Магерамов Александр Арнольдович (239-й полк 21-й мсд, 2-й танковой армии, Перлеберг, ГСВГ) продолжил: «Командирам никто не делал поблажек на имеющийся в ротах контингент, спрашивали за все и по полной программе! Свое первое взыскание от замполита полка я получил через месяц службы за то, что написал конспект по политической подготовке в 12-ти листовой тетради, а не в 96-листовой, как им предписывалось…
(часть 1 - https://dzen.ru/media/camrad/gsvg-650465ff1aba9b0ba4f9555d)
Причем новый Заместитель КП по ПЧ совершенно не вникал в смысл написанного и качество проведения занятия, а просто порвал конспект на глазах моих подчиненных и пообещал, что при подобном повторном нарушении я 'положу на стол партбилет'. Почему-то, при этом никто не вспоминал о существовании приказа о запрете объявления взысканий молодым командирам в течение первых полугода службы.
И, думаю, что излишне говорить, что солдаты, не говорящие по-русски, а по своим умственным способностям не бывшие в состоянии запомнить даже одной страницы машинописного текста, после подобных 'нахлобучек' рассказывали проверяющим целые разделы Устава Гарнизонной и караульной службы и хоть что-то лепетали на итоговых занятиях по политической подготовке.
Мы с офицерами роты однажды долго хохотали над объяснительной одного нашего солдата, состоящей процентов на пятьдесят из нецензурных слов, так как солдат освоил русский язык только в армии, и был уверен, что все, что он говорит и пишет - абсолютно нормально с точки зрения русской литературы.
Весьма характерный случай произошел с сослуживцем моего отца - капитаном Ахмадуллиным еще в 1980 году, и тоже в ГСВГ, в полку Правительственной связи. Солдат, получив краткосрочный отпуск с выездом на Родину, повздорил со своим отцом.
Между ними, находящимися в нетрезвом состоянии, произошла драка, и отец нанес сыну ранение ножом. Когда о случившемся стало известно в полку связи, капитану Ахмадуллину было объявлено неполное служебное соответствие, а в его служебной карточке появилась запись: "...за самоустранение от обучения и воспитания личного состава".
Мы, конечно, не напивались с горя, как автор процитированных выше строк, а вместе с другими вновь назначенными взводными - лейтенантами Владиславом Ковалем, выпускником Омского ВОКУ 1986года, и Ермеком Укибаевым (Алма-Атинское ВОКУ 1986), причем последний был назначен на место Герасименко, и замполитом - лейтенантом Захаровым воспитывали и обучали подчиненный нам личный состав.
На непрерывных строевых смотрах полк, состоящий процентов на семьдесят из солдат, слабо знающих русский язык, бодро пел дивизионную строевую песню, в которой были такие слова, рассказывающие об истории и боевом пути нашего прославленного соединения:
В марте месяце сорок второго,
В дни суровой и грозной войны.
Волей партии, волей народа,
Были наши полки созданы.
В огне, боях рожденная,
Идет Краснознаменная.
Родная, "Таганрогская",
Дивизия идет.
Дальше следовали слова, вроде тех, что наша дивизия с боем ворвалась "...в Кюстрин и... отстояла в боях Таганрог...", из чего я еще в 1986 году сделал вывод, что она под командованием Жукова принимала участие в штурме знаменитых Зееловских высот. Про те страшные бои я в период службы моего отца в ГСВГ слышал от непосредственных участников атак, что на Зееловские высоты наши войска наступали по трупам своих и немецких солдат, уничтожив множество вражеских дивизий.
И даже однажды побывал на месте тех жестоких боев! То есть и полк, и дивизия были очень заслуженными и знаменитыми в годы войны, поэтому для меня по сей день остается неясным, почему в наших Вооруженных силах, за исключением ознакомительных занятий, практически никто не занимался и не занимается изучением реальной истории частей и соединений, тем более, что Кюстрин и Зееловские высоты тогда были практически под боком у людей, которых надо было воспитывать. Но в местах сражений дивизии ни мне за период службы в полку, ни моим солдатам побывать не пришлось ни разу!..
