Сказка.
Пыльный тракт тянувшийся от уездного города в даль, к подножию гор проходил мимо поместья графа Андрея Ипполитовича Игнатьева с красивым названием Сиренёвка. Имение было обширное, с заливными лугами, жнивьем, огородами и лесами. Андрей Ипполитович был женат на Ольге Константиновне. Проживали он большей частью в Санкт Петербурге, где обучали своих детей наукам. Дети этой благочестивой семьи никогда и не видели имения. Супруги, иногда летней порой наезжали в сельские места отдохнуть душой, оставив деток на попечение нянькам, гувернанткам и дядькам – казакам. Если ехать по указанному большаку на запад, то слева среди кустарников осоки и веток ивы будет заметна река. Противоположный берег реки Быстрой пологий и болотистый, а тот, где проложен тракт высокий, с обрывами, утёсами. Проезжая верстовой столб с цифрой 37 слева от тракта вы обнаружите дощатую лестницу, спускающуюся к деревянному помосту, сделанному мужиками, живущими в хуторе. По этим ступеням странники спускаются к реке, берут воду для лошадок. А деревенские бабы ходят на помост полоскать бельё. Задерут подолы до колен, станут в воду, опустят бельё в реку, и давай хлестать мокрым тряпьём о доски! Только радуга играет в каплях воды разлетающейся вокруг! Еще мальчишки повадились прыгать с помоста в реку. Побросают рубахи, снимут портки и в одном исподнем, с криками, бросаются в реку! Целый день вокруг помоста шум, беготня!
Надо сказать, что напротив верстового столба, справа от дороги стояла изба. Хорошая, крепкая. Двор плетнём огорожен, колодец во дворе с воротом и верёвкой под крышкой. Сарай для скотины. По двору бегают несколько кур и петушок. Чистый двор, ухоженный. И жила в той избе Матрёна Полегаева. Одна жила. Был муж, Семён Афанасиевич, прекрасный человек, работник, да захворал, стал горяч, покашлял неделю, да и помер. Отгоревала Матрёна как положено годик, но несмотря на ещё средние века свои замуж больше не пошла. Набожная была. «Двоемужие – грех» - так считала Матрёна. Женщина она была крепкая, работы не боялась. На барщину ходила. Огород растила. Работала в полях и лугах графа Игнатьева. Андрей Ипполитович человек был образованный, порядочный, и слуг нанимал честных, добрых. Управляющий имением Краснов Михаил Васильевич всегда привечал вдову, не обижал. Рассчитывал за труды и зерном, и сукном, а иногда и деньгами. Жила Матрёна хорошо, но скучала, что не дал Бог детей. При замужестве просила она Богородицу, молила Христа, но видно другой был замысел у Всевышнего на Матрёну. Гнала от себя скорбь вдова занятиями разными. Корзинки плела, пряжу пряла и очень любила рыбу ловить. Осталось от Семёна удилище, леса, и крючки с блеснами. Афанасиевич имел страсть к рыбалке на крючок. Сельские смеялись над ним: «Ты пока одну вытянешь мы сетью сто возьмем», а он только вздыхал. Губителями их называл. Вспоминала Матрёна как было хорошо вместе сидеть на помосте, спина к спине. Семён на поплавок смотрит, а Матрёна поверх крутого берега на облака, и слышит, как муж дышит. Так тепло, так уютно… Ребятишки придут, посмотрят, что мужик с бабой на помосте, захихикают, и пойдут под ракитовый куст плескаться, не смеют счастью мешать!
Пристрастилась с тех пор Матрёна рыбку из реки выуживать. На опарышей. А прикормку делала из полбы с мукой. Только ходить к помосту ей теперь приходилось вечером, или рано по утру. И сегодня было такое утро. Взяла Матрёна корзинку, положила в неё тряпицу с опарышами и чашку с прикормом, в другую руку удилище. Подошла к верстовому столбу глянула на реку. Висит над водою полная, золотистая луна. На небе ни облачка. Дорожка от луны по волнам бежит, переливается, и прямо в помост упирается. А с другой стороны, на востоке, одинокое облачко, высоко плывёт, и похоже на перо невиданной птицы. Так и кажется, что там, над небом есть еще земля, и живут там Ангелы. Великаны с крыльями. И потерял один Ангел пёрышко. Стало это облачко розоветь, идет солнце своим вечным кругом, идет, несёт новый день!
