Глава XXV. В плену
Прослужив в Советской армии целый год, в один из погожих октябрьских дней мы, со старшиной Ворошиловым, находились по служебным делам в одном из Карабахских селений. Ненадолго остановились в центральной харчевне, чтобы спокойно поужинать. Заказав отменный шашлык, Александр решил, кроме прочего, угостить меня крепенькой выпивкой. Он заказал местного вина, какого-то дешёвого пойла, после чего, смачно его потягивая да заедая вкусным мясцом, мы принялись рассуждать о послеармейской судьбе.
- Ты кем планируешь сделаться после военной службы? - спросил меня близкий друг, одновременно непосредственный командир.
- Не знаю?.. Пойду, наверно, учится, - выдвинул я теоретическое предположение, - а может, работать, но высшее образование получу обязательно, пусть даже заочно.
- Я в армии останусь, сначала на «сверхсрочной», после выучусь на бравого прапорщика, а дальше… на цело-о-ого офицера. На гражданке делать особо нечего, работы нормальной нет, а людям военным дела хватит всегда… тем более бывалым спецназовцам, особенно когда советское государство «трещит по швам» да напрочь разваливается.
Я полностью согласился, но посвящать молодую жизнь вооруженным силам не очень-то и хотелось. По натуре я слыл человеком свободолюбивым и мне претило выполнять строго поставленные приказы. Об истинных предпочтениях я рассказал приятному собеседнику:
- Я вольную волю люблю; мне очень не нравится, когда ограничивают собственную свободу.
- Всё это никчёмные мелочи – к ним можно привыкнуть, а тем более на жуткой войне. Потеряться в мирной жизни вовсе не сложно. Попадёшь в плохую компанию – вот и всё… считай, жизнь нормальная поломана навсегда, - выдал мудрое суждение задумчивый «замкомвзвод».
- Всё вроде правильно, - продолжал отстаивать я личную точку зрения, - но нам даётся смышлёная голова, чтобы принимать по чести правильные решения.
- Знать бы только, где они – эти правильные решения. Чаще всего случается всё спонтанно, а потом… исправить уже ничего нельзя. Здесь же всё делают за тебя: и думают, и рассуждают, и на истинный путь наставляют – все решения принимаются за тебя, оставляя лишь чётко обозначенные приказы.
- В армии девчонок хороших мало, - попытался я найти другой аргумент.
- Это пока на «срочной», - уверенно заключил Ворошилов, - на «сверхсрочной» намного проще: времени свободного больше, а девчонки красивые, поверь, к военным сами собою липнут, потому что за ними реальная сила, а главное, сплошная надёжность.
Бывалый командир напрочь разбил, казалось бы, неопровержимое утверждение. Пришлось согласится, однако я всё же задал закономерный вопрос:
- Надеюсь, Саня, ты не агитируешь меня остаться служить? Сразу скажу, я на гражданку хочу… мне и служить-то пришлось идти, только чтобы в унылую тюрячку случайно не загреметь.
- Вот, а я тебе толкую – про что? - заметил смышлёный «замок». - Дьявольские соблазны рано или поздно всё едино приведут на прямую дорожку – в «места не столь отдаленные». Хотя жить тебе – смотри сам; сам же и выбирай, что лучше... вот только не ошибись.
Постепенно, за назидательным разговором, мы допили хмельное вино, и я вдруг почувствовал, что ноги как будто наливаются тяжёлым свинцом, обмякшее тело безвольно деревенеет, а свинцовые веки слипаются. Сначала я подумал, что случилось нормальное опьянение, но, когда попробовал встать да не смог, начал осознавать, что меня «накачали» каким-то сильным снотворным. То́-то вино показалось немного странным – отдавало противным вкусом. Окружавшие предметы поплыли кругом, ворошиловский голос раздавался издалека, откуда-то глухо-глухо, как будто из ржавой бочки. Постепенно я провалился в принудительный сон.
