ПОДОНКАМИ из высшего руководящего звена. И она, не колеблясь, пошла на все!
И на риск полностью перечеркнуть свою, в общем-то, неплохо складывавшуюся врачебную карьеру. На
возможную потерю в должности и окладе. Более того, видя лютую ненависть к доктору в облздравовских
кругах, она внутренне подготовилась и к самому худшему. Но даже перспектива попасть за колючую проволоку
почти через двадцать лет после страшного тридцать седьмого не остановила ее.
Она уже как-то свыклась с тем, что родилась в страшную сталинскую годину. И искренне считала, что зловещий
знак тридцать седьмого будет довлеть пал ней на протяжении всего ее жизненного пути.

А рядом с Бутенко не страшно было и пострадать. Любая сотня спасенных Вильмой Фрапцевмой при помощи
его метода смертников-больных, думалось ей, вполне способна окупить самые тяжкие ее невзгоды и
испытания...
Она попросила у доктора ставку в волшебной лаборатории. Но даже мизерной разнесчастной ставки старшего
лаборанта не оказалось у крайне стесненного в штатах выдающегося ученого! Пришлось ждать почти полтора
года.
Узнав о намечающемся переходе своей начальницы. Гончарову долго и усердно отговаривали привязавшиеся к
ней сотрудники тубдиспансера. В один голос они утверждали, что дела Бутенко крайне плохи. Что лабораторию
вот-вот прикроют. И как последний довод выдвигали вполне реальное рассуждение о том, что жизнь на
девяносто восемь рублей, после ее нынешних трехсот, вряд ли покажется ем малиной...
- Ну что вы! Там же физиологический комбайн, равного которому сегодня нет в целом мире. Математические
выкладки болезней, о которых мы и представления не имеем. Что вы? Что вы!..- отбивалась от доброжелателей
Вильма Францевпа.- Вот походите туда сами. Посмотрите. Поучитесь. Тогда, пожалуй, по-другому заговорите.
Она организовала у себя в диспансере пару лекций Бутенко. Ухватившись за его фразу, что суть метода можно
понять за три дня, проведенных в лаборатории.- составила график таких трехдневных учебных отпусков для
своих подчиненных. И старательно следила за его неукоснительным соблюдением.
Однако повальное посещение ее сотрудниками необыкновенной лаборатории, увы, не принесло ожидаемых
результатов. «Я тоже когда-то думал, что при первых слухах о моем открытии болезней глубокого дыхания ко
мне все двадцать тысяч местных врачей в очередь от Академгородка до Новосибирска выстроятся», - горько
резюмировал по этому поводу Бутенко.
Немногочисленным своим сибирским сторонникам (из числа медиков) он частенько повторял эту ставшую
уже, видимо, привычной поговорку.
- Да, Константин Павлович...- отводя глаза в сторону, вынуждена была согласиться Гончарова.- Почти всех
своих врачей через вашу лабораторию пропустила. По три дня им на каждого не жалела! А в итоге...- она
всплеснула руками.
Поглядели, поахали, повосхищались, но метод толком так никто и не усвоил. Чудеса, дескать, да и только...
- Здесь, видимо, срабатывают две вещи,- немного подумав, ответил ей доктор.- Первая и весьма неприятная -
это наше приевшееся убеждение: пророков нет в отечестве своем.
Вот где-нибудь там,- он махнул рукой в сторону окна,- за дальними далями, за синими морями. Там может быть
настоящее чудо. А здесь рядом,- он с горечью опустил голову,- так себе. Эффектные полуцирковые номера...
А второе... Второе заключается в том, что, чтобы понять метод, надо поверить в само Открытие болезней
глубокого дыхания. И вот это-то крайне непросто! Ведь опрокидываются все годами складывавшиеся
стереотипы.
Все, чему врачей долго и упорно учили. И кто ниспровергатель авторитетов? - он с сомнением оглядел свою
стройную фигуру.- Не академик, не нобелевский лауреат. Всего лишь навсего провинциальный кандидат
медицинских наук. Вот вам, пожалуйста, и моральный тормоз!
Пойдите, попробуйте заставить людей перескочить через этот барьер. Нелегко...- он опять на секунду
задумался.- Неспроста старик Фрейд утверждал, что плевать на то, каковы факты. Люди верят тому, чему хотят
верить!!
А их приучали, и крепко приучили хотеть верить только поднятым на щит авторитетам. И плевать им, по
Фрейду, что они, зачастую, может быть, и дутые...