- Мы умрём, Сима, да? Мы умрём?
Сквозь тяжёлое забытье слышу этот мерзкий писклявый голос – и хочется прихлопнуть его источник тапком, бросить в урну и забетонировать.
- Сима, мы умрём? – продолжает ныть Ветка. – О, как мне плохо! Зачем я на свет родилась?
Моя больная голова похожа на тоннель, где топочут мамонты и сталкиваются товарные поезда. Пробуждение моё безрадостно, в памяти провал. Валяюсь на полу почти в неглиже, в ногах копошится Ветка и бубнит, что мы обязательно умрём.
- Говорила мне мама – не пей! – стонет она. – И папа говорил – не пей. И первый муж говорил «не пей»! И второй муж говорил «не пей»! И третий говорил…
Мужей у Ветки было много, поэтому перечисление может длиться неделю, а у меня и так башка разламывается.
- Заткнись, портянка тухлая! – мычу я. – Никогда с тобой больше пить не буду. Ты психопатка и паникёрша. Ты позоришь человечество на пике его развития.
- Ой, Сима, ты живая? – Ветка было ободряется, но тут же морщится и роняет голову в пустой таз. – Впрочем, это не имеет значения. Всё равно мы умрём…
Мы разбиты жестоким похмельем. В комнате бардак, наши организмы завязались в узел, дышать нечем. Зачем мы вчера столько выпили?
Ветка безмолвствует в тазу. Если она умерла, тем лучше – над ухом жужжать никто не будет. Однако она вновь поднимает заспанную мятую морду.
- Позвони кому-нибудь, Сима? – ноет она. – Хоть бы глоток воды… или чего покрепче. Есть у тебя добрый человек, который вернёт нам товарный вид, отремонтирует и донесёт до ванны? Какой-нибудь старый преданный любовник, например?
- Никого нет, - отвечаю хрипло. – Любовник – такая подлая штука, которой никогда нет, если она нужна позарез! Они появляются лишь тогда, когда девушке и без них хорошо…
- Позвоню сыну, - Ветка выскребает телефон из груды пустых бутылок. – Сын, сынулечка нас спасёт!
Она неловко тычет в цифры.
- Лёвка, я у тёти Симы, мы умираем после вчерашнего. Приди, спаси нас? Хоть стакан водички, Лёва?
- Мама, - отвечает сын. – Я бы всей душой, но я же в Хабаровске…
- Это не оправдание! – стонет Ветка. – Знал бы ты, как мне ужасно… Принеси матери воды, заклинаю тебя, Лёва! Тебе из Хабаровска всё равно ближе, чем мне до ванны ковылять…
Увы, сын отвечает, что аэропорт в Хабаровске закрыт, желает нам всяческого здоровья и отключается. Ветка швыряет телефон в пространство. Не попала – пространство ловко увернулось, а вот я - нет.
- Кого я вырастила? – ворчит Ветка. – Воспитывала его, одевала… я столько матерных слов изобрела, пока Лёвку на ноги ставила! А он? Он в Хабаровск сдул и стакан вина под старость подать некому. Умрём мы, Сима…
При слове «вино» в моём мозгу брезжит просвет, я мутными глазами смотрю на шкаф.
- Ветка, а ведь где-то в шкафу у меня заныкан фильдипёрстовый пузырь испанского вина. На юбилей дарили! Превосходный пузырь объёмом ноль семь литра с чудесной райской амброзией! Вот бы найти.
Ветка исторгает счастливый вопль, похожий на предсмертный вздох кенгуру.
- Сима, ты моё спасение! Чего ждём? Поползли, тут недалеко?
Ползём к шкафу на карачках, как две сомнамбулы. В ушах шумит, голову кружит, во рту резвится стая вонючих скунсов. На всякий случай Ветка тащит за собой тазик, хотя со стороны кажется, что это тазик тащит Ветку. И только мысль о вине заставляет нас двигаться вперёд.
Доползаем. Новое препятствие: дверца шкафа закрыта на ключ. Не знаю, зачем я её заперла. И тем более не помню, куда дела чёртов ключ. Когда я сообщаю об этом Ветке, с ней случается ожидаемый приступ истерики.
- Мы умрём, Сима! – Ветка бессильно колотит лбом и тазом в полированную дверцу. – Теперь мы непременно умрём – в одном метре от бутылки драгоценного испанского вина! А всё благодаря твоей сволочной привычке запирать дурацкие шкафы!... Хахаля там прятала, что ли?
