В ПЕРВУЮ блокадную зиму мои родители умерли от голода. Мне 15 лет. Сирота, полуживая, но душа горит. Остались позади дежурства на крышах, тушение «зажигалок», вытаскивание из-под обломков после бомбежек пострадавших людей. Вступаю в комсомол и добиваюсь, чтобы Свердловский райвоенкомат выдал мне мобилизационное предписание. Так, в 1942 году я стала одним из самых молодых почтальонов в осажденном Ленинграде.
Представьте себе высокую девчонку-дистрофика, ходячий скелет, обтянутый кожей. И вот эта, в полном смысле слова «доходяга», работала по 19 часов в сутки. Связисты Ленинграда первыми отказались от автотранспорта, когда горючего не стало хватать для других нужд фронтового города. На смену почтовым пикапам пришли зимой обычные детские санки. Вернувшись с очистки почтовых ящиков и с трудом проштемпелевав конверты, увязываю их в пачки и, уложив в мешки, везу на почтамт. Везти нелегко, путь неблизкий.
На 9-й линии в доме 8 размещалась команда водолазов. Тут я делаю передышку, попью горячей воды и чувствую, что жить еще можно. Дальше водолазы сопровождают меня до Невы. Спускаясь на лед, режу большой угол, чтобы не подыматься на мост лейтенанта Шмидта. На той стороне стоит вмерзший в лед корабль. Дежурный на палубе уже заметил меня, и моряки идут навстречу, помогают выбраться с санками на берег. Так, затратив чуть ли не полдня, добираюсь наконец до почтамта.
Город завален снегами до вторых этажей. Редкие тропинки ведут к заводским проходным, к булочным да к почтовым ящикам. На моем участке каждый третий дом разбит бомбами или снарядами. Приходится порой долго искать, пока найдешь адресата и вручишь ему письмо. А «похоронки»... Сколько лет прошло, но до сих пор не могу без содрогания и слез вспоминать, как приходилось по ленинградским адресам разносить конверты с черной вестью. Зато как светлели лица бойцов-зенитчиков на пороге землянок, вырытых где-нибудь посреди сквера, когда они видели почтальона. Обязательно спросят: «А нам не несешь ли весточку из дома?»
Вот тогда, во время одного ночного дежурства, я решила через газету обратиться ко всем связистам города Ленина и Ленинградского фронта с призывом — помочь каждому бойцу установить связь с его семьей. Потом в печати с призывом ускорить сортировку почты выступила Зина Белоусова. Эти почины были подхвачены всеми связистами страны.
За короткий срок получаю более ста писем от бойцов с просьбой узнать о судьбе их родных и близких. Одно из таких писем было от фронтовика Богуславского. Он писал: «Давно не имею вестей от мамы. Что с ней? Очень прошу, узнайте».
Этот адрес я помню, как сейчас: 21-я линия, дом 16, квартира 254. Когда я пришла, дверь в квартиру быта не закрыта. Расшторив окно, увидела на кровати под одеялами пожилую женщину, в которой едва теплилась жизнь. В комнате — адский холод, печь-«буржуйка» давно не топлена, в ведре вместо воды — лед. Но надо было видеть, как загорелись глаза женщины, когда она узнала о письме с фронта. Я растопила печь, нагрела воды. Сходила в булочную за хлебом, карточки не были отоварены за несколько дней. И эта женщина буквально ожила, а вскоре после Победы она дождалась сына. Вот была радость!
Но часто в блокадном Ленинграде мне приходилось видеть и такое... Несешь солдатское письмо-треугольничек по адресу. Постучишься в дверь — ни звука в ответ. Войдешь, а в квартире никого из живых уж нет. Тогда напишешь бойцу на фронт: «Бей, товарищ, извергов без пощады! Бей за свою поруганную землю, за наш Ленинград и за семью, которую фашисты уморили голодом!»
Особенно много хлопот доставляли письма с фронта, которые поступали в адреса тех, кто из города эвакуировался. Приходилось, отыскивая новые адреса, обращаться в домоуправления или к оставшимся в живых соседям. Нередко поиски были успешными, и люди, надолго разлученные войной, находили друг друга. Все это было похоже на чудо. Наверное, поэтому меня, девчонку-почтальона, с тех пор стали называть «Золотая рыбка». Ласковое прозвище прилепилось прочно, о нем даже в стихах упомянули. Были такие стихи — «Баллада о ленинградском почтальоне».
Много лет спустя, в канун 60-летия ВЛКСМ, с группой «красных следопытов» я снова пошла по адресам, по которым когда-то разносила почту. 23-я линия, дом 18, квартира 19. Здесь жили Блохины — мать и дочь, работали в трамвайном депо. Часто с фронта приходили письма от мужа и сына дочери. Все спрашивали: «Живы ли кто из Блохиных?» Пудова Анна Ефимовна жила на 23-й линии, дом 22/24. Сколько я приносила ей дорогих весточек с фронта от мужа, командира Красной Армии.
Поднимаемся с пионерами по лестнице в одном доме. Навстречу идут мужчина и очень пожилая женщина. Вдруг он говорит: «Мама! Смотри, да ведь это «Золотая рыбка»! Узнал, а ведь был тогда, в блокадном Ленинграде, совсем мальчишкой. В Невской Дубровке встретила женщину. Вгляделась в нее. Вы, говорю, Железнова? Помните, я вашей маме письма приносила по адресу 21-я линия, дом 16, квартира 212. Она всплеснула руками, заплакала... Вот такая встреча произошла спустя годы.
Адреса тех далеких лет сидят во мне как осколки. Бередят душу, не уходят из памяти.
И. КОЧЕРГИНА (1983)