Спустилась Матрёна, села на край досок, корзинку рядом пристроила. Достала из чашки жменьку прикорма, да и бросила в воду. Теперь надо подождать пока рыбка пронюхает, что корм в воде. Приплывёт сначала мелкая, потом покрупнее, а там и щука придёт! Так учил Семён! Подсыпала рыбачка ещё корму. Сидит ногами в воздухе болтает. Вдруг плеск под помостом. «Нет, это не рыба, такой крупной рано ещё биться!» - думает Полегаева. Опять плеск, но уже слева, за спиной. Обернулась рыбачка, а там, держась ручками за помост девушка – красавица! Волосы серебряные, на них венок из речных лилий, глаза зелёные, ресницы белые. Рубаха ночная вся мокрая и светиться под ней тело девичье во всей первозданной красоте!
- Ты кто будешь такая, девонька? – без всякого испугу спрашивает Матрёна.
- Ух ты какая смелая, Матрёна! – отвечает девушка.
- А, чего мне бояться? И к тому же ты меня знаешь, значит здешняя? А раз здешняя знаешь также, что нет за мной таких грехов, чтобы мне тебя бояться. Не гневайся, не признаю никак, а хотела бы по имени тебя назвать, как доченьку…
- Зови Машей.
- Машенька, как же так вышло, что в реке теперь обитаешь?
- Обманом… Позарилась на чужую красоту, пожелала чужого счастья, поверила и не проверила!
- Сама, или толкнул кто?
- Если бы толкнул, был бы убийцей, а так сама. Сама полюбила, сама себя и погубила…
- И я одна… - со вздохом договорила Матрёна, — Хожу рыбки поймать. Так ухи захотелось. Мы тут с мужем рыбачили. Эх, Машенька, какой был человек. Не чета твоему…
- Ты права Матрена. Семён Афанасиевич был добрый, приветливый.
- Откуда знаешь? – удивилась рыбачка.
- Давно я тут. Видела вас, любовалась. Завидовать я не умею, а радость была. Да и виделись мы с ним, он не сказывал?
- Нет…
- Зацеп блесны у него получился, надо в воду лезть. Он и полез. Решил рыбак под водой осмотреться, руками пошарить, отыскать крючок. Голову опустил, а дышать то нечем! Ему жаль блесну, ходит по дну, все дальше, и в яму ногой попал! Так весь и ушел под воду… Я его вытолкнула, а то напился бы водицы!
- Спасибо тебе Машенька! Продлила наше счастье! Но правду говорят: «Кому суждено повеситься, тот не утопиться!» - и Матрёна тихонько посмеялась.
- Матрёна, давай вместе рыбку ловить?
- Ну полезай ко мне…
- Нет, не время мне еще на берег выходить. Ты бросай крючок и смотри, что будет.
Забросила Матрёна удочку. Только решила помечтать, по привычке, как дернулся поплавок. Подсекла ловким движением рыбачка, вытащила лесу, а на крючке сазан. Вот так диво! Опять насадила наживку, забросила, вытащила – карп трепещется! Ну и рыбалка! Третий раз забросила, даже без опарыша. Подняла удилище – молоденькая щука! «Ну хватит, куда мне столько?» - подумала Матрёна, и перекатившись на колени тихонько встала. Отвесила низкий поклон, коснувшись рукой досок.
- Спасибо Машенька, догадалась я, что твоя забота мне рыбку подавать! Рада бы на уху позвать, да не знаю, как? Свидимся ли?
Тут луна совсем спряталась, и первый луч солнца осветил верхушки деревьев, растущих где-то там, далеко, далеко, откуда текла речка Быстрая. Не ответила девушка, лишь плеск воды указал то место где она скрылась.