Вкалывать же нам пришлось, как проклятым, рабочий день у офицеров рот продолжался по 18-20 часов в сутки в течение всего первого года. Выходных не было, свой первый отгул я получил примерно через десять месяцев службы. Капитан Рысгалиев тогда объявил всем офицерам, что в воскресенье мы можем быть свободны.
Я в тот день впервые съездил к своему однокашнику Володе Зайцу в город Шверин. По прибытии из соседнего города выяснил, что нас всех троих вызывал комбат, а наутро мы получили от него свои порции самых площадных оскорблений, а заодно и дисциплинарные взыскания.
Доходило до того, что я даже стал приучать себя спать по четыре часа в сутки, то есть, если приходил в общежитие раньше, чем в 23 часа, то до часу ночи не спал, а ложился только в установленное самому себе время.
Но подобные эксперименты над своим организмом я вскоре прекратил потому, что однажды посыльный просто не смог меня разбудить на подъем, то есть в пять утра, ведь на утренней физической зарядке присутствие взводных было обязательным.
Отдушины у офицеров были только тогда, когда командиров взводов отправляли на какие-нибудь конференции в штаб дивизии и армии, да еще охотников полка частенько освобождали от исполнения служебных обязанностей и отправляли стрелять в местные леса коз и кабанов. Такие мероприятия бывали у нас довольно часто, так как тыловики проворовывались с завидной регулярностью, и мы поставляли, таким образом, мясо на солдатский стол.
А на конференциях молодые лейтенанты даже надевали брюки навыпуск (на армейском жаргоне - параллельные брюки - примечание автора) и офицерские пальто, причем такая форма одежды для расположения полка была диким криминалом, офицеру - прапорщику по незнанию было достаточно лишь один раз появиться на службе в таком "непристойном" виде, и взыскание ему было обеспечено.
К следующему лету, благодаря стараниям всех офицеров и прапорщиков роты и, прежде всего, грамотному руководству со стороны капитана Рысгалиева, у нас была не рота, а конфетка! При этом мы никого из подразделений не убрали, кроме рядового Павлий, да и невозможно это в пехоте. Хотя из химического взвода этого солдата вскоре тоже 'списали', ведь у спецподразделений есть хотя бы несколько "заступников" из соответствующих полковых и дивизионных служб.
А в нашей роте к тому времени рядовые к сержантам обращались: "Товарищ сержант, разрешите обратиться?", все ефрейторы с удовольствием носили положенные им лычки (это видно на фотографии, прилагающейся к статье - примечание автора), молодые сержанты выводили из строя старослужащих и объявляли им взыскания, причем подобное было повседневной практикой, независимой от наличия или отсутствия в подразделении офицеров.
Конечно, сильно нам помогло то, что с осенним пополнением в роту пришли два солдата - Медешев и Коркин, оба - земляки ротного из Чимкента, которые почти сразу были назначены командирами отделений, а через полгода стали исполнять обязанности заместителей командиров взводов. Они не боялись никого и ничего, твердо и уверенно подчиняя себе личный состав.
Перед Новым годом в полку разразилась эпидемия дизентерии, поэтому часть вскоре вывели на войсковое стрельбище, и до мая месяца мы пункта постоянной дислокации (ППД) больше не видели.
Пребывание на стрельбище плавно перешло в передислокацию на Редлинский учебный центр, затем в череду учений на Виттштокском учебном центре, а потом, после небольшого перерыва для подготовки, мы участвовали в учениях ГСВГ с участием иностранных военных наблюдателей.
Вождения, стрельбы и тактические занятия продолжались все это время практически непрерывно - днем и ночью, в любую погоду наши роты выходили на занятия. Было ощущение, что мы готовимся наступать, так как все это чередовалось с выездами на границу с ФРГ, где у каждого взвода был свой участок, на котором мы проводили рекогносцировку с оформлением карт и схем местности.
