XCVIII. Разговор с герцогиней
Атос явился к первой интриганке Франции, герцогине де Шеврёз, в надежде разузнать что-нибудь о своих друзьях.
— Здравствуйте, граф, здравствуйте виконт, так вы, стало быть, живы? Я этому очень рада. — удивилась герцогиня, хотя в её тоне не было слышно ни удивления, ни восторга по этому поводу, голос её звучал ровно и бесстрастно. — Что ж, я также бесконечно рада тому, что вы посетили меня в моём скромном дворце.
Виконт подумал, что дворец герцогини едва ли следует описывать таким эпитетом, но смолчал.
— Но ведь вы, вероятно, вспомнили обо мне, поскольку вам нужно что-то от меня? — спросила герцогиня таким тоном, который не предполагал ответа на этот вопрос. — Поскольку единственное, что я могу вам предоставить, это совет или сведения, и поскольку граф – человек такого ума, что он не нуждается в советах какой-либо женщины, я полагаю, что вы пришли ко мне за какими-то сведениями. Спрашивайте.
— Целью нашей поездки, герцогиня, было узнать, не имеете ли вы каких-либо вестей о наших общих друзьях, но ваш вопрос заставляет меня просить вас поделиться с нами также и слухами о нашей собственной смерти. Что заставило вас думать, что мы уже не входим в число живых?
— Об этом говорят повсюду, но я не вникала в подробности, — отмахнулась герцогиня. — Стоит ли разбирать сведения, которые, как я вижу, оказались ложью? Что касается наших общих друзей, то таковых я не знаю, граф.
— Я говорю, по меньшей мере, о господине д’Эрбле, — ответил Атос. — Были времена, когда он входил в число если и не друзей, то уж во всяком случае не врагов Вашей Светлости.
— Ах, этот! — улыбнулась герцогиня. — Он давно уже не тот мушкетёр, которого я любила, и, самое главное, я уже давно не та белошвейка Мари Мишон, которую любил он.
— По-видимому, герцогиня, не только любовь, но и верность должны быть взаимными, или же о них не стоит говорить, — улыбнулся Атос. — Безусловно, господин д’Эрбле остался вашим другом, и для этого он вовсе не обязательно должен был оставаться тем, чем был мушкетёр, о котором вы говорите, для белошвейки, о которой вы также не забыли.
— Если бы он изменял мне со многими, я бы не обращала на это внимания, — ответила герцогиня, — но он слишком сильно увлёкся одной, а это уже невыносимо для женщины, которая на протяжении длительного времени сама была единственным его увлечением, даже в том случае, если она не ограничивала собственные увлечения этим мушкетёром.
— Я полагаю, мы можем простить господину д’Эрбле его маленькие слабости, — снисходительно ответил Атос.
— Слабостью можно было бы назвать увлечение какой-нибудь красавицей, которая в политике ровным счетом ничего не значит, — возразила герцогиня. — Увлечение такой женщиной, как Анна Женевьева де Бурбон-Конде герцогиня де Лонгвиль не может быть названо слабостью. Женщины из этого рода всегда были на самой стремнине политических процессов, и если и не творили историю Франции единолично, то уж во всяком случае не останавливались в стороне от них. Увлечение подобной женщиной это не слабость, а сила мужчины, если учесть, что и ответное увлечение, как вы его называете, со стороны герцогини де Лонгвиль, я должна признать, что Мари Мишон более не интересна мушкетёру Арамису. Сестра Принца Конде и Принца де Конти, супруга Генриха II де Лонгвиля, это важная фигура на шахматной доске Франции.
— Но ведь и вы, герцогиня, имеете весьма прямое отношение к этой ветви знатнейшего дворянского рода Франции! — возразил Атос.
— Вот именно поэтому я не могу ему простить такой измены, — ответила герцогиня, и теперь её голос не звучал как голос равнодушной усталой женщины, в нём была целая гамма чувств. — Ведь в её лице он попросту нашёл более молодую и более влиятельную копию герцогини де Шеврёз, более эффектную во всех отношениях, чем подлинная де Шеврёз, которой нынче являюсь я!
— Быть может это – всего лишь политический союз, — предположил Атос.
— Если от политических союзов родятся дети, господин граф, то такой союз уже не только политический, — горько усмехнулась герцогиня.
— Герцогиня де Лонгвиль состоит в браке, поэтому нет ничего удивительного, что она родила дитя, — сказал Атос таким тоном, что можно было подумать, что он верит своим словам.
