Под потолком большой, обставленной дорогой французской мебелью комнаты медленно крутится электрический вентилятор: толку от него немного, он лишь гоняет взад-вперед горячий воздух. Тридцатилетняя женщина, высокая, ярко-рыжая, с простым славянским лицом, смотрит на его вращающиеся лопасти. Господи, что же он тогда спросил? Да, кажется, именно это:
«Любите ли вы электрические вентиляторы?»
Она не знала, что такое электрический вентилятор, но на всякий случай ответила: «Разумеется». Тогда он покраснел и выдавил из себя:
"Прекрасно... Потому что у нас бывает очень жарко, и вентиляторы хоть как-то спасают".
Через секунду покраснела и она — до нее дошло: это было предложение руки и сердца. Немного странное, конечно, не похожее на описанные в любовных романах.
Где нежные взгляды? Преклоненное колено? Где признания в страстной любви?
Но стоит ли придираться — ведь ей делал предложение не кто-нибудь, а принц крови, младший сын короля далекой азиатской страны Сиам, где сентиментальных романов сроду не читали, зато, по слухам, до сих пор в чести многоженство. В детстве принц воспитывался в Англии и свои чувства выражал на британский лад — сдержанно и корректно, без российского многословия.
Так, с разговора о вентиляторах и сиамской жаре, начался путь, в конце концов приведший русскую девушку сюда, во дворец Парускаванс, принадлежавший ее мужу, принцу Чакрабону - брату и военному министру Его величества короля Вачиравуда, начальнику генштаба, главнокомандующему сиамской армией, наследнику престола. Теперь этот путь подошел к концу: ее любовь еще жила, но она не могла простить предательства.
Дело шло к тому, что все оборвать ей придется самой. Быстро и жестко, не дожидаясь, когда она окажется в унизительном положении. Для этого нужно всего ничего: немного храбрости и воли. По где их взять, если каждый день с утра до вечера ей приходится держать себя в руках, чтобы не разрыдаться? А ведь тогда, в Петербурге, их будущее представлялось ей совсем, совсем другим...
И все же Екатерина, принцесса де Пхитсанулок — так ее величали в Европе, — долго предаваться отчаянию не собиралась. В одном из ящичков ее секретера лежал Георгиевский крест и две боевые медали — эти награды она получила не зря.
...Принцесса позвонила в колокольчик и велела слуге попросить принца Чакрабона прийти к ней — в любое время, когда бы он ни приехал во дворец. Затем приказала горничной подать платье для автомобиля и отправилась на прогулку в открытом ««Роллс-ройсе»: это было любимым развлечением сиамского света, вошедшим в моду с легкой руки жены английского посла.
Машина выехала за распахнутые привратниками двустворчатые резные ворота и, мягко покачиваясь, покатила по пыльной, покрытой утрамбованной глиной улице, обгоняя запряженные быками повозки и редких велосипедистов. Навстречу маршировала рота королевских гвардейцев, дружно отдавших честь принцессе. Красные суконные мундиры, сапоги бутылками, круглые меховые шапки: покойный король Чулалонгкорн очень уважал Александра III, и сиамская военная мода копировала русскую. Это напомнило Екатерине безвозвратно ушедшую жизнь, всплывавшую в памяти: парады гвардейцев на Марсовом поле, бурную и неспокойную Неву, ночи Петербурга и салон её знакомой, Елизаветы Ивановны Храповицкой...
Эта дама была вдовой командира Гусарского полка, самого блестящего и безалаберного в императорской армии. Молодые люди поступали в гусары, за три года спускали состояние, а затем искали себе выгодную партию. Красную с золотом лейб-гусарскую форму надевали лучшие из лучших, аристократы в десятом колене, родовитые, как Романовы, и несметно богатые: гусарский корнет тратил за месяц столько, сколько армейский полковник не получал и за год. Но офицер, с которым Екатерину познакомили у Храповицкой, выделялся и на этом фоне.