Вернувшись в избу Матрёна оставила корзинку с рыбой на столе, а сама пошла к сараю. Вывела коровку к калитке, чтобы деревенский пастух забрал её на выпас. Прошла через грядки, посмотрела все ли так как надо? Первый урожай был собран и у Матрены было все, что нужно для ухи. Остановилась Матрёна и посмотрела в сторону реки. Мысли так и ходили ходуном по её голове. «Как же так? У людей была дочка, пожалуй рады радехоньки были, а Бог так управился, что не видела их доченька счастья. Пропала неизвестно за что… Горюют теперь старики… Может, любит меня Господь таким чином, что избавил от большего горя? Ну забрал Боженька моего Семёна Афанасиевича, так надо. Хорошие люди и Ему нужны. А мне послал испытания по силам. Ничего невозможного от меня Он не требует. Здесь я Ему нужна. А то, что деток не дал, воля Его, Он все знает, все видит. Уберёг меня. Преждевременно я умерла бы в скорби и печали, если бы потеряла такую доченьку как Машенька…» - и прослезившись пошла Матрёна в избу. Достала рыбу, принялась чистить. Требуху сложила в старую надбитую миску. От свежей рыбы изба наполнилась сладким ароматом тины, речного ветерка, напоенного запахами болотных мхов. Рыбы было много, уха обещала быть густой, наваристой. «Эх, скучно одной такой праздник праздновать» - подумала рыбачка. В это мгновение скрипнула дверь. Матрёна обернулась. Через порог, высоко подняв загнутый на кончике хвост, не спеша, топала кошечка. Если бы скрипа не было, не услышать мягкой поступи этого красивого зверька. Кошка была вся в пятнах, рыжих, коричневых, черных, серых. Казалось, что она собрала на своём меху все цвета кошачьих шкурок.
Кошка приблизилась к Матрёне и стала тереться о ноги. Упрётся головкой своей и пройдётся от ушка до самого хвоста, потом с другой стороны, и останавливаясь задирает мордочку и смотрит прямо в глаза. Когда кошка касалась Матрениных ног своим брюшком чувствовалось глубокое урчание, происходившее где-то внутри животного. «Вот и гостья пожаловала» - обрадовалась рыбачка. Взяла битую чашку со стола и поставила на пол. А кошка с напором прижалась головой к руке Матрёны, да так, что выбила чашку из рук. Чашка раскололась надвое. «Эх, да все равно битая была. Это к счастью. Только милая теперь тебе с полу подбирать. Что? Не побрезгуешь?» - и Матрёна хотела подобрать черепки. Но кошка ей не давала, упиралась своей мордочкой в руки, толкала, и было видно, что зверёк просит ласки, а не еды. Согнувшись Матрёна коснулась мозолистой рукой головы кошки. И пошла у них забава. Проведёт Матрёна рукой по голове, кошечка пролезает под рукой всей спинкой, отряхнётся, и опять под руку лезет. Неизвестно сколько бы они так играли, но вспомнила рыбачка про уху. «Ну, будет, шалунья, поешь, и мне пора червячка заморить. Надо воду кипятить, картошечки накрошить, травок набросать в горшок.» Кошка вроде поняла. Осторожно обнюхав рыбные потрошки принялась за трапезу. Сначала выбирала самое вкусненькое. Тихонько вытаскивала кусочек из кучи, откусывала от него ещё малость и долго жевала прикрывая от удовольствия глаза. Матрена развела огонь, зачерпнула из лохани воды прямо горшком, положила в воду лучок, травки полевые, кусочек моркови, кусочек корня петрушки, и конечно соли. Огонь стал жарким, а потом притих, и только угли сверкали в печи. Матрёна заложила в горшок рыбку и поставила в огонь, ловко подхватив ухватом, всё сразу. «Когда от холода да к жару ушка крепче!» - вспоминала жена наставления мужа.