— Именно потому, что герцогиня де Лонгвиль состоит в браке, я никак не могу предположить, что сын герцогини, именуемый Шарль-Парис, родился от законного мужа, — возразила герцогиня. — Скорее я уж поверю, что он зачат от какого-нибудь знакомого философа, хотя бы даже от герцога Франсуа де Ларошфуко.
— Судя по всему, вы не поможете нам отыскать господина д’Эрбле, — сказал с сожалением Атос.
— Поверьте, что вам, граф, я помогла бы даже в этом, но я, действительно, не знаю, куда подевался этот ваш Арамис, — с грустью сказала герцогиня. — Последняя наша встреча прошла не в духе нежных воспоминаний двух старых друзей. Я перестала интересоваться его перемещениями. Знаю лишь о том, что он собирался включить себя в число друзей Фуке, что не умно для человека таких достоинств и талантов, как д’Эрбле. При первом взгляде на Фуке можно было предсказать его судьбу: было ясно, что он будет карабкаться вверх до тех пор, пока не сорвётся вниз и не расшибётся в лепёшку. Такие люди не умеют останавливаться. Он не видит разумных границ своего величия, своей власти и славы. При этом он умудрился сохранить в себе остатки какого-то первобытного благородства, с которым в цивилизованном обществе просто невозможно выжить. Уж если д’Эрбле связался с Фуке, он либо погибнет вместе с ним, либо бросит его в последнюю минуту. Впрочем, Фуке уже арестован, насколько я знаю, из чего можно заключить, что наш добрый д’Эрбле либо за границей, либо убит, либо тайно препровожден в Бастилию.
— Чрезвычайно прискорбно всё то, о чем вы говорите, герцогиня, но вы не сообщили мне ничего нового, — ответил Атос.
— Ах, граф, самая большая новость на сегодняшний день это та, что виконт не погиб в вылазке, в которой пропал герцог де Бофор, и что вы не окончили жизнь самоубийством на следующие сутки, — произнесла герцогиня, и на этот раз Атос уловил в её голосе нотки радости и успокоения. — Меня в настоящий момент больше всего занимает именно эта новость. Расскажите же, как вам удалось остаться в живых, убедив всех, что вы погибли.
— Я и сам этого не знаю, герцогиня, — ответил Атос, — но жизнь приучила меня не проявлять настойчивости в получении информации, без которой можно обойтись.
— Это означает, что вы не можете обойтись без информации о своих друзьях, граф? — спросила герцогиня. — Жаль, что вы не причисляете меня к своим друзьям.
— Герцогиня, для меня вы больше, чем друг, поверьте, — сказал Атос и с нежностью посмотрел на Рауля, — но в отношении информации о вас мне достаточно знать, что вы в безопасности, потому что Король никогда не обидит вас.
— Откуда такая уверенность? — спросила де Шеврёз со смехом.
— Вы предоставили Его Величеству такое множество поводов обидеть вас, герцогиня, что коли уж он не сделал этого до сих пор, можно быть уверенным, что он не сделает этого и в будущем, — ответил Атос.
— Ах, граф, все видят поводы обидеть меня, но никто не видит причины, по которым я должна чувствовать себя обиженной! — отмахнулась герцогиня. — Знаете ли вы, что барон дю Валон, по-видимому, погиб на острове Бель-Иль во время атаки крепости королевским флотом, а господин д’Эрбле отбыл в Испанию? Что касается д’Артаньяна, он вопреки обыкновению уже более месяца не возглавляет свои две сотни мушкетёров, выполняя вместо этого какие-то неясные функции, связанные, по-видимому, со скрытными поездками по всей Франции. Совсем недавно он появлялся в Париже на одни сутки, после чего вновь исчез.
— Я благодарю вас, герцогиня, за полезные сведения, — сказал Атос, после чего встал и поклонился, намереваясь покинуть дворец.
— Граф, я прошу вас оставить со мной виконта на некоторое время, — поспешно сказала герцогиня. — Мне необходимо поговорить с ним на те темы, на которые вы, по-видимому, не имели времени поговорить с ним.
— Не смею отказать вам в этой просьбе, герцогиня, — ответил граф с улыбкой. — Рауль, вы правильно делали, что отмалчивались, пока мы с герцогиней вели свою небольшую беседу, но побывать в обществе такой ослепительной дамы и не высказать своего восторга, это, по меньшей мере, невежливо. Помните, сын мой, что герцогиня – ваш верный друг, с ней вы можете быть предельно откровенны в любых вопросах. Вероятно, она хочет дать вам несколько советов в том деликатном вопросе, в котором я не специалист. Однако, не злоупотребляйте её терпением и не говорите ей о достоинствах других женщин.