Очнулся я в затхлой яме. Глубина представлялась метров около трёх; округлый диаметр достигал до двух с половиной; сверху, сквозь круглое зарешечённое отверстие, пробивался сумрачный свет (очевидно, спустился кавказский вечер?). Рядом полусидел полуживой командир: синюшное лицо выглядело опухшим; правая нога безжизненно лежала «петлёй»; левая согнулась в распухшем колене и притянулась к избитому туловищу.
- Ага, очнулся, - произнёс жизнелюбивый «замок». - Эх, и здо́рово же мы влипли.
- Что?.. Что случилось? - спросил я, ничего ещё толком не понимая. - Где мы находимся?
- На второй вопрос я бы и сам хотел услышать определённый ответ, а первый попробую прояснить, в чём, конечно, смогу. Когда поганое пойло распространилось по нашей крови, я почувствовал – чего-то не ладно; но было, так же как в твоём случае, сравнительно поздно.
- То есть, получается, нас попросту опоили? - выразил я страшное подозрение.
- Видимо, так, - продолжал Александр, - только ты отрубился сразу, а я чуть-чуть погодя. Пробуя тебя, беспробудного, приподнять, я понимал, что оставшихся сил никак не хватает. И тут! Я краем глаза заметил, что к нам приближаются пятеро самодовольных кавказцев. Один из них грубо схватил мою руку и попытался осуществить приёмный бросок.
- Ну и врезал бы ему, - вставил я разумное замечание, - а остальных пострелял.
- Так же подумал и я, - рассказывал посуровевший «замок», - вот, правда, ударных сил у меня тогда не нашлось – руки словно разом одеревенели – но я всё одно пытался чего-то предпринимать, создавая им немалых хлопот. В результате они взяли мой же, представь, автомат, показавшийся мне очень тяжёлым; понимаешь, какая беда – я не смог его оторвать от лавки. «Калашниковым» прикладом мне перебили правую ногу. Бедренная кость, я уверен, напрочь поломана – силы в ней я вовсе не ощущаю, она неимоверно болит – и вряд ли я смогу теперь нормально ходить.
- Что происходило дальше?
- Как только я оказался, распластанный, на земле, один из кавказских молодчиков так смачно съездил армейским ботинком по неприкрытой физиономии, что я не замедлил лишиться сознания. Потом я очнулся здесь, немногим раньше тебя. Вот и всё, что мне хоть как-то известно.
- Что же нам теперь делать, - начал я продумывать, как бы нам выбраться, - и чего от нас, вообще, хотят.
- Что поделать, я не знаю, так скажем, совсем, - натужно разъяснял Ворошилов, не забывая язвительно улыбаться, - а хотят от нас, скорее всего, валютного выкупа. Ты, наверное, слышал, что в последнее время пошла устойчивая тенденция «похищать ротозеев-солдат», а потом требовать за них немалые деньги. За кого заплатят, они возвращают.
- А остальных? - не удержался я от риторического вопроса.
- Тех никто уже больше не видел, - высказал категоричное заключение израненный командир.
Невольно я передёрнулся, а тревожные мысли не давали уснуть до утра. Я всё подумывал: «Где, интересно, смогу найти немаленький выкуп? Семья у меня небогатая – остаётся надеяться только на доброе советское государство». Тем более что именно так советовал Ворошилов; он сказал, что за таких боевых спецов, какими являемся мы, благодарная Родина непременно заплатит любые деньги. Его святая уверенность чутка́ успокаивала, но было, однако, не по себе.
Утром, едва забрезжил туманный рассвет, решётчатый люк отворился, и я увидел безликую девушку, одетую во всё чёрное. Хотя лицо её и закрывалось плотной вуалью, но всё равно угадывалось, что оно необычайно красивое. Как лишнее подтверждение, на меня смотрели чёрные, но добрые очи. Я попытался заговорить:
- Девушка, простите, пожалуйста, мою настойчивую навязчивость – но Вы должны нас понять! Оказавшись в сложной жизненной ситуации, нам бы очень хотелось знать, что вокруг происходит?