Она, молодая, небогатая, рано осиротевшая провинциальная дворяночка, мало кого знала в Петербурге. Шла война с Японией, и ее ждал развернутый в Маньчжурии военно-полевой госпиталь. Выпускница курсов медсестер при Мариинском госпитале Екатерина Десницкая записалась туда недавно.
До отъезда оставалось несколько дней, и ей надо было многое успеть: сходить в драматический театр, в оперу и на балет, купить крепкую обувь и английскую раскладную кровать, повидаться со столичными родственниками, заглянуть на Бестужевские курсы...
Уроженка города Луцка считала себя барышней самостоятельной, хоть и была бедна как церковная мышь. В литературном салоне Храповицкой собирались не её поля ягоды, но Елизавета Ивановна опекала Катю Десницкую, словно сестра, и отказаться от приглашения было неловко. К тому же на этом вечере должен был появиться тот, о ком хозяйка дома рассказывала накануне: её последнее, на редкость экзотическое увлечение.
... Двадцать три года назад в семье сиамского короля родился второй сын. Король был мудр: он приветствовал в своей стране западные нововведения, но в частной жизни свято следовал традициям. У его сына должен быть ближайший доверенный друг, на которого можно положиться в большом и малом, — и король взял во дворец мальчика из бедной семьи. Он воспитал его как собственного ребенка, приемыш рос с королевскими детьми. Маленький Пум стал другом принца: чуть повзрослев, оба отправились учиться в Европу, затем переехали в Российскую империю и поступили в Пажеский корпус. Теперь Пум, как и его друг принц, был офицером лейб-гусарского полка. На вечере Елизавета Ивановна Храповицкая представила его своей подруге.
— Ротмистр Пум. Мадемуазель Десницкая!..
Смуглый узкоглазый офицер щелкнул каблуками и поцеловал ей руку. Затем пришла очередь второго тайца, затянутого в гусарский мундир ротмистра принца Чакрабона. Судя по всему, юная провинциальная дворяночка произвела на него сокрушительное впечатление: произнося дежурный комплимент, принц два раза запнулся.
Екатерина Десницкая не была красавицей, но прохожие часто оборачивались ей вслед. Высокая, большеглазая, огненно-рыжая, она отличалась необыкновенной открытой улыбкой — в такие моменты ее лицо совершенно преображалось. Принц Чакрабон влюбился в Катю Десницкую с первого взгляда: так в салоне мадам Храповицкой произошло событие изменившее сиамскую историю.
…Автомобиль принцессы Екатерины пылил по бангкокским улицам, а в их с мужем дворце Парускаване, построенном в стиле итальянских вилл и обошедшемся сиамской казне в астрономическую сумму — почти сто тысяч бат! — было неладно. Любимый пес хозяев, привезенная из Парижа немецкая овчарка Лор, уныло бродил по двору, не зная, куда себя деть, их сын, одиннадцатилетний принц Чула, с пристрастием допрашивал няню. Мальчик не мог понять, почему отец почти не бывает дома, а мама не хочет с ним играть, но вырастившая два августейших поколения няня Чом не знала, что ответить.
После смерти мужа она превратила день в ночь: засыпала в девять утра просыпалась в час ночи и принимала визитеров. Днем в дворцовом парке не смели чирикать птицы: команда вооруженных длинными стеклянными трубками и глиняными шариками слуг отстреливала пичуг, посмевших тревожить сон Саовапхи. Но сейчас, в час дня. королева не спала — в их семье еще не бывало разводов.
Сиам с 1782 года процветал под скипетром династии Чакри, искусно лавировавшей между великими державами: Великобритания и Франция поделили между собой всю Юго-Восточную Азию, но их страна оставалась свободной.
Великий король Монгкут, бывший буддийский монах, ввел в Сиаме просвещение и гигиену: строил дороги, реформировал армию и флот, лично высчитывал даты солнечных затмений. Его сын Чулалонгкорн объехал весь мир, дружил с английским королем Эдуардом IV, русскими монархами Александром III и Николаем II.