— Граф! Я не высказал своего восторга о красоте и уме герцогини только потому, что не смел перебивать вас, — сказал Рауль и его красноречивый взгляд подтвердил правоту его слов.
— Ах, милый юноша, ваш восторг может быть справедливым только при условии, если вы будете сравнивать меня с моими ровесницами, — ответила герцогиня, покрываясь румянцем от удовольствия. — Я убеждена, что вас окружают дамы намного привлекательнее пожилой герцогини, прожившей непростую жизнь.
— Мадам, ваша скромность лишь дополняет тот набор чудесных качеств, о котором я сказал, — галантно ответил Рауль.
— Не буду мешать вашей беседе, герцогиня, ещё раз благодарю за сведения, которые вы мне сообщили, — сказал Атос, после чего с нежностью поцеловал руку герцогини, которая тут же подставила ему и другую свою руку, получившую такой же поцелуй.
— Граф, вы заставляете меня думать, что, вероятно, я обращала своё внимание вовсе не на те предметы, на которых следовало бы сосредоточиться, — вздохнула герцогиня с кокетством. — Как часто мы, женщины, упускаем своё счастье, гоняясь за призраками, тогда как оно, быть может, состоит вовсе не в том, к чему мы стремимся, и оно, быть может, было не столь уж недоступным, как нам казалось!
— То же самое могут о себе подчас сказать некоторые мужчины, герцогиня, — ответил Атос, заглянув в глаза де Шеврёз.
«Был миг, когда я чуть было не подумал о том, что мог бы жениться на ней, — подумал Атос, покидая герцогиню. — Впрочем, это вздор!»
Атос припомнил песенку, которую при нём частенько напевал д’Артаньян.
Два вида счастья
«Зачем солдату женщина нужна?
Ведь ты и сам себе не господин!
Намного лучше, если ты один.
Когда твоя профессия – война,
Нет, мушкетёру не нужна жена!
Тебя ведь месяцами дома нет!
Какой она бы ни дала обет –
Едва ль тебе останется верна.
Нет смысла нам в супружеских цепях:
У каждого своя при этом жизнь!
Жениться хочешь? Нет, дружок, держись!
Не принимай решений второпях!
А если всё же был настолько глуп,
Повёл свою подругу вод венец,
Свободной жизни говори: «Конец!»
Теперь ты – однолюб, беззуб и скуп.
Иной вид Счастья не придёт раз в год,
Его хотя б раз в жизни испытать бы!
Оно бывает в вечер вашей свадьбы
И в день, когда ты получил развод».
«Если и существует человек, с которым я могла бы быть счастлива безо всех этих многочисленных планов преобразования того, что всё равно так и не смогла улучшить, то, вероятно, этот человек должен быть во всём похож на графа де Ла Фер, — подумала герцогиня, глядя вслед уходящему Атосу. — Но ведь он всего лишь граф! Ах, если бы он был принцем!»
XCIX. Супруги
Сколько бы Филипп не оттягивал встречу с Королевой, он понимал, что это неизбежно. Общение с Лавальер дало ему первый опыт интимной близости с женщиной, а также убедило его в том, что вовсе не обязательно любить ту, с которой вступаешь в близкие отношения. Филипп был убеждён, что чувство, которое называют любовью в тех книгах, которые он смог прочесть во время своего заключения, он может испытывать лишь к одной женщине, и эта женщина в настоящий момент является княгиней Монако. По этой причине она не может ему принадлежать. Женщина, которая не только принадлежит ему по праву того, чьё место он занял, но и которой он принадлежит как супруг – это Мария-Терезия, Королева. Расставание с ней могло бы породить международный скандал. Пренебрежение супружеским долгом было бы немедленно замечено поначалу семьёй, а затем и всеми придворными, что также не могло бы не остаться без последствий. Таким образом, посещения Марии-Терезии хотя бы один раз в два месяца было необходимым.
Филипп назначил для себя этот день и постарался приготовиться к встрече как можно лучше. На всякий случай он приготовил путь к отступлению. Если встреча произойдёт не должным образом, можно будет сослаться на волнения в связи с международными событиями. Отношения с Испанией вновь обострились несмотря на то, что для их урегулирования в своё время и был заключен брак Людовика XIV с Марией-Терезией.