Она ничего не ответила, а молча, с помощью тонкой веревки, спустила плетённую корзину, наполненную несытной едой. Мы вынули бутылку холодной воды, две пресные лепёшки да какую-то съедобную травку – вот и весь рацион, каким нас попотчевали бесславные похитители. Пока пустое лукошко поднималось обратно, я ещё разок попробовал втереться в девичье доверие:
- Послушайте, не уходите! Поговорите с нами, пожалуйста. Судя по добрым глазам, Вы просто не можете являться ни злой, ни жестокой. Сбросьте хотя бы короткую доску да каких-нибудь нетолстых верёвок: моему командиру необходимо зафиксировать сломанную конечность.
Однако и на сердобольную просьбу не поступило никакого ответа. Закрыв верхний люк, молчаливая девушка надёжно его заперла, а после быстро ушла. По прошествии минут десяти, сквозь железные прутья пролетела узенькая доска, очень напоминавшая медицинскую шину; за ней последовал порванный на ситцевые ленты женский платок. С помощью нехитрых приспособлений я обработал Алексанрову повреждённую ногу, чтобы хоть как-то облегчить нечеловеческие страдания.
Через три часа люк снова открылся; правда, сейчас в него заглядывал бородатый армянин, который спустил нам самодельную лестницу и приказал немедленно выбираться. Я помог Ворошилову, после чего вскарабкался сам. Невольничье углубление вырывалось посередине сплошного двора, окружённого каменными строениями. На улице нас ожидали четверо вооружённых людей; они составили неотступный конвой и сопроводили до дома, где находился преступный военачальник. Я помогал Александру идти, поддерживая со стороны болевшей ноги.
Бандитский полководец оказался человеком лысым, с округлым черепом; нахмуренное лицо выделялось мощными надбровными дугами и украшалось орлиным носом да чёрными густыми усами; однотонные зенки светились нескончаемой злобой; тонкие губы плотно сжимались и выдавали непреклонный, излишне суровый, характер. Оделся он в модную, чисто кавказскую, кожанку и широкие шаровары. По всему его ожесточённому виду становилось больше чем очевидно, что церемониться он особо не станет.
Как только мы вошли, он сразу поставил нас в курс неприятного дела:
- Зовут меня Арсен. Я захватил вас в позорный плен и надеюсь получить хорошенький выкуп. Я послал откупное предложение в вашу военную часть, но вот чего мне в ответ отписали.
Кавказский лидер передал нам помятый листок бумаги. На форменном бланке Министерства обороны отчётливо значилось:
«Граждане, так называемые жители свободной Армении, на Вашу просьбу о выплате денежных средств, в сумме сорока тысяч долларов, необходимых для возвращения в строй двух наших бойцов, сообщаю: пленных солдат Советское государство не выкупает».
Далее стояла знакомая полковничья подпись.
Последние надежды, к прискорбию, рухнули. Становилось понятно, что теперь нас, точно, убьют – это лишь вопрос недолгого времени. Моя небогатая мать затребованных денег, понятно, не соберет; да, если честно, не особенно-то хотелось ей сообщать о произошедших со мной печальных событиях. Ворошилов тоже был сплошной сирота; воспитывался он в детском приюте, так что шансы выжить у него проглядывались нисколько не большие. Чтобы оттянуть роковой момент, я, толкнув помрачневшего командира, резонно заметил:
- Мы можем написать ближайшим друзьям и попросить откупные деньги у них.
- Именно то же самое, - подхватив рациональную мысль, промолвил Арсен, - я собирался вам сейчас предложить. Садитесь пишите душевные письма, но предварительно хорошенько подумайте, кому их адресовать. Второго шанса у вас не будет, то есть, если через пару месяцев положенные деньги, все полностью, не прибудут, кому-то придётся скоропостижно скончаться. Сами понимаете, бизнес есть бизнес.