Старшего сына он отправил в Англию учиться в военной академии Сандхерст, младший окончил российский Пажеский корпус, а затем Академию Генерального штаба. Теперь старший стал королем и переводил Шекспира, а его младший брат проводил маневры, открывал военные училища и закупал во Франции самолеты. однако счастья в семье не было.
Король Вачиравуд не желал смотреть на женщин и пожелал, чтобы вокруг него крутились красивые молодые люди, а Чакрабон собирался развестись и взять в жены свою пятнадцатилетнюю кузину — и это при том, что его отец запретил браки между единокровными родственниками!
Раньше монархи Сиама брали в жёны девушек из своего рода — чистота крови считалось главной!
Для Чакрабона же закон словно и не писан:
— «Жить не могу без Чавалит и все равно настою па своем!»
И что прикажете с ним делать?
Пятнадцать лет назад он точно так же привез в Сиам жену-европейку. Узнав об этом, отец не поверил своим ушам. Сперва Чакрабон приехал домой один, оставив жену в Сингапуре, но проболтался кто-то из его слуг. Король решил, что это клевета, и пожелал выяснить все у сына сам:
«Ты, говорят, привез жену из Европы. Это правда?»
Тот замялся, покраснел и ответил: «Очень может быть, что так» — и потерял право па престол. Тогда он еще был мальчишкой, боялся отца, но уже ни в грош не ставил законы и обычаи королевства. Теперь, когда Сиамом правит его вялый и безвольный брат, а Чакрабон стал главнокомандующим и начальником генштаба, на него и вовсе нет управы. Но нет худа без добра: разведясь с русской и взяв в жены тайку, ее младший сын вернет себе доверие народа. Вачиравуд, любитель Шекспира и красивых молодых людей, в последнее время стал очень странным.
Он пишет пьесы и сам же их ставит: самый короткий из его спектаклей длится не меньше шести часов. Её старший сын всегда был застенчив, теперь же это стало настоящей фобией — даже с ближайшими родственниками он общается посредством писем. Женщины его просто пугают, поэтому внуков от него ей ждать не приходится. если Чакрабон не расстанется со своей русской женой, престол перейдет к се сыну Прачатхиноку, а он ещё хуже. Армия и чиновничество уже выражают недовольство; если так пойдет дальше, то недалеко и до революции. Жалко маленького Чулу, да и она, Саованха, уже привыкла к своей рыжеволосой невестке, но этот развод может спасти страну.
Длинный, томительно-жаркий бангкокский день медленно подбирался к середине: солнце становилось жарче, воздух, казалось, густел. Автомобиль принцессы де Пхитсанулок уже несколько часов подряд разъезжал по окрестностям города, а сама она все размышляла о том, что ее ждет и что теперь делать.
С опозданием на четырнадцать лет бывшая луцкая дворянка, дочь уездного судьи и богатой помещицы, думала о том, что так скоропалительно и без оглядки выйти замуж за сиамского принца было, пожалуй, легкомысленно. Она ведь совсем не знала, что за страна Сиам, какие там люди и что за обычаи. Чакрабон не догадывался, что тогда, в Петербурге, она вполне могла выйти за другого.
Кроме гвардейского гусара за ней ухаживал студент выпускного курса Петербургского университета, бедный молодой человек левых убеждений по имени Игорь. Скоропалительный студенческий роман протекал как ему и положено: прогулки по набережной Невы, марципаны в кафе, разговоры об идеальной любви и народном счастье, первый поцелуй...
Она окончила курсы медсестер и уехала в Маньчжурию, в военно-полевой госпиталь: ассистировала при операциях, выносила раненых с поля боя... На войне она немного в себе разобралась и поняла, что храбра — Георгиевский крест ей дали не зря. А вернувшись в Петербург, узнала, что Игорь получил диплом юриста и уехал в Пензу: там ему дали место судебного следователя. Их переписка шла ни шатко ни валко, решающие, главные слова не были сказаны ни во время встреч, ни позже, на бумаге. А Чакрабон был настойчив, в конце концов он заставил её себя полюбить - маленький принц был необыкновенно обаятелен. Но вскоре выяснилось, что кроме любви от Екатерины требуются железная выдержка и огромное терпение.