— Мадам, я прошу простить меня за то, что слишком часто пренебрегаю общением с вами, — сказал Филипп в один из вечеров, обращаясь к Королеве.
— Ваше Величество вправе поступать так, как считает нужным, — ответила Королева. — Я буду рада видеть вас на своей половине тогда, когда вы сочтёте необходимым.
— Необходимость – это не то понятие, которое должно регулировать встречи между супругами, — возразил Филипп, находя, что сам не верит тому, что говорит.
— В первые месяцы нашего брака, Ваше Величество, лишь необходимость выполнения других более срочных задач могла отвлечь вас от общения со мной после ужина, — со вздохом сказала Королева. — Теперь же лишь необходимость поддержания видимости благополучного брака вынуждает вас на эти встречи.
— Меня ничто не может вынуждать, я – Король Франции, и единственные предписания, которые для меня имеют значения, это предписания Божьи, — возразил Филипп. — Даже предписания Папы для меня имеют значение лишь постольку, поскольку я готов видеть в нём посланника Божьего.
— Именно эти предписания и указывают любому Королю Европы посещать свою супругу хотя бы иногда, — с грустью проговорила Королева. — И я рада этому, поскольку иначе, полагаю, я видела бы Ваше Величество ещё реже, чем вижу в настоящее время.
— Вы хотите ссоры? — высокомерно спросил Филипп, надеясь, что разговор обострится, что позволит ему изобразить обиду и избежать близости с Королевой.
— Ваше Величество, я склоняюсь перед вами и готова исполнять ваши желания тогда, когда вам это будет угодно, в той форме, в какой вам будет угодно этого потребовать, — покорно проговорила Королева.
— Мне угодно просто обнять вас и спокойно заснуть, — ответил Филипп.
— Благодарю вас, Ваше Величество, — ответила Королева. — Идите же ко мне в постель.
Филипп, ободрённый мыслью, что ему не придётся выходить за рамки уважительной нежности, с готовностью залез под одеяло и обнял Королеву. Мария-Терезия обняла Филиппа и уткнулась лицом в его грудь. Её тёплое дыхание приятно успокаивало Филиппа, поэтому он также ответно обнял Королеву.
Спустя полчаса подобных нежностей Филипп осознал, что ему угодно не только лишь нежно обнимать Королеву, тем более что спокойно заснуть ему вовсе не хотелось.
Королева вновь почувствовала себя так, как если бы их брак состоялся лишь сегодня. Она была счастлива и проявила особенную нежность к Филиппу, который остался с ней на всю ночь.
Поутру Филипп выходил из спальни Королевы в отличном настроении. Де Сент-Эньян, заметивший изменившееся настроение, решил, что Король вновь навсегда вернулся к Королеве и по этой причине оставит мадемуазель де Лавальер.
— Как вы почивали, Ваше Величество? — спросил де Сент-Эньян.
— Превосходно, Сент-Эньян, благодарю, — ответил Филипп. — Надеюсь, что и вы также?
— Да, Ваше Величество! — ответил де Сент-Эньян. — Мне приснился архангел Гавриил.
— О чём же он с вами беседовал? — спросил Филипп.
— Он сказал мне, что Ваше Величество решили оставить мадемуазель де Лавальер, — сказал де Сень-Эньян.
— Знаю, знаю! — усмехнулся Филипп. — Он говорил мне об этом вашем разговоре.
— Ваше Величество также беседовали с архангелом Гавриилом? — воодушевился де Сент-Эньян, полагая, что верно угадал намерения Короля.
— Разумеется! — ответил Филипп. — Он сказал мне, что встречался с вами, и что имел с вами долгую беседу, после чего сказал мне: «Имейте в виду, что де Сент-Этьян сошёл с ума!»
— Очевидно, вы правы, Ваше Величество, — сказал сконфуженный царедворец. — По всей видимости, этой ночью я был несколько не в себе. Всему виной брюссельская капуста, которую я, на свою беду, поел перед сном. Простите меня, Ваше Величество!
Филипп благосклонно кивнул и обнял де Сент-Эньяна.
— В следующий раз тщательно выбирайте диету перед сном, дорогой друг! — мягко сказал Филипп и проследовал в свой кабинет. — А ещё не каждую приснившуюся вам глупость следует пересказывать. Тем более мне. Иногда даже наоборот, то, что вы имели случай видеть не во сне, а наяву, лучше считать сном и никому об этом не рассказывать.
— Преклоняюсь перед мудростью Вашего Величества, — ответил де Сент-Эньян.