Офицеры, переодетые в солдатскую форму на своих животах облазили все окрестности, изучая леса, рощи, овраги и другие складки местности, наводя при этом панику как на местное население, так на "гэдээровских" и "бундесовских" пограничников.
А потом начались грандиозные дивизионные учения, когда рота прошла на своих БМП около тысячи километров, разбивая в бесчисленных лесах и рощах районы ночного отдыха, участвуя в бесконечных атаках, поисках, преследованиях противника, лишь изредка занимая глухую оборону.
Дивизионные учения плавно переросли в полковые, перешедшие в свою очередь в батальонные тактические учения с боевой стрельбой (я сейчас понимаю возмущение некоторых людей, уверенных в том, что все должно было происходить в обратной последовательности, но я описываю все так, как было в действительности!).
Тогда наш 2-й батальон вслед за танками двигался ночью свыше десяти километров по Виттштокскому учебному центру с накрытой мишенной обстановкой, вскрывая и уничтожая цели, получил за это хорошую оценку и благодарность командования. Здесь мы и столкнулись впервые с мотострелковой ротой Национальной народной армии ГДР.
Основное отличие наших двух подразделений заключалось в том, что немцы выезжали на учения в сопровождении десятка "Уралов", которые везли палатки, деревянные настилы для них, столы, стулья, кровати, тумбочки, несколько видов обмундирования, включая парадно-выходное, шкафы для его хранения и все остальное ротное имущество. Солдаты с учений ходили в увольнение на выходные и праздники, вели в лагере весьма комфортный образ жизни.
Когда их офицеры ознакомились, как из двух бочек наши механики при помощи проводов внешнего запуска и самой БМП варят печки-буржуйки, устанавливаемые затем в землянке, сделанной из четырех танковых тентов с оборудованием из лапника настила для отдыха личного состава, а питание солдат осуществляется при помощи сухих пайков, разогреваемых на костре, пораженный до глубины души немецкий капитан смог вымолвить только: "Теперь я понимаю, почему вы выиграли у нас войну!"
Ведь нашей роте, в отличие от немецкой, было достаточно провести несколько часов после остановки техники в лесу, и уже был готов не только ночлег и укрытия для личного состава и техники, но также питание и даже походная оружейная комната, сделанная из подручных материалов.
Ведь наши солдаты, несмотря на все их недостатки в комплектовании, после примерно года службы ВСЕГДА становились лучшими в мире бойцами, и им были уже не нужны тыловые подразделения - они все всегда могли сделать и 'добыть' сами…
И я уверен - они были бы вообще недосягаемы по мастерству для любого противника, если бы начальство нам хотя бы не мешало при их обучении и воспитании. Давно и не нами было подмечено, что ничто так не разлагает личный состав, как хозяйственные работы и ничто так не сплачивает, как боевая подготовка! Но об этом ниже.
Никогда не забуду, как наш ротный техник по кличке Басос помогал устранять немцам неисправность в их боевой машине пехоты. Когда он установил, что машина не заводится из-за засорившегося насоса БЦН (бензиновый центробежный насос - наследие вертолетного предка БМП - примечание автора), он приказал механику-водителю роты принести из его машины обычный автомобильный насос.
Надо было видеть, какими глазами смотрели немцы на идущего с автомобильным насосом в руках солдата. Стереотипы мышления у них были очень сильны, и в их головах просто не укладывалась мысль о том, что при помощи этого приспособления можно не только накачивать автомобильные шины, которые совершенно отсутствуют в БМП, но и прочищать засорившиеся детали. Когда машина завелась, они все дружно побежали брать у Басоса автографы, а потом долго и восхищенно трясли ему руку, благодаря за помощь.
Летом была еще одна грандиозная подготовка - на этот раз к учениям с участием иностранных военных наблюдателей. Тогда рота была полностью укомплектована практически совершенно новым имуществом и ручным стрелковым оружием. Из второй категории у личного состава были только несколько плащ-палаток, некоторые автоматы и сапоги.