Ей стало не по себе уже по дороге в его страну, когда их чествовали коллониальные власти Сингапура. Почетный караул, дамы в роскошных платьях, лучшие номера дорогих отелей — так она никогда не жила. А потом — Сиам: огромный дворец, где с дорогой европейской мебелью соседствовали тайские занавеси из живых цветов; гараж на восемь машин; слуги, подползавшие к ней на коленях... Все они были местными аристократами и были готовы служить бесплатно — из чести.
Её мужу было далеко до своего отца, короля Чулалонгкорна, во время визита в Париж покупавшего королеве Саованхе драгоценности подносами, но он тоже осыпал ее подарками. Сейфы во дворце были забиты кольцами, браслетами и ожерельями Чакрабон не жалел денег, чтобы порадовать жену.
Красный автомобильный лак покрыла густая пыль, ее светло-голубое платье казалось серым. Зря она затеяла эту прогулку! Что за радость трястись по улицам города, который вскоре станет тебе чужим?
Ближе к вечеру жара стала такой невыносимой, что улицы опустели. Те, у кого не было важных дел, в это время предпочитали вздремнуть. Но принц Чакрабон все еще работал в своем кабинете: обычно он приезжал в министерство в девять утра и уезжал около девяти вечера. На офицерах министерства и замерших у двери часовых была милая его сердцу форма: возглавив армию он переодел сиамское войско на русский лад — в белые фуражки и рубахи, высокие сапоги. Принц подписывал бумаги, просматривал отчеты военных инспекторов и секретных агентов — он курировал тайную полицию, которую сам же и создал. Ехать домой ему не хотелось. С перебравшейся в гостевой дом женой они, конечно, не увидятся, сына уже наверняка отвезли к начавшей свои ночные бдения бабушке-королеве.
Чакрабон встал, прошелся по комнате, снова сел и задумался: он был готов пойти на все, чтобы уладить дело миром. Принц не любил копаться в себе и собственном прошлом; сейчас ему было скверно, и он надеялся, что настроение улучшится, когда он увидит свою новую подругу, пятнадцатилетнюю принцессу Чавалит. Жена так измучила его упреками и ревностью, что все раздражавшее его он теперь связывал с Екатериной, а все светлое — с влюбленной в него девочкой.
В России принц казался сущей козявкой, но по тайским меркам он был настоящим красавцем: рослым, статным, широкоплечим. А уж ума и обаяния ему было не занимать: он поступил в Пажеский корпус на пять лет позже своих однокурсников, а окончил его первым; в Петербурге его привечала обворожительная и ветреная Матильда Кшесинская, многолетняя пассия мужчин императорского семейства.
Любили его и петербургские дамы: много позже, во время официальных визитов в русскую столицу, он находил время навестить своих прежних знакомых. В его дневнике появлялись сдержанные записи: «снова встретился с Тиной, очень хорошо поговорили. Едва не опоздал к утреннему чаю» В этом отношении принц был настоящим сиамцем.
Доктор Смит, англичанин, пользовавший сиамскую королевскую семью в конце XIX века, оставил в своих записках примечательный пассаж:
«Сексуальная активность сиамцев может показаться европейцам практически невероятной. Между- восемнадцатью и сорока годами интим является самой поглощающей страстью их жизни».
Дед Чакрабона, мудрый король Монгкут, приобщивший Сиам к цивилизации и впоследствии ставший прототипом героя фильма «Король и я», имел семьдесят две жены, каждая из которых являлась королевской родственницей, — и принц, очевидно, пошел в него. В Петербурге у него было множество романов, и мимолетных, и длительных. А в девушку Катю он влюбился из-за того, что, на взгляд тайца, она олицетворила абсолютный идеал красоты.