— Да что же мудрого в том, чтобы хотя бы иногда читать книги, и то, что понравилось, перечитать дважды, трижды или четырежды, чтобы запомнить, а то, с чем не согласен, выбросить из головы? — спросил Филипп. — С какой стати мне расставаться с мадемуазель де Лавальер, которая, Бог даст, скоро подарит мне сына или дочь?
— Господь благословил ваши чистые чувства к этой очаровательной мадемуазель! — с нарочитым восхищением воскликнул де Сент-Эньян.
— Дорогой мой, ты сейчас сказал вполне разумные слова, но даже очень разумные слова не надо выкрикивать на весь Лувр, — ответил Филипп. — То, что знаю я, то я знаю, то, что я позволил узнать тебе, совсем не обязательно следует разглашать на каждом углу. Рано или поздно народ всё узнает, но зачем же говорить об этом, как о свершившемся факте, когда ведь в этом нестабильном и неспокойном мире случиться может всё, что угодно? Если сейчас ты зачатье ребёнка называешь Господним благословлением, и если, не приведи Господи, это рождение не состоится по тем или иным причинам, или же ребёнок родится мёртвый, или больной, что, к несчастью, также случается, неужели ты возвестишь всем, что Господь проклял мои чувства к этой чистой душой и помыслами мадемуазель? Мой тебе совет: говори только то, что сказать необходимо, а в остальных случаях молчи, и тогда сойдёшь за умного, и мне не придётся пересказывать тебе слова, которые про тебя сказал мне в моём сне Архангел Гавриил.
Де Сент-Эньян вновь поклонился, пообещал побольше думать и поменьше говорить, после чего откланялся и ушёл, сконфуженный.
«Что ж, я произвёл опыт и узнал, как на них действует моя грубость, — подумал Филипп. — Результат совпал с моими ожиданиями. Завтра я приласкаю де Сент-Эньяна, и он будет землю рыть, исполняя мои приказы. Все они должны быть не до конца уверены в моём благорасположении, мои милости, как и мои наказания, должны быть эффективны и непредсказуемы, кроме тех случаев, когда вина или заслуга для всех очевидна. Тогда они будут стремиться выслужиться передо мной. Кольбер говорил, что балы надо давать почаще, делать бесплатными, но заставлять гостей тратиться на мелочах, которые необходимы для участника бала. Таким образом, как он мне показал в расчётах и проектах, эти балы не только окупятся, но ещё и принесут немалые доходы в казну. Все эти гранды, высшие дворяне – маркизы, бароны, графы, герцоги, пэры и принцы должны стремиться проявить себя при дворе, вместо того, чтобы запираться в своих замках, копить деньги, оружие и лелеять амбиции, мечтать о полной независимости и самоуправлении. Кольбер прав, самоуправление должно не избираться, с назначаться. Всё в этой стране должно исходить от Короля. Вот чему научила меня книга «Государь», которую подкинул мне д’Артаньян. И не только она, и не только этому. Какая всё-таки занимательная игра – управление государством, управление людьми! Только бы мне не заиграться!»
— Ваше Величество! — донеслось до Филиппа, он оглянулся и увидел Королеву.
— Да, что такое? — спросил он.
— Могу я надеяться, что нынче вечером вы вновь посетите вашу милую супругу? — спросила Королева.
— Моя милая супруга не только может на это надеяться, но и должна всегда ожидать этого, — ответил Филипп. — И если наши встречи происходят не столь часто, как этого хотелось бы вам, то, поверьте, это огорчает и меня ничуть не меньше, чем вас, моя дорогая. Дела не позволяю мне порой отдать должное вашей красоте и нежности.
Королева, казалось, была счастлива. Вполне вероятно, что так оно и было на самом деле. Во всяком случае, она прощебетала какую-то очаровательную глупость, поклонилась и ушла в чрезвычайно приподнятом настроении.
«По-моему, она ничуть не хуже этой ханжи де Лавальер, — подумал Филипп. — И с чего это мой брат стал пренебрегать ей и предпочитать эту хромоножку? По-видимому, это простая тяга к разнообразию!»
C. Утро в Лувре
Кольбер, пришедший к Королю с бумагами, требующими подписи, постарался изобразить на лице скорбную гримасу.
— Что с вами, Кольбер? — спросил Филипп. — Вы плохо спали? Также съели вчера перед сном слишком много брюссельской капусты?
— Я получил прискорбную новость, Ваше Величество, — с печальным видом ответил Кольбер.
