Случилось это, когда наши уже вовсю гнали фрицев на запад, хотя те ещё не переставали огрызаться, не оставляя надежд переломить ситуацию на фронте, и делали это иногда очень и очень больно, чай не ложкой деланные, да и промышленность у них была что надо. Вся Европа на них работала. В общем, вроде бы чаша весов и склонилась в нашу пользу, но до победы было ещё, ой, как далеко. Ещё надо было Польшу пройти, Калининград (тогда Кёнигсберг) у немцев отбить, да много чего ещё надо было сделать.
В общем, когда прогоняли немцев с территорий, естественно приходилось решать вопросы с теми, кто работал на них в оккупации, всякими там полицаями, старостами и прочим неблагонадёжным элементами, которые не успели уйти вместе со швабами, или по какой-то причине просто не смогли. А такие тоже были, потому как немцам, конечно, нужны были хиви, чтобы обслуживать и прочую грязную работу выполнять, но только многие из них тоже стали понимать, что когда Рейх накроется медным тазом, то им всё равно придётся куда-то деваться. Вот многие и прикидывались партизанами или даже красноармейцами, но сейчас не о таких случаях.
Повязали, значит, контрразведчики на одном затерянном в лесу хуторе одного мужичка в годах, который, как сообщили местные жители, был при немцах старостой соседнего села. Ну как соседнее, если двадцать вёрст по лесу не расстояние, то, конечно, соседнее. Да и наткнулись на хутор наши солдатики совершенно случайно, когда выслеживали полицаев. А те, вроде как, даже знали куда шли. Видать нычка у них там какая была, отлежаться хотели, подлечиться, на связь с немецким командованием выйти.
Собственно, как тогда на хутор вышли: один из таких полицаев по синьке к нашим попал, местные подтвердили, что видели его с повязкой на руке, ну контрразведчики поднажали, да и раскололи его, как орешек грецкий о дверной косяк, он и сдал всю группу, а наши, прикинув что да как, уже и стали их по лесу отлавливать.
Говорят, тот староста, что на хуторе укрылся, на советскую власть ещё с Гражданской обижен был, когда его раскулачили, да только почему-то в Сибирь, как принято было, его не отправили, а с какого-то перепугу пожалели. Правда местные болтали, будто он откупился царскими червонцами, сотней, а то двумя - кулак был, что уж тут - но то уже и не проверить, ни комиссаров тех уже в живых нет (по слухам, их в 37-м расстреляли, хотя, может, врут, не ведаю), да и червонцев никто своими глазами тоже не видел.
Как наши к селу подходить стали отправился он, ну, староста, тогда переждать на том самом хуторе, который хоть и был давно заброшен, но, по слухам, когда-то принадлежал семье этого кулака. Односельчане мужичка этого, признаться, тоже не любили, ещё до того, как тот старостой стал, не исключено, что раскулачили его заслуженно, но на тот хутор не совались, ибо имел он у местных дурную славу. Одни говорили, что повесилась там не то в хлеву, не в бане угорела, когда-то молодая дивчина, которую отдали за зажиточного селянина против её воли. Другие, что один из хозяев заморил дымом батраков в бане. Третьи утверждали, что это всё пустые слухи, а хутор просто был бандитской малиной, мол, разбойники там своё добро хранили, отдавая хозяину на сохранение.
Слухи, в общем, всякое брешут. А со слуха, какой спрос? Правильно, никакого. Хотя...
Короче, как немцы пришли, так он тут как тут, мол, чего изволите, господа хорошие, а не нужен ли вам староста на деревню, да который большевиков на дух не переносит. Готов, мол, выдать и указать на неблагонадёжные элементы, на коммунистов и комиссаров, те вон, да те, партизанам помогали, да красноармейцев на постой пускали.
Гн@да, в общем, последняя староста был. Да и родственнички его тоже милосердием не отличались, особенно близкие.
Видать немцы тогда поверили ему, посчитали ценным кадром, тем более, он замарать руки в крови не боялся, что быстро доказал, самолично расстреляв раненого красноармейца, которого укрывали односельчане, ну а потом ещё керосином облил тот дом, где лётчика нашли.