- Откройте! – на всякий случай кричу я в скважину. – Есть кто-нибудь дома?... Нет, Ветуль. Если там и был мужик, то он благополучно мумифицировался.
Лёжа на полу, Ветка царапает дверку слабыми похмельными ручонками и даже пытается отгрызть угол. От безнадёги она предлагает поджечь запертый шкаф и спалить дотла. Шкафа мне не жалко, но я возражаю, что в таком разе бутылка может лопнуть от нагрева.
- Горе нам, горе! – Ветка снова грызёт древесину, сплёвывая щепки в тазик. – Мы умрём, Сима. Уже недолго осталось…
Когда Ветка почти прогрызает шкаф насквозь, я вдруг вспоминаю, что испанская бутылка лежит в другом его отделении, которое не заперто.
Я говорю об этом подруге. В ответ выслушиваю столько позитивного о своих умственных способностях, такой шквал ругани, что бутылка сама вываливается нам на головы!
– Бутылюсечка наша! – счастливо орёт Ветка, мгновенно меня простив. – Бутылямочка! Бутыляшенька! Открой её, Сим-Сим! Немедленно открой, иначе мы умрём!
Не тут-то было. Испанцы старались на совесть. Горлышко фильдипёрствой бутылки зашпаклёвано, запломбировано и запаяно напрочь, а из инструментов у нас с Веткой только ногти, перегар и похмелье.
Ветка оголтело лижет бутылку, словно надеется пролизать в ней дыру. Она хнычет, что и прежде была невысокого мнения об испанцах, а теперь убедилась, что ихние виноделы специально спланировали смерть двух честных рязанских женщин путём похмельного синдрома.
- Штопор! – кричит она. – Дай мне штопор, топор, динамит, кувалду, бензопилу!... Дай хоть что-нибудь, Симка!
Но ползти на кухню за штопором свыше наших сил. Мы скоблим сургуч на горлышке. Бесполезно. Ковыряем пробку об угол шкафа. Полный игнор. Доведённые до крайности, пытаемся сломать бутылку над тазом об колено, но толстое гранёное стекло не поддаётся. Поганцы эти испанцы!
- Это геноцид! – ревёт Ветка. – Я в ООН позвоню, я в Страсбургский суд подам через Госуслуги! Чтоб всей Испании было так же плохо, как и мне! Бог, если ты есть – помоги нам открыть бутылку!
- Бог молчит, - замечаю я. – Наверное, отключил твой аккаунт, ты его в прошлое похмелье своим нытьём забодала.
Но небеса услышали наш крик. Сбоку от мёртвой пробки вдруг обнаруживается ма-а-аленький язычок, за который надо потянуть – и дело в шляпе! Как мы его раньше не разглядели, дубины стоеросовые? Все ногти переломали, все зубы сточили об эту бутыль!
Вопя от радости, мы в четыре жадных руки отдираем язычок, отшвыриваем пробку и, захлёбываясь, наперебой лакаем из горла фильдипёрстовое испанское вино. Какой великий кайф! Какое непередаваемое наслаждение!... Мы угрохали на эту бутылку столько энергии и нервов, что могли дойти до Индийского океана и наполовину вернуться обратно.
Наше счастье оказывается недолгим: с вином что-то не то. Мы понимаем это, лишь опустошив полбутылки.
- В корриду вашу мать, что за испанские помои? – ворчит Ветка. – Покажи мне скотину, которая вручила тебе на юбилей это дерьмо, я сниму с него скальп овощерезкой! Меня сейчас вывернет!
Наконец-то догадываюсь посмотреть на этикетку. Там написано «non alcohol. 0,0%».
- Это безалкогольное вино, Ветка, - потрясённо говорю я. – Вот параша из параш! Если я вспомню, кто мне его дарил, то согласна участвовать в его убийстве.
Конечно, 0,7 литра подкрашенного компота лучше, чем совсем ничего. Но всё равно мы испытываем жгучий испанский стыд за всю Испанию…
Мира и добра всем, кто зашёл на канал «Чо сразу я-то?» Отдельное спасибо тем, кто подписался на нас. Здесь для вас – только авторские работы из первых рук. Без баянов и плагиата.