— Начинать беседу со скорбных новостей – это довольно жестоко по отношению к своему Королю, Кольбер, — ответил Филипп. — Впрочем, заканчивать беседу скорбными новостями ещё более жестоко. Что ж, коль уже начали этот разговор, заканчивайте. Что же у вас произошло.
— Господин д’Эрбле, или же тот человек, который выдавал себя за господина д’Эрбле, погиб при трагических обстоятельствах, — сообщил Кольбер.
— Вот как?! — воскликнул Филипп. — Откуда же вы об этом узнали, господин Кольбер?
— Я получил весточку об этом событии, — ответил Кольбер.
— Поскольку вы слишком быстро получили об этом весточку, господин Кольбер, я делаю вывод о том, что вы направили своих шпионов по следам господина д’Артаньяна, который выполнял моё особое поручение, — сказал Филипп жёстко. — В этом случае я также могу предположить и то, что ваши шпионы причастны к гибели узника. Я не допускаю мысли о том, чтобы господин д’Артаньян был настолько небрежным при выполнении моего поручения, что эта небрежность привела к гибели сопровождаемого им человека. Следовательно, причиной этого несчастья были вы, либо ваши посланники, что для меня одно и то же.
— Позвольте мне оправдаться, Ваше Величество, — проговорил Кольбер.
— Вашим оправданием может послужить лишь тот факт, что ваши сведения ошибочны, господин Кольбер. И молите Господа, чтобы это оказалось именно так! Я немедленно посылаю комиссию для расследования причин этого несчастья, и если комиссия установит хотя бы малейшую причастность вас к этому прискорбному событию, вам не сносить головы, господин Кольбер, — сухо отрезал Филипп. — Я помещаю вас под домашний арест, господин Кольбер. С этой минуты вы вернётесь к себе и не покинете своего дома до тех пор, пока я не приглашу вас.
Кольбер встал, поклонился и вышел, оставив бумаги на столе Короля.
Филипп взял колокольчик и позвонил. Вошедшему лакею он велел пригласить к нему лейтенанта д’Арленкура.
— Лейтенант, вы уже более месяца замещаете капитана д’Артаньяна и доказали, что заслуживаете повышения, — сказал Филипп. — Мне некогда выписывать вам патент старшего лейтенанта королевских мушкетёров, но это будет сделано, лишь только вы вернётесь из поездки, в которую я вас отправляю. Но я уже сейчас закрепляю это моё решение следующим документом.
С этими словами Филипп протянул д’Арленкуру документ, в котором сержант прочитал следующее:
«Приказ Короля.
Лейтенанту королевских мушкетёров господину д’Арленкуру поручается в сопровождении четырех мушкетеров короля направиться вдогонку капитану королевских мушкетеров д’Артаньяну, сопровождающему узника в крепость на острове Сен-Маргерит. Лейтенанту и его мушкетёрам вменяется в обязанность оказать любую необходимую помощь капитану д’Артаньяну, в распоряжение которого он тотчас поступает. В случае, если с экспедицией капитана д’Артаньяна произошли какие-либо непредвиденные происшествия, лейтенанту д’Арленкуру поручается произвести детальное расследование всех обстоятельств произошедшего.
Властям всех городов по пути следования господина д’Арленкура предписано оказывать ему всяческое содействие как главе Королевской следственной комиссии.
Король Франции Людовик XIV».
— Этот приказ имеет силу патента старшего лейтенанта мушкетеров, господин д’Арленкур, — добавил Филипп. — Что, как вы знаете, приравнивает вас к майору гвардейцев. На время вашего отсутствия командование королевскими мушкетерами передайте сержанту д’Эфине. Я должен сказать, что капитан д’Артаньян конвоировал опасного государственного преступника, который, вместе с тем, является ценным свидетелем, его жизнь и здоровье представляет особую ценность для меня. Капитану д’Артаньяну это известно. Я не допускаю мысли, что он может быть виновен в том, чтобы причинить какой-либо ущерб здоровью и тем более жизни конвоируемого им преступника. Однако, вы должны расследовать обстоятельства несчастного случая, если он имел место, со всей объективностью, и любой ваш вывод должен быть сделан на основе собранными вами доказательств, улик, свидетельств. Воздерживайтесь от поверхностных и скоропалительных выводов. Если вы не сможете сделать выводы, просто соберите все доказательства и все сведения, выводы буду делать я сам. Я должен убедиться, что вы меня правильно поняли. Поэтому повторите мои указания.