А немцы и довольны были, мол, им за такой тыл, вроде как, и спокойней было, к тому же староста полицаев себе подобрал под стать ему самому, таких же злобных и кровожадных. Частью из родни, как раз, остальных по хорошему знакомству.
То, что они время от времени насиловали селянок, да избивали местных - дело было обычное и нареканий, понятное дело, со стороны немецкого командования не вызывало. Главное, чтобы швабов можно было на постой при необходимости разместить, да провиантом обеспечить. А так - твори, что хочешь.
Бывало, люди вообще пропадали, ни ответа, ни привета. Сегодня человек вечером в избу вошёл, а на утро его уже нет. И так было чуть ли не еженедельно. Сельчане на улицу боялись нос высунуть, ещё не известно, что было хуже, на фрица нарваться или на полицая со старостой.
Глянет он на тебя - и всё, ищи-свищи!
Ну, наши когда наступали, полицаев часть постреляли, часть пыталась прикинуться ветошью, но народ быстро показал, что где, да как, да про хутор заброшенный кто-то припомнил, и что не исключено, что там, собственно, староста укрываться и может. Вот только место гиблое, никто особо туда дорогу показывать не хотел.
Да дорога туда, по слухам, какой-то замысловатой была, мол, идти туда надо было не просто абы как, а какими-то кругалями, обходя топи да буреломы.
Но на околице бойцам встретился паренёк лет двенадцати, у него по его словам, полицаи мать замордовали, так он вызвался проводником быть, мол, терять ему уже нечего, так хоть за матушку отомстит. А места те ему знакомы, он там грибы-ягоды собирал, чтобы с голоду не помереть, так как староста отнял у них последнюю козу, а до этого, всех курей перебил на мясо для фрицев.
Бойцы, конечно, на него посмотрели, мелкий совсем, худой, но решили, что с ним всё-таки быстрее будет, а там отодвинут его подальше, глядишь, пулей и не заденет, а то и вообще отправят восвояси, как только хутор тот покажется.
Ходили-бродили по бурелому, топи какие-то обходили, наконец, среди деревьев заприметили несколько домиков: один большой, жилой, ну и остальные поменьше, для хозяйства.
По-хорошему не получилось, уцелевшие полицаи, да староста не лаптем деланные оказались, заприметили наших бойцов, ну и давай их из автоматов да винтовок поливать.
Да только и наши не первый день на войне: обошли, окружили, снайпер пулемётчика на сеновале снял, а там дело уже быстрее пошло. Пара гранат и быстрый штурм. Всех покрошили, кроме старосты, тому хоть бы что, сидит в светлице, винтовку пустую в руках держит, и, бороду так оглаживает и лыбиться жёлтыми своими зубами.
Всё кругом пулями да осколками посечено, а ему хоть бы хны. Сидит, лыбится.
Хотели было его тут же пристрелить, да только мальчонка тут, как чертёнок из табакерки в дверях появляется, а староста на него как зыркнет и сразу лыбиться перестал, да злобно как плюнет на пол!
Ну, бойцы, конечно, переглянулись, но расстреливать старосту прямо тут не стали, не только потому, что не хотели это у ребёнка на глазах делать, а, поразмыслив, решили сдать его в комендатуру. Пусть уж лучше справедливый суд, да публичная казнь путём повешения. К тому же там с ним поговорят, как надо, да сведения о его связях (а они, к бабке не ходи, были) нужные выбьют. А если что, то, как говорится, при попытке к бегству ещё никто не запрещал, никто их не осудит.
Охранение выставили, ну и устроились на ночлег, надо же отдохнуть, а то завтра ещё пострелянных полицаев, как ни крути хоронить надо, а то гнить начнут, попортят тут всё вокруг.
А по утру, когда с пострелянных прикопали, вытащили из хлева старосту ну и отвели его в село, где уже комендатура разместилась. Комендатура в бывшем сельском клубе, а комендант, как думаешь где? Во век не догадаешься! В доме этого самого старосты! Ну а чего таким хоромам пропадать зазря.
Шёл староста молча, только зыркал из-под козырька картуза на мальчонку, да хрипел отчего-то, не то ругался, не то проклинал большевистскую власть, кто его разберёт.