Округлое лицо, большие глаза, чувственный рот - чем-то девушка походила на его мать, королеву Саовапху. И все это великолепие венчала пышная грива невиданных в Сиаме медных волос: Чакрабон был поражен, охвачен желанием, и его страсти хватило на много лет. Еще и через десять лет после брака на страницах своего дневника принц радовался тому, какая красавица его жена. Об уплывшей короне принц не грустил — пусть с ней мается брат, а ему и так живется прекрасно!
Чакрабон и Катя ездили по всему миру: его принимали короли и императоры, ей же, как особе некоролевской крови, морганатической жене, в это время приходилось скучать в гостиницах. Они добрались даже до Киева, навестив Катину родню: сиамский принц жил в бревенчатом доме, собирал грибы в березняке и вместе с женой носил цветы па деревенское, кладбище. А потом все пошло наперекосяк: запас доброжелательности и терпения, привезенный Катей в Сиам, понемногу истощился.
Она хотела убежать из своей серенькой, заурядной жизни в сказку — и это ей удалось. Необыкновенная страна, где прямо по улицам ходят слоны; огромный дом, в Бангкоке ещё два других, построенных по её прихоти. Груды драгоценностей, путешествия по миру, толпа слуг, готовых исполнить любое ее желание. Старший брат мужа так и не примирился с Катиным существованием и никогда не видел невестку, зато королева Саовапха ее приняла. Она всем сердцем полюбила внука и вскоре вытребовала фотографию его матери. Нашла, что у невестки прекрасная улыбка, познакомилась с ней — и женщины подружились.
Катя попала в сущий рай, где все делалось по её воле. Но за плоды с райских деревьев приходилось платить.
На неё все время смотрели сотни любопытных, а порой и осуждающих глаз; любая неверная интонация, не говоря уж о поступке, тотчас становилась известной всему Бангкоку. Ей приходилось подлаживаться ко всей королевской родне: сонму тайских принцев и принцесс, угадывать желания Саовапхи. А надо сказать, характер у Кати был жесткий, правда, до поры она не давала ему воли. Потихоньку Сиам с его восточной экзотикой и жарой ей надоел.
И она начала колесить по Европе, лечась от настоящих и придуманных болезней: муж не видел ее месяцами. Сперва Чакрабон скучал, но потом его познакомили с веселой компанией светской молодежи в которую входила хорошенькая, как кукла, и беззаботная, польщенная его вниманием принцесса Чавалит. Их роман развивался быстро, как скороспелое южное растение: Катя лечилась в Швейцарии, а Чавалит тем временем переселилась во дворец, переставила мебель по своему вкусу и отлично ладила с сынишкой принца. Когда Екатерина вернулась в Сиам, Чавалит исчезла, и в ее доме все было по-прежнему. Но языки у окружающих длинные, и она быстро узнала о том, что случилось. Тут Катя разрыдалась закатила мужу оглушительный скандал и переехала из дворца во Флигель.
Чакрабон был уверен, что скоро все образуется. Он не собирался ни разводиться, ни расставаться с юной подругой, тем более что та и не настаивала на браке. Катя останется его женой, а остльное её не касается. Тайский рецепт семейного счастья не устроил его жену воспитанную на Чернышевском, Добролюбове и Льве Толстом.
Катя хотела, чтобы Чакрабон принадлежал ей одной; она могла злиться на мужа, но жизни без него не представляла. Да у неё собственно, на целом свете кроме Чакрабона и сына никого и не было. Родители давно умерли, с братом-дипломатом она близка не была.
…На Бангкок быстро опускался теплый, влажный южный вечер, в окнах дворца загорелись огни. Адъютант принца Чакрабона решил, что шеф задержится до утра — судя но всему, он расположился в своем кабинете надолго. А принц все тянул с возвращением домой: он боялся решительного объяснения с женой. Час был убит на работу над проектом нового военного училища, еще час он изучал доклад командующего восточным военным округом. Наконец он отложил бумага: все равно ведь придется через это пройти, так зачем откладывать? И он приказал подать к подъезду автомобиль.