— Я с четырьмя мушкетёрами поступаю в распоряжение господина д’Артаньяна, если порученная ему миссия по доставке преступника в крепость на острове Сен-Маргерит выполняется так, как это следует делать, — сказал д’Арленкур, — Если же выяснится, что преступник пострадал физически, то есть ему нанесены телесные повреждения, ранения, или же он тем паче погиб, тогда моя миссия состоит в том, чтобы расследовать причины этого, собрать доказательства и свидетельства обо всех обстоятельствах как можно точнее и полнее. Если эти обстоятельства не будут настолько ясны, чтобы я мог сделать безошибочный вывод о причинах и виновниках, тогда я просто должен доставить эти сведения Вашему Величеству, каковы бы они ни были, и на какую бы персону они не указывали как на потенциального виновника этих плачевных последствий. Жизнь и здоровье данного преступника очень важны, и в случае, если он не пострадал, я и мои люди поступают в распоряжение капитана д’Артаньяна, прежде всего, для того, чтобы содействовать сохранению жизни и здоровья означенного лица.
— Всё совершенно точно, выезжайте немедленно, — сказал Филипп.
Д’Арленкур вытянулся во фрунт, щелкнул каблуками и вышел из кабинета Короля.
CI. Лион
После того, как де Трабюсон со своей супругой и старший лейтенант д’Эльсорте покинули карету д’Артаньяна, оставив на поле сражения лейтенанта де Лорти, а также после того, как они заночевали в трактире Два Пистоля, мадам Оливия взяла командование экспедицией на себя.
— Дидье, поджидайте здесь карету капитана, а я еду в Лион, — распорядилась она.
— Не лучше ли нам всем вместе подождать карету д’Артаньяна здесь, в трактире? — спросил де Трабюсон.
— Не лучше, — ответила мадам Оливия. — Мы не знаем, поедет ли он дальше, или же решит вернуться назад. В любом случае он не бросит карету, следовательно, мы всегда сможем его догнать. Но нам желательно узнать, не поступило ли уточнение ранее полученного приказа или, быть может, получен новый приказ от господина Кольбера. Голубятня находится в пригороде Лиона, мне хватит часа для того, чтобы доехать туда и обратно. Но этот приказ может оказаться очень важным для твоей карьеры. Я еду.
— Мне тревожно отпускать тебя одну, — солгал де Трабюсон, который не прочь был бы овдоветь, настолько опостылело ему опека жены, хотя он и признавал её правоту в каждом отдельном случае.
— Ерунда! — отмахнулась мадам Оливия. — Это мне тревожно оставлять тебя фактически одного против капитана д’Артаньяна.
— Но я не один! — воскликнул Дидье. — У меня есть старший лейтенант д’Эльсорте!
— Ты разве не заметил, что д’Артаньян тоже не один? — удивилась Оливия. — Ведь кто-то же стрелял по нам из кареты капитана, причем стрелял довольно метко, если учесть, что было темно, и мы скакали на галопе, но это не спасло де Лорти. Он, как минимум, тяжело ранен, но думаю, что убит, ведь он не издал ни звука, рухнул как подкошенный. Так что в случае, если вы захотите сразиться, вас будет двое на двое. Это гарантированное поражение для вас, дорогой Дидье. Нужна какая-то хитрость, чтобы убить обоих, а на хитрость ты не способен, тут нужен мой ум.
— И что же ты посоветуешь мне в такой ситуации, Оливия? — спросил Дидье.
— Чтобы советовать, необходимо знать. Поэтому я и еду за письмом от господина Кольбера. Сидите тихо, не нападайте, если карета капитана остановится в этом трактире, не показывайте носа из комнат, запритесь на щеколду. Просто собирайте сведения. Впрочем, я полагаю, что, потеряв узника, он повернёт на Париж. Мы его догоним, и вы его убьёте, если мы выработаем хороший план. Если я его выработаю. Мне лишь требуется подтверждение этого приказа от господина Кольбера. Ждите.
С этими словами мадам Оливия решительно вышла из комнаты и направилась в конюшню. Бодро вскочив в седло своего коня, она выехала на прямую дорогу в Лион и дала шпоры, поднимая коня в галоп.
Подъехав к небольшому домику на окраине Лиона, мадам Оливия соскочила с коня, бросила поводья встретившему её крестьянину и взбежала по лестнице, ведущей к голубятне. Взяв с жердочки недавно прилетевшего голубя, она ножом разрезала нитку на его ноге, размотала записку и прочитала следующее послание Кольбера:
«Узника, которого препровождает д’Артаньян, отбить и живым доставить в Париж, исключив общение с кем-либо. Капитана д’Артаньяна позволяю убить. К».
