Мне жаль, что я совершенно извращённо помню ТУ войну. Мне было 3,5 года, когда она началась. Как совершенную неопределённость помню в чём-то необычное поведение родственников при речи Молотова о её начале. Потом помню какой-то сад при дворе знакомых семьи, где была почти моего возраста девочка, Мина, и мы с нею возились в этом саду, а взрослые говорили про войну, думаю. И мне чудится – от их слов или это было на самом деле – что были слышны отдалённые взрывы. Совсем не страшные. Что может быть. Я от мамы знаю, что папа, белобилетчик, должен был ходить каждое утро на работу, и только раз он не дошёл, ибо увидел вдали улицы немецкий танк, и огородами он удрал домой, где уже ждала купленная заблаговременно лошадь и телега. Как сказка из уст мамы мне известен драматический момент, что наша подвода была из последних, переехавших мост через реку Сула, после чего мост взорвали. И мне твёрдо помнится, что мы очень недалеко от моста проехали и остановились в хуторе на ночёвку. Этого быть не могло. Если папа на работу шёл часов в 8 утра (а жили мы – сужу по послеэвакуационным воспоминаниям – от этого моста через Сулу в нескольких минутах езды, и до ближайшего хутора было не больше получаса езды, то – пусть папа бежал огородами минут 10, а подвода была уже с вещами, и сесть в неё нам и папе запрячь лошадь было минут тоже 10, то часов в 9 утра мы уже были в хуторе и не могли остановиться ночевать, тем более, в такой близости от немцев. И никакого страха не помню за собой за всё время удирания. Даже когда по нам с той девочкой, Миной (наверно, между отцами было договорено, где встретиться при бегстве из города) стрелял пулемёт. Мама не подтвердила этот случай. А было так, по рассказу мамы. Наши две подводы ехали под большой уклон (уклон я помню и противоположный подъём – тоже), и с нашей подводы слетело колесо. Обе подводы остановились – в самом низу дороги это было – и мужчины принялись подводу чинить. А мы с Миной от скуки полезли по бестравной (это я тоже помню) круче вверх из дна этой низины (или оврага). Выставили головы наверху. Перед нами было бескрайнее поле (тоже помню), чем-то поросшее. Травой наверно. И издали с этого поля по нам застрочил пулемёт. И мы – без страха – скатились обратно вниз по бестравному скату. И стрельбы не могли не слышать внизу (ну какая там была глубина? Если низина между холмами, то несколько десятков метров). Но мама не помнит этого факта. Точно так же, без страха, я помню бомбардировку нас на вокзале Белгорода, где мы пересели с подвод на поезд. Мне вообще мистическая картина помнится. – Мы сидели на вещах, чего-то ожидая, на перроне, метрах в ста от здания вокзала. И в небе загудело, и там летят крошечные немецкие бомбардировщики. Очень много. И из них сыплются, как горох, много-много бомб. А взрывов я не помню. – Ну мистика. Ничего не понятно.
И я подумал, что мне как раз радоваться надо, что я так невнятно и неадекватно помню ТУ войну: я ж могу сравнить свои переживания со стихотворением Виталия Кузьмина.
Странная Война, во всём сплошная пелена.
Народ не может знать, когда закончится она.
Не видно ей конца, ни перемирия не видно,
Туман один, туман, лишь это людям видно.
.
Странная Война, в народе говорят?
И по другому, назвать её нельзя.
Нет продвижения, нет отступления,
И объяснений нет никаких, друзья?
.
И в обществе витает, в умах людей вопрос?
«А что же происходит? А где ж, Войны исход?»
Скажи же Власть народу? РОССИИ Власть, скажи?
Когда, конец ей будет? Когда от Смерти отойти?
3 июля 2023 года.
Стихи настолько ужасные, помимо того, что катастрофически безграмотные, что я боюсь, что мне найдут способ отомстить, если я стану подробно разбирать недостатки. Хоть стихи-то – искренние. Как, мол, я смею голос поднимать против того, что и все думают…
Объясню, почему я себе позволил.
У меня страсть – разбирать, ЧТО ЧЕМ выражено в произведениях, претендующих называться искусством. Особенно интересно, когда есть текстовая недопонятность. В смысле – ЗАЧЕМ ТАК сделано (а не не понятно, про что речь). Она для меня знак, что в сочинении принимал участие подсознательный идеал. Тот бессловесный. А выразить себя – требует с большой силой (вдохновением называется). В результате, из-за силы вдохновения, сознание сдаётся и пропускает в текст странности. По их характеру специалист толкователь может угадать содержание подсознательного идеала. – Это очень увлекательное занятие. Сродни открытию. Без специалиста толкователя художественный смысл существует только в двух подсознаниях: автора и восприемника. Причём оба – бессловесные. Только после вмешательства третьего человека, этого специалиста, художественный смысл обретает объективное существование для многих. Как Колумб Америку открыл.
Согласитесь, что от такого занятия толкователь может получить зависимость, как от наркотика.
Про Колумба – это не неуместная шутка. Дело в том, что, чтоб не считать подсознательный идеал мутью, надо принять теорию художественности по Выготскому. Она известна с 1965 года. Но никто её для практики не принял. В результате, к какому произведению искусства (неприкладному) толкователь, теорию принявший, ни прикоснётся – он выдаёт, то, до чего никто пока не додумался. То есть он – Колумб.
Одна беда: произведений неприкладного искусства (рождённых подсознательным идеалом) мало. Большинство произведений рождено замыслом сознания. В них ничего недопонятного нету. Они призваны усиливать знаемые переживания. Например, процитрованное выше можно было б счесть произведением прикладного искусства, усиливающим недоумение от СВО, если б оно не было так удручающе безграмотно и плохо сочинено, что является уже не искусством, а околоискусством.
Зачем же я за него взялся?
Затем, что оно о недоумении по содержанию. В этом есть похожесть с недоумением от формы. И надо их не путать.
Предположим – это мой размышлизм – что вверху в России решили, что России нужно окончательное решение украинского вопроса, вроде как тот же вопрос поставил Гитлер с евреями – физически уничтожить их. Даже Гитлер дело засекретил. Но принялся решать вопрос буквально, что его разоблачило. Если вверху в России решили решить его косвенно – убить всех из Антироссии, держащих в руках оружие, в оборонительных боях на территории, отошедшей по референдумам к России… То это тоже надо засекретить. И вот сие моё деяние по открытию не есть эстетическая работа.
А эстетическую я себе запретил из-за того, что имею дело с околоискусством, а не с искусством.
Но.
Только назвав вещь ужасной, я уже могу рассчитывать, что кто-то её перечитает и со мной согласится. Что уже тренирует въедливость.
А та очень нужна, чтоб народ, уставший от войны, не предал родину ещё раз, как это случилось в 1991 году из-за пустых полок магазинов (что было организовано либералами, а народ не понял и не готов был понимать).
Что ещё меня оправдывает?
Из-за неприятия наукой об искусстве теории Выготского я очень зол и, проповедуя ту теорию, очень резко стал различить неприкладное искусство, редкое, от прикладного, очень распространённого. Но на разбор патриотических стихов о войне на Украине (а их уйма) я наложил табу. Мне ж пришлось бы резко их критиковать за то, что они – прикладные. А как я могу это себе позволить во время войны? – Никак.
Иное дело – непатриотическое, как процитированное. Пусть даже околоискусство это.
Моя разозлённая душа немного уймётся. Ей же нужно, как наркоману, непрерывно хотя бы кусать за отступление вещи от неприкладного характера её, раз не подворачивается неприкладное.
17 сентября 2023 г.