Строевой смотр проводил сам Командующий ГСВГ, генерал армии Снетков(?), лично проверявший наш батальон. Подготовка БМП проводилась невиданным для нас способом - ремонтная рота пригнала к боксам батальона все свои "летучки" и они днями и ночами устраняли неисправности техники вместе с нашими экипажами. Вся техника была даже заново покрашена - снаружи, как обычно, в защитный, изнутри в белый цвет.
Наш опытный ротный тогда сказал свою очередную бессмертную фразу: "Только дураки боятся таких грандиозных мероприятий! Толковый командир в подобные моменты исправит все недостатки в своем подразделении, причем за счет вышестоящих начальников. Надо просто РАБОТАТЬ!"
Учения проводились в лучших традициях советской 'показухи'. Подразделения были доукомплектованы до полного штата за счет 3-го мсб - так, ко мне во взвод назначили двух или трех человек. Так как мы действовали "за супостата", на всех солдат одели "нулёвые" пятнистые маскировочные халаты, наши стальные шлемы, выкрашенные в серый цвет, имели опознавательный знак условного противника - белый квадрат.
В каждую роту выдали восьмиместные палатки в количестве - по одной на каждое отделение, плюс по одной на управление роты, офицеров роты, походную баню, ленинскую и бытовую комнату, ротную кладовую и еще куда-то, всего их было получено около пятнадцать штук. Для перевозки вновь выданного имущества выделили дополнительный "Урал".
Поскольку мы должны были действовать в обороне, окопы для нас рыла целая инженерно-саперная бригада армии по всем правилам фортификационного искусства. Хотя даже она не успела сделать одежды крутостей во всех взводных опорных пунктах батальона.
Я так подробно все это описываю потому, что внимательный читатель может заметить, как даже усилиями всей нашей 2-й танковой армии удалось создать более или менее "уставные" условия только для одного нашего мотострелкового батальона, и лишь в связи с тем, что на него должны были посмотреть вблизи иностранцы.
А так, в повседневной жизни и службе, все это волшебство должны были создавать и претворять в жизнь мы сами, ротные офицеры и их подчиненные, ведь от командиров всех степеней всегда требовали, чтобы организация лагерей и быта войск на учениях соответствовала Общевоинским Уставам и многочисленным приказам вышестоящих начальников.
Однажды наши особо дотошные офицеры просто подняли все положения Законодательства, приказов МО СССР, Главкома Сухопутными войсками и командующего ГСВГ.
А также должностные инструкции и распоряжения командующего армией, дивизией и полком для командиров взводов, и выяснили, чтобы для того, чтобы последние могли качественно выполнять свои служебные обязанности, в сутках должно быть 27 часов. Ротным было еще хуже нас, я не помню ни одного выходного дня у капитана Рысгалиева, объявленного ему официально.
Зато казарменное положение офицерам объявлялось с пугающей регулярностью, а ведь ротный, как и большая часть офицеров батальона, был женатым человеком. Ладно, мы, лейтенанты - холостяки! Когда нашему капитану все надоедало, он, да и остальные командиры подразделений просто устраивали себе выходной, за что получали потом взыскания от командира батальона.
Отношения офицеров внутри рот, да и всего батальона были самыми теплыми и дружескими, ведь нам всем вместе приходилось противостоять могущественной системе выжимания пота из нас и подчиненного личного состава. Все мы очень сдружились в ходе бесчисленных учений и полевых выходов, ведь за полтора года моей службы в ГДР я провел на полигонах, а также немецких лесах и рощицах один год и два месяца, один месяц был в отпуске и три провел в полку и командировках.
И после всего этого нас еще пытались пугать! Самой ходовой фразой вышестоящего начальства было: "Да я вас, товарищ капитан, в двадцать четыре часа в Союз СОШЛЮ!!!" На что ротные, находящиеся в полу - невменяемом от постоянного недосыпа состоянии отвечали: "А что это вы меня, товарищ полковник, Родиной пугаете!?"