Кошка доела всё. Заметив лучик солнца, пробившийся в окошко, она, слегка присев на передние лапки, стала красться к нему. Остановилась, поджала задние лапки, передними оперлась повыше, и как прыгнет. Глухой, новый звук в избе заставил Матрёну посмотреть, что случилось? Сидя на лавке рыбачка всплеснула руками «Что? Поймала?» и улыбка, может быть впервые за несколько лет озарила её лицо. Словно услышав свою новую знакомую кошка, без всяких на то приготовлений, молнией, запрыгнула Матрёне на колени. Подняла мордочку и заглянула женщине в глаза. Глаза у кошечки были серые, чистые. «Как у Машеньки… Буду кликать тебя Маша.» - подумала Матрёна и погладила кошечку приговаривая «Машенька, Машуня.» Кошечка вытянув шейку, опершись передними лапками на грудь женщины коснулась своим носиком губ Матрёны. «Ишь, целовальница какая!» - мысленно произнесла рыбачка. Так и сидели на лавочке под окошком Матрена и кошка. А вода в горшке булькая и поднимаясь душистым паром кипела. Матрёна поднялась, аккуратно подхватив кошку – Машуню под мягкий животик, и не выпуская зверька из рук подошла к печи. Огонь прогорел. Угли стали седыми, но все еще жаркими. Деревянной ложкой Матрена поправила рыбий хвост торчавший из кипятка. Хвост подался и разломился на кусочки. «Готово» - подумала рыбачка. Опустила кошечку на пол. «Поди погуляй, я стол накрою.» Накрывать стол было недолго. Достав сверху печи краюху хлеба, с полочки над столом чашку, новую не битую, вытащив ухватом еще дымящийся горшок с ухой, собрала всё на деревянном струганом столе, не покрытом скатертью. Особых церемоний Матрёна не знала. Слив в чашку кипятку, достала ложкой гущу. Уха ещё не простыла, а Матрёна, сложив губы и дуя на ложку, пробовала. Любила она рыбку, да ведь это не грех? Иисус пятью рыбами множество людей накормил, а ей надо только себя! Ан нет, теперь у неё есть Машуня… Славная кошечка!
Дальше день прошел как по писанному. То одно, то другое, но была теперь и минутка радости – счастья. Нет, нет, да коснётся рука мягкой, цветной шерстки. И так от этого касания тепло и приятно! А если Машуня в глаза Матрёне посмотрит, то сердечко человечье наполняет доброта. Обняла бы весь мир и зацеловала, а пока вся нежность доставалась приблудившейся кошечке.
Машуня бродила по избе где хотела, и на теплой печи поспит, и за пёрышком куриным поскачет, и коготки о ножку стола поточит. Прижилась. Делится с ней Матрёна и водой, и со стола. Только как бы хорош день не был, а за ним всегда ночь приходит. Стала Матрена спать укладываться. Темно в избе, только лампадка под образами мерцает. Улеглась рыбачка, тулупчик на ноги положила, не лето уже, сентябрь. Вдруг что-то плюхнулось прямо на тулупчик. «Машунька? Ты? Напугала доченька… Ой, что это я? Кошку за доченьку приняла… А и что? Кто знает, может так Богу угодно… Утро вечера мудренее…» - и почувствовав приятную тяжесть от маленького тельца в ногах Матрена заснула.
Только запылала заря над рекой, а Матрена уже сидела на лавке и смотрела в окошко. Кошечки рядом не было. Матрёна уже несколько раз звала зверька по имени, но судя по приоткрытой двери Машуня выбежала во двор, а где её там найдёшь? «Чего я дверь на задвижку не прикрыла? Так ведь никогда такой надобности не было… А теперь? Эх, может ещё забежит?» Занялась женщина своими повседневными заботами. Собой, да избой. Покушать есть ещё, много ухи получилось, коровку выставила, и опять присела. Только показалось будто тень через порог пробежала. «Так это же Машуня! А что это она в зубах держит? Мышку?» - произнесла мысленно Матрёна. Кошка подбежала к ногам женщины и положила добычу на пол. Мышка была жива. Испуганный грызун даже не пытался бежать. Прижавшись всем телом к земле он не шевелился и только дергал носиком, отчего длинные усы его дрожали словно травинки на ветру. Машуня подняв головку смотрела на Матрёну. Вид у неё был торжествующий, кончик хвоста легонько колыхался из стороны в сторону. «Добытчица ты моя!» - подумала Матрёна и хотела погладить головку кошки, но мышка заметила движение женщины, и, вместо того, чтобы бежать со всех лап к двери да на двор, подползла кошке под самое брюшко. Кошка, посмотрев на место, где сидела мышки никого там не увидела, встала на лапки и начала оглядываться. А мышка тем временем пряталась прямо под ней! Между лапами. Матрёна расхохоталась! «Да вон она, вон! – кричала женщина указывая пальцем на мышь, но она так же указывала и на кошку! Машуня была в замешательстве. Тогда Матрёна, медленно сползла с лавки, встала на колени, положила руки вокруг кошки этаким озером, и стала медленно сжимать. Кошка не понимая, что происходит, что это за игра, перепрыгнуло за кольцо рук, а Матрена ловким, быстрым движением поймала мышь!