А в комендатуре разговор был короткий: приехали смершевцы и как давай допрашивать, ну ты понял, да? А с другой стороны, чего с ним цацкаться, он народу вон сколько крови попил.
Уж не знаю, как они там с ним общались, и что там случилось, да только в амбаре, что вроде как под тюрьму отвели, выстрел раздался. А немного погодя солдаты вытащили тело старосты, закинули в кузов полуторки да и вывезли в лесок прикопать, чтобы сочувствующие всякие да родня его не нашла и не перезахоронила.
И вот представь себе выражение лица коменданта, когда тот утром просыпается, идёт умываться, выходит на кухню, а там на добротном таком длинном столе лежит староста, скрестив пальцы на груди.
Что? Да нет! Холодный, как ледышка! Мертвяк-мертвяком, в общем. Просто лежит, землицей припорошенный и весь уже пятнами пошёл, но лежит же! В картузе своём, пиджаке и сапогах кирзовых. А к столу от двери прямо так и натоптано, вот прямо следы и тянуться, будто покойник сам откопался да пешим ходом взял да и пришёл к себе домой.
Ну, комендант тревогу поднял, охранение вызвал, а те говорят, не видели! Никто не проходил мимо! Быть такого не может! А сами таращатся на мертвеца, что на столе лежит. Чертовщина же!
Комендант человек был атеистического склада ума, коммунист, приказал найти уцелевших родственников старосты и привести к нему, что и было тут же исполнено.
Родственники, может, и дальние были, насколько это вообще на селе возможно, но комендант здраво рассудил, что они таки затаили злость на советскую власть, да на Красную армию, ну и решили таким вот образом вроде как саботировать его работу.
Пригнали их под конвоем, а они смотрят на тело старосты, а сами бледные-бледные, кровь прям у них с лица и сошла, когда они в комнату вошли да сие действо увидели.
Так и так, мол, не мы это, мы, мол, сами от него натерпелись, из-за него нас чуть самих немцы не расстреляли, мол, староста себе на уме был, а те родственники, что в полицаи ушли, так анафема на них, и положили большую часть их уже, ещё когда ваши, то есть наши, наступали.
Комендант, конечно, мужик был строгий, но расправу чинить над оставшейся роднёй старосты не стал, исходил из того, что доказательств сего противоестественного акта у него нет. Однако, всё равно сделал внушение, что если ещё раз, старосту откопают и сотворят подобное - пустит всех по этапу, а то и вообще по законам военного времени.
Ну, те постояли, пошептались, а сами прямо бояться смотреть на старосту, бояться, но поглядывают, кто-то даже перекрестился, на всякий случай.
Комендант же приказал отвезти тело старосты и закопать где подальше, чтобы уж точно не нашли, что солдатики и исполнили. Отвезли. Закопали. Проследили, чтобы за ними никто не увязался, да место это не прознал. Нечего людям знать, где нацистский коллаборант захоронен.
И всё бы ничего, вот только через несколько дней история повторилась один в один, разве что сейчас покойник не лежал на столе, а сидел за ним, прямо как будто обедать собирался. И по всей кухне сапогами натоптано-натоптано.
Коменданта тогда дома не было, вызывали его в штаб, а мертвеца обнаружила селянка, что полы мыла в комендантском жилище. Вот уж крика было! И главное, староста ещё вроде как улыбается. Хитро так улыбается, еле заметно.
Вот такую картину и застал комендант, когда вернулся обратно.
Охрана опять ничего не знает, ничего не видела. Кто протащил тело в дом, когда, сколько их было, зачем посадили его за стол... Да вроде как и следы были только от сапог старосты, а сапоги-то у него немецкие были, можно сказать наградные за хорошую службу от герра оберста.
Ну, такое дело в тайне не сохранишь, бабе той, что старосту обнаружила, рот не заткнёшь, на крик тогда полсела сбежалось. Говорят, она тогда вмиг поседела. Была баба черноволосая, а стала как лунь седая. Вот так-то.