В следующие сутки гостевой дом, где в последнее время жила Катя, опустел — ни её ни вещей не было.
Объяснение между Чакрабоном и Катей вышло шумным, и дело кончилось разрывом: на прощание она швырнула мужу в лицо все свои драгоценности и покинула дворец. Так закончилась любовная история сиамского принца и русской девушки, но её эхо было долгим, а порой и трагическим.
...О том, что вскоре произошло с принцем Чакрабоном, говорили разное — в его смерти обвиняли и заговорщиков из числа попавших в немилость военных, и французских агентов. (Прочно обосновавшиеся в соседних Лаосе и Вьетнаме французы опасались дальновидного сиамского главнокомандующего.) Непосредственно пере самим преступлением Чакрабону прислали анонимное письмо, где говорилось, чтобы он был осторожен. Принц не принял сообщение всерьез и отослал послание тому, кого неизвестный автор обвинял в подготовке убийства.
Через несколько дней во время торжественного обеда в Министерстве обороны на несколько минут погас свет. А через день принц и трое генералов из его окружения заболели «испанкой» (свирепствовавшей в Европе разновидностью гриппа, до тех пор неизвестной в Сиаме). Говорили, что подкупленный французскими агентами официант в темноте подменил вилки, подложив принцу и его генералам другие, зараженные выращенными в парижском Институте Пастера штаммами «испанки». Но доказать это так и не удалось.
Болезнь свалила принца, когда он был на яхте в море. Его можно было спасти, но судьбу Чакрабона решила молодая жена, которая уверила принца, что от свежего воздуха ему обязательно полегчает, и он уступил. На палубе принца продуло, и воспаление легких добило его за несколько дней. Когда Катя узнала о смерти бывшего мужа, она не могла ни двигаться, ни говорить. Не было ни слез, ни слов: она чувствовала себя виноватой — её присутствие могло спасти Чакрабону жизнь, опытная медсестра никогда не выпустила бы мечущегося в жару больного на палубу морского судна.
Впереди были годы, а может, и десятилетия, и Катя не понимала, что она будет делать дальше…
Екатерина Десницкая (после развода она взяла свою девичью фамилию) какое-то время жила в Китас у брата, бывшего сотрудника Китайско-Восточной железной дороги, затем перебралась в Париж. При разводе принц Чакрабон назначил ей небольшое содержание.
Потом она вышла замуж за хорошего человека, американца, занимавшего видное положение в «Дженерал Электрик». Гарри Клинтон Стоун был кроток, но патологически скуп. Деньги у Кати были, но муж покупал старые разваливавшиеся па ходу машины и всегда ездил третьим классом. Катя пилила его день и ночь, хотя Гарри ни в чем ей не перечил, — после своевольного и гордого Чакрабона двухметровый пугливый увалень казался настоящей тряпкой.
Последние годы Екатерины Десницкой скрашивало общение с Пумом - тайцем, учившимся вместе с Чакрабоном в Пажеском корпусе. Он остался в России, крестился и стал Николаем Пумским, служил в гусарах, женился па Елизавете Храповицкой. После революции он эмигрировал, работал в банке Монте-Карло, трогательно заботился о жене, которая была много старше его. Екатерина Десницкая взяла полковника Пумского в секретари: вся его работа состояла в долгих разговорах о прошлом.
Принца Чулу королевская семья воспитала как это было принято в Сиаме: закрытые европейские частные школы, европейские же университеты... Когда он повзрослел, произошла революция, и Сиам из абсолютной монархии превратился в конституционную. Принцам королевской крови запретили государственную службу, и Чула остался в Европе. Он был на редкость красив, обладал незаурядными литературными способностями, но писатель из него так и не получился.
Шуи Юнь