— Чёрт бы его побрал! — воскликнула мадам Оливия. — Я выстрелила не в того человека. Что ж, будем исправлять свои ошибки.
После этого мадам Оливия сбежала по лестнице вниз, вновь вскочила на коня и помчалась обратно в трактир Два Пистоля.
CII. Опыт д’Артаньяна
Завтрак, который трактирщик подал Королю и его спутникам, был вполне пристойным, и Король, пестуя мысль о возвращении на трон, съел его с аппетитом.
— Моё нынешнее путешествие я мог бы рассматривать как небольшой отдых от государственных дел, — заявил он д’Артаньяну, — если бы я сам мог принимать решения, куда ехать дальше.
— Ваше Величество, нет ничего проще! — ответил д’Артаньян. — Примите решение, куда мы дальше едем?
— Вы готовы поехать со мной в любом направлении, которое я предложу? — с недоверием спросил Король.
— Совершенно так, Ваше Величество, — ответил капитан.
— Чем же вызвано такое изменение вашего отношения к данному вам поручению? — удивился Король.
— Поручение было действительным, пока все знали, что Ваше Величество были живы, — ответил капитан. — Однако, имеются три обстоятельства, освобождающие меня от этого поручения.
— Какие же это обстоятельства? — спросил Король с изумлением.
— Первое обстоятельство состоит в том, что нападавшие на нас люди считают, что убили вас, — ответил д’Артаньян. — Это даёт нам некоторую свободу действий.
— Прекрасно, господин капитан! — согласился Король. — Какое же второе обстоятельство?
— Второе обстоятельство состоит в том, что Ваше Величество направили приказ господину де Сен-Мару арестовать всякого, кто прибудет на остров Сен-Маргерит и содержать под стражей до тех пор, пока туда не прибудет следственная комиссия, направленная туда Вашим Величеством, имеющая соответствующий приказ, — бесстрастно сказал д’Артаньян.
— Откуда вы знаете?! — вскрикнул Король довольно эмоционально.
— Я лишь высказал предположение на основе ваших слов о неприятном сюрпризе, Ваше Величество, но ваше восклицание убедило меня, что моё предположение верно, — ответил капитан.
— Допустим, — согласился Король, успокоившись. — Каково же третье обстоятельство?
— Смею напомнить, Ваше Величество, что вчера вы воспользовались моим платком для того, чтобы вытереть пот с лица, — ответил д’Артаньян, — и это – то третье обстоятельство, о котором я имел честь сообщить вам.
— Какая ерунда! — воскликнул Король. — Что с того, что я взял ваш платок? Я вас не понимаю!
— Этим самым платком я прикрывал банку с порошком, который получил от одного индуса, — ответил капитан. — Немного порошка осталось на платке, в сумерках вы не обратили на это внимания.
— Вы хотите сказать, что я перепачкался? — обеспокоенно спросил Людовик.
— Нечто в этом роде, — согласился д’Артаньян. — К тому же пуля, ударившая в железную маску, привела к тому, что вы получили две небольшие царапины на лбу, Ваше Величество. Негодяи, стрелявшие в вас, пролили вашу королевскую кровь.
— Это пустяки, — отмахнулся Король, — это заживёт со временем.
— Я тоже так полагаю, Ваше Величество, — ответил д’Артаньян. — Я надеюсь, что полученные царапины не будут доставлять физических страданий Вашему Величеству. Так куда же вы прикажете держать путь?
— Обратно в Лувр, разумеется! — воскликнул Король.
— Невозможно, Ваше Величество, — возразил капитан. — Когда я предложил Вашему Величеству избрать направление дальнейшего движения, я забыл предупредить, что два варианта категорически исключены. Первый – это возвращение в Лувр, второй – это движение к острову Сен-Маргерит через Лион. В первом случае это будет отступление, что противоречит моим взглядам на воинскую честь, во втором случае это было бы безумием, поскольку на этом пути нас непременно ожидает засада. Итак, влево или вправо, Ваше Величество?
— Если мы не едем в Лувр, мне решительно безразлично, какой путь вы предпочтёте, — отмахнулся Людовик.
— В таком случае мы едем дальше через Сент-Этьен, — ответил д’Артаньян. — Выезжаем через десять минут.
Полностью книгу «Д’Артаньян и Железная Маска» вы можете найти тут
Также по теме см. «Мемуары Арамиса»