Комендант посмотрел на всё это дело, челюстями подвигал, и стал думать, что же это такое твориться, и кто бы мог такие шутки шутить. И всё бы ничего, да только прибегает тут солдатик запыхавшийся с докладом, что так мол и так, на окраине села в доме нашли семью, ну тех дальних родственников старосты...
Комендант уже начинает напрягаться...
... и у всех горло-то и перегрызено, да, похоже, что во сне, и по всему дому грязными сапогами натоптано.
Комендант фуражку сдвинул, затылок почесал: ясное дело, на родню старосты такие фокусы уже не спишешь, а объяснить как-то надо. Ну, натура такая у человека, что всё объяснять надо.
В общем, решили, что это волк бешеный в дом пробрался и людей зарезал, а как иначе? Ну не мёртвый же староста их порешил! Это же бред и не соответствует научному восприятию мира!
А старосту пока решили в ледник отнести, чтобы не отсвечивал да воздух не портил.
И вот подходят солдаты к нему, чтобы оттащить, значит, в ледник, только хотят его взять, а у него возьми и отвались челюсть!
Да не на стол! А просто резко рот открылся! И это у трупа-то! Я, пожалуй, сам бы от такого представления Дрезден бы разбомбил. Тем более, что изо рта у того как кровь полилась, да крестики вываливаться стали на рваных цепочках.
А крестики те, сам понимаешь, были с тел тех несчастных, которым горло как бы волк перегрыз.
Почему своих погрыз? А с чего ты взял, что это староста? Он же мёртвый!
Да понимаю, понимаю. Естественно, что на него все подумали, как бы чудно это не выглядело. Кроме, коменданта, естественно.
Кто же его знает, может, кровь понадобилась, да не абы кого а, так сказать, родная, хоть и дальних родственников. Хотя комендант тогда от такой версии отмахнулся - понятное дело, человек-то коммунист, во всякую ерунду не верит, ему подавай материальное объяснение - мол, давайте его в ледник, а я подумаю, что здесь происходит, и как дальше быть.
Звонить в вышестоящему командованию? Скажут, ты там совсем майор умом поехал, с таким бредом беспокоишь?! У нас тут наступление и немцы, а ты про ходячих мертвецов сказки рассказываешь!
Смершевцам сообщить - засмеют! Те могут вообще за тобой приехать, спросят, зачем пораженческие настроения распространяешь? В общем, думать надо.
И что ты думаешь, дальше было? Вовек не представишь!
Оттащили, значит, старосту в ледник, положили в холод, заперли дверь, выставили солдатика в охранение. Майор ещё подумал, что может двух поставить, а потом решил, что людей и так мало, и вообще так сойдёт, мол, не диверсанта же охраняем, а так, мертвяка обычного, которого по уму-то просто можно было запереть и всё. Да только майор решил подстраховаться, вдруг, кто явится за телом. Тут его солдатик и примет, как ни как автоматом вооружён. Потом его другой сменит, как положено.
Ну, значит, один на часах отстоял, другой приходит, спрашивает, что да как, первый отвечает, что всё путём, тело лежит, никак себя не проявляет. Оба посмеялись, покурили махорки, первый ушёл спать, а второй остался сторожить.
Да не! Больше староста в свой дом не приходил. Какой там!
Вот только, когда поутру пришли менять того часового, то обнаружили его сидящим бледным-бледным, как простыня, у двери ледника, у того аж костяшки на руках побелели, так он за автомат держался.
Сидит такой на пятой точке у дверей, смотрит в пустоту, словно никого не видит, да что-то там шепчет. Еле-еле слышно так, но шепчет.
Ну, его растормошили, спрашивают, ты чего вообще? Он так глаза такие затуманенные на людей поднимает и говорит: всё хорошо было, тихо спокойно, ночь звёздная-звёздная, тёплая, стой на часах - не хочу.
А потом он услышал, как за дверью что-то зашевелилось, мол, шорох какой-то раздался. Ну, думает, крысы мертвечину почувствовали, или барсук какой нору выкопал, да теперь по леднику расхаживает.
Усмехнулся. Закурил.
А потом как в дверь изнутри ударят! Он аж папиросу выронил. Решил, что уснул на посту и ему кошмар приснился. Отругал себя за это, поднял папиросу, и тут вдруг снова удар!