«Мы доченька мышей не едим! У нас коровка есть, сейчас я тебя угощу.» и Матрена, посадив мышь в карман пошла в сарай, а дверь плотно прикрыла, и с обратной стороны поленцем подперла, так, на всякий случай. Сняв с колышка плетня просохший после мытья кувшин зашла в сарай, там, в тенёчке, под соломой стоял большой горшок с надоенным молоком. В горшке жила холодушка – лягушка. Так молоко не прокисало, да и лягушке было привольно, мух в сарае полным-полно. Тихонько, чтобы не обидеть холодушку, Матрёна налили часть молока в кувшин, и вернулась в избу. Нашла на полке чайное блюдце и перелила молоко из кувшина. Пододвинула к Машуне. Кошка понюхала и сразу же стала лакать молочко. Белое молоко стекало по шерстке снизу рта. Матрёна достала мышку. И посадила рядом с блюдцем. Машуня даже не посмотрела на мышь, а мышка учуяв корм сунула мордочку в молоко и тоже стала пить. «Так-то! Худой мир, лучше доброй войны!» и Матрёна трижды перекрестилась стоя на коленях и кланяясь в сторону икон. Вот и зажили они втроём. Только опять день сменился ночью. Пришла Машуня к постели Матрёны как к себе домой, а мышка под печку забилась. Тишина, покой, только слышно, как коровка в сарае вертится, но не пускать же и её в избу?
Рассвет никогда себя ждать не заставляет, если на душе покойно. А если конечно голова думами полна, тогда да, сидишь, ждёшь новый день, надеешься, что прогонит он твои размышления и даст ответы на все вопросы.
Проснулась Матрёна без беспокойства. Уверенная, что прогуляется Машуня и возвратится. Достав немного старого сала, годного только для протирки противня, отщипнула от него краюшек и положила рядом с углом печи. Сначала показались усы, потом черная точка носа, а потом и вся мышка влезла. Подбежала к салу и принялась за завтрак. Матрёна ждала, с чем теперь пожалует кошка. Вдруг слышит со двора, звучит молодой певучий голосок. Вроде как девица идет и песню поёт. «Давно по большаку никто с песнями не ходил. Наши, деревенские, что воды в рот набрали. Пока водки не выпьют-молчат, головы опустят, точно каторжники. Хотя вру, каторжников, когда гонят, они цепями звенят, и бабы за ними плетутся с ребятишками. Ой, не дай Бог! Голосят бабы, дети малые плачут. Но надо по закону жить, тогда и такого горя не узнаешь. На все есть суд!» - размышляя Матрёна пошла на двор. Только дверь открыла, Машуня в избу шасть! Вышла на крыльцо женщина. Никого. «Кто же это пел?» - думает Матрена. Вернулась. Присела на лавку.
- Машуня, ты там песнями заливалась?
- Мурр, мяуу…
- Хотела, чтобы в избу пустила?
- Фрр, мяу
- Да ты никак меня понимаешь?
- Муррр, муррр…
- Вот это чудо! Будем теперь лясы точить! Я тебе слово, ты мне два! – и Матрёна весело рассмеялась.
Прожили в мире и согласии ещё один день. Уха закончилась. Кушали яйца, запивали молочком. Захотелось Матрёне опять рыбки поймать. Собрала удилище, в сарае наловила опарышей. Приготовила прикорм. Затемно собралась идти. Ноги сняла с лавки, потянулась и зевнула. Смотрит светиться перед ногами что-то. А это глазёнки серые кошачьи в темноте горят.
- И ты со мной?
- Муррр
- Ну идём, только тихо, песен не пой, а то рыбу разгонишь – проговорила Матрена, но не услышала ответа. «Смотри ка, и вправду понимает!» подумала рыбачка.