Замечательные отношения в батальоне сложились у командиров с замполитами рот и замполитом батальона - капитаном Куликом. Мы всегда, как говорится, "дули в одну дудку" и подменяли с замполитами друг друга во всем. Вася Захаров, выпускник Свердловского ВВПТАУ 1985 года был одним из самых грамотных офицеров за все время моей службы, и, кроме того, очень выдержанным, воспитанным и спокойным человеком.
Да и его предшественник - Андрей Мозжилов по воспоминаниям бывшего командира 1-го взвода старшего лейтенанта Константина Тер - Казаряна, был такой же, так же, как и ЗКПЧ 5-й роты Пленкин, и замполит 4-й роты Разин. Воистину, они был не только начальниками, но надежными друзьями и хорошими товарищами…
Я после ГСВГ еще некоторое время пребывал в счастливом неведении в отношении основной массы этой категории офицеров, которым, по словам, сказанным в приватной беседе другим моим другом - выпускником Новосибирского ПОУ -87 года, еще с училищных времен прививают ненависть к командному составу. Все замполиты 2-го батальона 239-го полка были Людьми с Большой Буквы, в отличие от нового замполита полка, которого не устраивали сложившиеся у нас батальоне отношения, почему он всячески "гноил" Кулика, пытаясь снять его с должности и убрать из батальона.
И, в конце концов, добился своего! Кроме комбата, неприязнь у всех вызывал начальник штаба капитан Г., очень высокомерный и влюбленный в себя человек. Наконец его, как единственного в полку неженатого начальника штаба батальона отправили 'за речку'.
Позже, уже после Афганистана я очень удивился, узнав, что до места назначения он так и не доехал, осев в ОтБРОСе (отдельном батальоне резерва офицерского состава ТуркВО), где 'руководил' лейтенантами, попавшими впоследствии в 56-ю ДШБр.
Под общежитие для офицеров был отведен один подъезд обыкновенной немецкой постройки 80-х годов 'четырехэтажки'. В трехкомнатной квартире нас жило шестеро - офицеров, прапорщиков и "сверчков", как мы называли сверхсрочнослужащих сержантов и старшин.
Я жил в самой большой в квартире комнате вместе со стоматологом полка - лейтенантом Андреем Андреевичем Андреевым и "сверчком" из артдивизиона - старшиной по имени Николай. Остальные холостяки жили по 1-2-3 человека в других комнатах и квартирах общежития.
Впрочем, жили - слишком громко сказано для командиров взводов, просто в комнатах хранились их вещи. Особенностью моего досуга в "общаге" было то, что когда я приходил к 23-00 из роты, то обнаруживал очередное празднество, которое устраивали мои соседи по комнате. Ведь у них из-за отсутствия личного состава свободного времени было не в пример больше моего! Кроме того, у Андрея были свои счеты с армией!
Дело в том, что Андрюху призвали в армию с гражданки почти в 27-летнем возрасте, после окончания Ставропольского медицинского института он успел несколько лет поработать врачом в стоматологической поликлинике. Приехав служить на два года в наш полк, он попал в Перлеберг в самый разгар эпидемии дизентерии.
В это время вся медицинская служба полка ходила на ушах каждый день, получая от вышестоящего начальства оплеухи, 'зуботычины' и дисциплинарные взыскания. Под "раздачу" случайно попал и Андрей.
Он был не приучен к такому отношению к своей персоне и как человек, имеющий собственное достоинство, причем совершенно не чувствовавший своей вины за эпидемию в полку, практически сразу "ушел в отказ", то есть перестал ходить на службу, лечить больных, а на начальство перестал обращать какое-либо внимание.