И как бы когтями кто скребётся изнутри!
И ладно бы барсук или лисица пробралась - на крысу эти звуки явно не тянули - но дальше больше! Прислушался, а там, за дверью, говорят. Вернее говорит. Один голос.
"Выпусти!" - говорит, и тянет так слова. Вы-ы-ыпу-у-усти-и-и! И как давай долбить в дверь! Выпусти, да выпусти! А там доски уже трещать стали. Тут его страх и сковал. Он же сам вчера этого старосту сюда относил, сам видел, что он мертвее некуда.
А тот всё ломится, то угрожает, то золото предлагает. Много, говорит, золота дам, на всю жизнь хватит. А не выпустишь, прокляну, и называет бойца по имени-отчеству.
Почему не стрелял, спрашивают? Почему тревогу не поднял?
Не мог, говорит, оцепенел. Замер, говорит, словно цепями сковало, а рот заклеили. Ни крикнуть, ни пискнуть. Ужас леденящий напал, а в дверь всё ломятся и ломятся.
И вот, когда, говорит, решил было, что староста сейчас вот-вот из ледника вырвется, прибежал парнишка молодой, ребёнок ещё совсем, и спрашивает солдата "Ты чего, дяденька? Ты его не бойся, он же мёртвый уже." И так постучал в дверь ледника и там сразу всё затихло. Только шипение какое-то тихое раздавалось.
А потом мальчишка и говорит: его, старосту, мол, надо отнести в старый хутор, где его взяли, да закопать не абы где, а прямо под хлевом. Мол, только тогда покойник угомониться и возвращаться не будет. Типа, там как копать начнёте, всё сразу поймёте.
Только золото, говорит, не берите. Нельзя золото брать?
Спрашивают: какое золото? Не знаю. Где мальчишка-то? Не знаю, отвечает. Убежал куда-то.
Что по чём, вообще не понятно.
Так может тебе это всё приснилось, рядовой, а? Небось всё-таки уснул на посту, ну и насмотрелся кошмаров. Как сейчас под трибунал пойдёшь!
А солдатик тот пилотку стягивает, а там седина сплошная. А парню-то лет двадцать, или чуть больше. Вчера ещё тёмно-русым, а сегодня седой как лунь. Ну да, как та баба, что в доме у коменданта убиралась.
Ну, говорит майор, если ты хоть уснул, да всё это сочинил, то несдобровать тебе! Открывай ледник, командует.
Фонари включили, спускаются... и замирают, как столбы.
В дальней части ледника, доски со стены выломаны, да земля разрыта, а в выкопанной нише староста лежит лицом в землю. Руки все в земле, ногти содраны, и лежит.
И тут как староста выдохнет! Аж земля по сторонам разлетелась. Но дальше он дёргаться не стал, мертвец же.
Тут, знаешь, даже майора, то есть коменданта, проняло. Говорит: сжечь гадину! А потом у него в голове что-то перещёлкнуло, что типа сжечь-то сожжёт, да не всё огнём решается. Подумал-подумал и решает: сделаем, как паренёк сказал. Отнесём тело туда, куда надо и там закопаем, ка кон сказал. Сегодня же.
Ну, верующие там были или не верующие, а бойцы перекрестились, тело старосты в брезент завернули, верёвочкой по всему туловищу повязали, на телегу бросили и повезли на хутор. Правда, потом на носилках тащить его пришлось, ибо дороги нормальной там уже не было. Комендант, решив, что сейчас надо проконтролировать всё самому, отправился вместе с солдатами.
Дотащили тело, значит, до хутора, а погода прям не рада им, тучи набежали, солнце скрылось, видеть всё это не хочет.
Затаскивают старосту в хлев, глядят там, что да как, осматриваются, хотят понять, где же его тут закапывать. Глядят, а пол-то земляной по центру вроде как рыхлый. Ну, значит, там копать будет легче.
Нашли пару лопат, и давай копать, а сами на брезент поглядывают. Майор даже пистолет достал, на всякий случай.
Копают, копают, уже так по пояс накопали и тут одна лопата во что-то глухо бьётся, а другая так со звоном - дзвоньк!