Перешли женщина и кошка тракт, по знакомой дощатой лестнице спустились к помосту. Щербатая луна еде выглядывала из-за деревьев. Темно. Уселась Матрёна на своё место, привычно расположила корзинку и снасти. Бросила прикорм. Оглянулась, где же Машуня? Нет нигде. Но не стала рыбачка волноваться, кошка есть кошка, хочет - уйдет, хочет - придет. Слышит плеск под помостом. «А вот и Машенька! Ох, расскажу ей о Машуне!» - решила Матрёна. И правда, вынырнула серебряная головка из воды, ручки белые ухватились за край доски и показалась русалочка.
- Здорова ли Машенька?
- Да не беспокойся Матрёнушка, я до утопления была здорова, а теперь совсем смерти не знаю!
- А, я вот опять за рыбкой.
- Будет тебе рыбка, вместе поймаем.
- Может пока что поговорим малость. Я вот боюсь тебя спросить, чтобы не разгневать.
- Спрашивай без боязни, не захочу отвечать – промолчу.
- Бывает ли так, чтобы кошки человека понимали?
- Бывает…
- А, бывает ли так, чтобы зверёк стал вместо ребёнка?
- Если любовь велика и так бывает. Любовь способна на чудеса. От любви люди происходят!
- Мудрая ты какая! Молодая, красивая, и мудрая! А скажи, Машенька, а может ли так случится, что кошка, от любви, превратится в человека?
- Смотря кто тебе более люб. Бывает человек, любит зверя таким, как он есть, тогда нет, а если он в звере этом видит человека, то может.
- А если кошка станет человеком, кошки уже не будет?
- Я вижу Матрёна, тоскуешь ты… Иди себе с Богом. Сама решай, кто тебе нужен кошка, или человек.
- Рыбу ловить не будем?
- На столе твоя рыба! Ступай! Пора мне…
Послушалась Матрена. Бросила весь прикорм, и опарышей в реку кинула. Взяла пустую корзинку, удилище и пошла. Входит в незапертую дверь. Светает. При свете утренней зари виднеется на столе угощение. Пар идет от печёной рыбки, самовар, которого Матрена отродясь не видывала, блестит. Бублики белые на самоваре кольцами. «Чудо за чудом! Господи, если на то Твоя воля благодарю, а если Сатаны козни дай знак, дом сожгу!» - помолилась Матрёна и трижды осенила себя крестом. Тут чувствует, ласкается кошечка о ноги. Склонилась, погладила зверька. Тут и мышка показалась, смело выбежала, вскарабкалась на лавку, с лавки на стол и пристроились возле горки крошек от краюшки хлеба. А кошечка то подойдет к Матрене, то к столу отбегает.
- Присесть за стол? – спрашивает вслух Матрена.
- Садись, не бойся матушка! – отвечает Машуня тем самым певучим голоском.
- Лучше присяду! Господи помоги мне, Господи не оставь в заботах своих! – И Матрена упала на пол перед иконами. Поднимется на колени и опять ложится на землю, и все молится, молится неистово и искренне. Вдруг чувствует: касается кто-то её головы.
- Сейчас Машуня, я сейчас… - встала на колени Матрёна. А тот, неизвестный, берет её под локоток, помогает встать. Боится взглянуть Матрена. Глаз не сводит с иконы слабо подсвеченный лампадкой.
- Спасибо тебе матушка, вымолила ты меня.
Не глядя, зажмурившись, сильно обняла Матрена того, кто стоял рядом, прижала к груди. Коснулись лица её нежные руки. Подняли голову выше.
- Посмотри матушка, хороша ли твоя Машуня?
- Нет, не смею. Даже если ты некрасива, пусть даже страшна, но ты моя доченька, правда, ты моя доченька?
- Да матушка, правда. Не плачь, идем к столу.
Тут только Матрена взглянула на Машуню. Что за диво! Стоит перед нею барыня, волосы цвета нежной соломки, под убором собраны, стройная, румяная, коса, что сноп! Только по глазам можно узнать прежнюю Машеньку. Глаза серые, чуть грустные, и прозрачные как родниковая водица. Платье на ней вышитое, на шее бусинки стеклянные, на ножках башмачки! Держит руками за плечи Матрена девушку, боится пустить. И не пустит, не пустит она теперь своего счастья! А кошка к ним опять пришла, весёлая, да ласковая, но по-человечески не понимала…
Автор Александр Тавониус.