Характерным примером был случай, когда он проследовал между командиром полка и строем стоящих на разводе офицеров в расстегнутой шинели, сдвинутой на затылок фуражке и параллельных брюках. На пожелание начальника штаба, что не мешало бы ему отдать честь командиру полка, Андрюха, посмотрев на последнего - майора Кравченко заявил, что "...не может отдать ему свою честь, так как лично с ним не знаком". И пошел своей дорогой, надеясь, что теперь-то его точно уволят!
Но не тут-то было, и вскоре в строевой части полка мне на глаза случайно попался рапорт начальника медицинской службы со следующей просьбой: "...за самоустранение от исполнения служебных обязанностей, систематические невыходы на службу... перевести лейтенанта медицинской службы Андреева на должность КОМАНДИРА МОТОСТРЕЛКОВОГО ВЗВОДА".
Когда я увидел этот рапорт, у меня потемнело в глазах! Я шел в общежитие, а сделанное открытие не давало покоя и меня переполняло чувство ненависти к созданной кем-то системе.
Я понял, что все мы - командиры разведывательных, танковых, артиллерийских, а особенно мотострелковых подразделений рассматриваемся всеми остальными службами как некий добровольно нами избранный пожизненный дисциплинарный батальон, черную кость нашей армии, где любой "двухгодичник" - медик или выпускник политехнического института, неспособный к исполнению обязанностей в соответствующей ему службе будет неизбежно 'сослан во взводные'.
Еще в училище у нас, курсантов, вызывали хохот команды, подаваемые командирами взводов батальона обеспечения учебного процесса, лейтенантами - "двухгодичниками". На них мы в то время смотрели, как на немного дефективных, лишь по иронии судьбы надевших офицерские погоны. Ведь они не могли ни правильно подавать команды своим подчиненным, были не способны организовать элементарное взаимодействие на учениях из-за незнания военного дела, не умели даже правильно разместить звездочки на своих погонах.
За исключением некоторых самородков, быстро адаптировавшихся к условиям службы, остальные не желали также ничему учиться, мечтая лишь о скорейшем увольнении в запас, попутно получая взыскания и подвергаясь насмешкам сослуживцев из-за незнания элементарных вещей. И тут - ТАКОЕ!
Для меня, правда, так и осталось непостижимым, зачем мы выдерживали конкурс по семь-десять человек на место при поступлении в командные и инженерные военные училища? Ведь в том же политехе конкурс был два - три человека на место, и зачем государство на нас тратило огромные деньги на обучение, если конечным итогом всего было такое отношение к нам, кадровым командирам подразделений.
Ведь когда я еще учился в Омском ВОКУ, у нас на кафедре эксплуатации боевых машин был очень грамотный преподаватель - полковник Цвейлих, умница и эрудит, который любил доводить до курсантов разные интересные сведения.
Не знаю, где он их 'выкапывал', но однажды он сообщил нам, что обучение одного выпускника военного летного училища обходится государству в один миллион рублей, на нас - выпускников ВОКУ - оно тратит 50 тысяч, выпускника мединститута - 10, политеха - 5, пединститута - 2. И - все?!
Ну, так набрали бы из политеха десять "двухгодичников" вместо меня одного, и назначили бы их командирами мотострелковых взводов, как назначили их в нашем полку командирами танковых взводов! Государству хоть была бы экономия!..
С этого момента я твердо решил, что больше не желаю служить в нашем прославленном гвардейском полку и ГСВГ в целом, и вообще с этого мгновения приложу максимум усилий, чтобы никогда больше не попасть служить в пехоту!
Из Германии, как из штрафбата, офицерам-командирам было трудно вырваться, при мне двоих сослуживцев уволили "за дискредитацию воинского звания офицер", так как они, желая любым путем покинуть ряды 'родной' армии, что только не творили, но в конечном итоге добились своего.
Тем не менее, через восемь месяцев я все же уехал для продолжения дальнейшей службы в Республику Афганистан. И не было ни единого дня в моей жизни, когда бы я пожалел о принятом мною тогда решении…». (конец 1 главы)