Тьфу ты! Растудыть тебя туда! Представляешь, а там тело лежит! Старое, бог весть когда закопанное, и тут же мешок с золотом!
Один солдатик, что яму копал потянулся, землицу стряхнул, а там червонцы золотые! Много-много! У всех аж дыхание перехватило.
А тело-то явно давно в земле лежит. Землицу смахнули - вроде платье. Старое. Ожерелье видно. Женские кости-то!
И вдруг брезент как дёрнется! Да как захрипит! Майор сходу обойму и выпустил в старосту, и вроде как его угомонил, но велел не расслабляться, и сам тут же обойму новую вставил.
Солдат тот, что мешок с золотом вытащил, сразу монету обратно засунул.
Перехватили они, значит, брезент со старостой, а тот как опять начнёт дрыгаться да извиваться. Старшина один, что ещё в Империалистическую воевал, сразу "Отче наш" стал читать.
Подносят к яме, только собираются бросить его туда, да начать закапывать, а он как брезент порвёт, да руку свою с содранными ногтями вытащит! Ну, они его туда, в яму и уронили с размаху, а тот всё дёргается и переставать не собирается.
И вот тут в самый раз "Отче наш" всем бы читать, ибо костлявые руки старого скелета как поднимутся, да как обхватят старосту, да как прижмут к себе, а тот только и делает, что хрипит да хрипит!
Старшина тогда взял тот мешок с золотом, да как бросит сверху на старосту, тот сразу и затих. А майор и возьми да ещё обойму выпусти по телу, хотя толку-то, он же и так мертвее некуда.
Ну и закопали бойцы старосту. Закопали, утрамбовали. Валун тяжеленный со двора притащили, да сверху положили. На всякий случай.
Стоят, молчат. Смотрят на могилу. говорить совсем не хочется, да и что тут скажешь. Такое не каждый день увидишь, а расскажешь кому, не поверят. В лучшем случае с интересом выслушают, а то и на смех поднимут. Скажут, крыша поехала на войне.
И вот уходят они из хутора, в лес возвращаются, а один солдатик оборачивается и видит, как на пороге дома стоит паренёк. А за ним в темноте прохода просматривается женщина молодая в каком-то старинном сарафане, сейчас таких уже и не носят.
Кладёт она мальчонке руку на плечо, и вроде как за собой внутрь увлекает.
Моргнул солдат - и нет ни паренька, ни женщины. Как и не было.
Так вот, говорят, староста не просто так на тот хутор тогда сбежал, а потому, что его там просто нельзя было убить. Место такое. Вот ты хоть бомбу туда сбрось, а ему бы ничего не было. Хм... Хотя, может, от бомбы бы и не спасло. Поди, потом соберись по кусочкам.
А знаешь, что за душу берёт? Солдаты когда, по итогу, рассказали историю про то, как им мальчонка помог выйти на старый хутор с засевшими там полицаями, да как он предложил старосту там же закопать, то местные-то возьми и расскажи, что да, был такой пацан. Вот только его вместе с семьёй показательно сожгли нацисты, а спичку тогда запалил тот самый староста.
Племянник старосты тогда глаз положил на мать того мальчишки, а у нее ещё похоронка не выцвела, которая ей пришла почти сразу после начала войны. Говорят, давно на неё заглядывался, да только она ему от ворот поворот дала, даже тогда, когда немцы уже пришли, ну тут его и взгребло.
Такие дела.
Что говоришь? А, ну не знаю. Тут ведь какое дело, может, всё это и не про привидений и вурдалаков. Может так статься, что есть какое-то во всём этом рациональное зерно, так сказать материальное. Просто мы его ещё объяснить да понять не можем?
Как думаешь? Не знаешь? Ну-ну.
Что вурдалаки? Ты про вурдалаков ничего не говорил? Я сказал? Ну, значит, я сказал. А что, я не прав что ли? То-то же.
Ты кстати в домовых веришь? Нет? А зря. Рассказали мне как-то историю, про домового, который на поверку вовсе даже не странным маленьким старичком оказался, как их представляют, а чем-то вроде кота, который мог то больше, то меньше становиться, мог помочь, а мог с ума свести, если что не по нему будет, и вообще...
Конец.
