XCIV. Ночь в трактире
— Ваше Величество, ваше желание исполнено, вы получили, наконец, горячую пищу, угощайтесь, — сказал д’Артаньян. — Прошу простить, что сервировка не дотягивает до уровня Лувра. С этим придётся смириться.
— Когда я вернусь на трон, я велю казнить вас быстро и безболезненно, капитан, — холодно ответил Король, приступая к трапезе.
— Ваше Величество даже не примет к сведению, что маска, которую настоятельно просил вас надеть, спасла вам жизнь? — спросил капитан с улыбкой.
— Именно это я и учёл, говоря, что умрёте быстро и безболезненно, о большей услуге меня не просите, — ответил Людовик.
— Звучит очень заманчиво, но я постараюсь уклониться от такой милости Вашего Величества, а пока – бонапети! — ответил д’Артаньян.
Развеселившись от мысли, что когда-нибудь он вернётся на трон, Король приступил к трапезе с большим аппетитом.
— Между прочим, капитан, как вам удалось забрать узника из крепости? — спросил он, намазывая паштет из гусиной печёнки на тончайшее солёное печенье.
— Я воспользовался вашим приказом, Ваше Величество, который вы собственноручно написали под мою диктовку, пребывая в Бастилии, — ответил д’Артаньян.
— Но ведь приказ был адресован де Безмо! — воскликнул Король.
— Ваше Величество забыли упомянуть имя коменданта и название крепости, а я не стал вам напоминать, — скромно ответил капитан.
— Негодяй! Теперь я припоминаю, что писал под вашу диктовку всё в точности, как вы продиктовали! — возмутился Король, не прерывая своей трапезы. — Выходит уже тогда вы задумали злостное государственное преступление!?
— Я ещё не задумал этого, но уже не исключал, — ответил д’Артаньян. — Ваше Величество сильно обидели меня, покусившись сразу на всех моих друзей. Я бы простил вам покушение не меня одного.
— И мои действия были совершенно правильными, что доказывается последующими вашими действиями, — сказал Король совершенно бесстрастно, отрезая отлично прожаренную гусиную ножку и поливая её изысканным чесночным соусом.
— Мои последующие действия, Ваше Величество, были совершенно правильной реакцией на ваши действия, здесь всё зависит от того, как посмотреть на эти два явления. Последующее действие не может быть причиной предыдущего, — возразил д’Артаньян.
— Вы, стало быть, ещё и философ, — кивнул головой Король, сделав большой глоток токайского. — А я-то полагал, что вы только заговорщик.
— Заговор не является моей профессией, Ваше Величество, я всю жизнь хотел лишь честно служить своему отечеству, но невозможно подчиняться некоторым приказам, не будучи философом, — ответил капитан. — Лишь осознав, что приказы отдаются не самыми умными людьми, можно спокойно переживать эту ситуацию. Каждый человек имеет право на ошибки, но почему-то многие слишком сильно злоупотребляют этим правом.
— Вам всё равно не удастся воспользоваться своим заговором, господин капитан, поскольку я успел предпринять кое-какие меры, — сказал Людовик с некоторым злорадством, приступая к десерту. — Вас ожидает чрезвычайно неприятный для вас сюрприз.
— Профессия офицера приучает к ожиданию неприятных сюрпризов в любую минуту, Ваше Величество, — ответил капитан. — Любой приказ, написанный вами, может быть отменён приказом того, кто сейчас занимает ваш трон.
— При условии, что этот узурпатор знает об этом приказе и осведомлён о результатах его исполнения, — согласился Людовик. — Но в данном случае эти условия не будут выполнены, поэтому вы вскоре узнаете, что поймали не только меня, но и самого себя, господин капитан, и тут уж я посмеюсь вволю.
— Я ничуть не возражаю, Ваше Величество, против вашей весёлости, — сказал д’Артаньян, который, увидев, что Король уже достаточно насытился, позволил себе присоединиться к трапезе. — Когда Король в хорошем настроении, это добрый знак для его подданных.
— Это далеко не всегда так, господин капитан, — улыбнулся Король, и его улыбку на этот раз можно было бы назвать змеиной. — Мне думается, что в Варфоломеевскую ночь Карл IX был в превосходном настроении.
— Благодарю вас, Ваше Величество, вы заставили вновь взглянуть на вас трезвым взглядом, — сухо ответил д’Артаньян. — Франсуа, что ты ждёшь? Присоединяйся к ужину, хотя Его Величество по забывчивости не пригласил нас, мы имеем право на свою долю, тем более что за ужин плачу я.
Франсуа не заставил себя ждать, поскольку его молодой организм уже давно требовал чего-то более существенного, чем застольные разговоры и простое созерцание поглощаемых Королем блюд.
«По-видимому, Король успел написать какой-то приказ, который должен, по его мысли, быть для меня сюрпризом, — подумал д’Артаньян, лёжа в постели. — Я должен узнать о нём позже, но он должен явиться большой неприятностью для меня. Что ж, это, по всей вероятности, приказ, который направлен де Сен-Мару. Что бы это могло быть? Это не может быть приказом не принимать узника, поскольку Людовик не мог знать, что я его туда повезу. Следовательно, это мог быть приказ не выдавать узника. Но чем мне может повредить такой приказ, если я уже забрал оттуда Филиппа? Он будет мне лишь на руку, ведь я как раз и везу Людовика обратно в крепость под видом Филиппа. Значит, это может быть приказ о том, что Сен-Мару предписано арестовать меня? Скорее всего, ему предписано арестовать любого, кто приедет на остров! Ведь он не мог знать, что этим человеком буду именно я! Что ж, мне повезло, что я успел забрать Филиппа до получения Сен-Маром этого приказа. Впрочем, ведь у меня тоже был приказ Короля. В этом случае коменданту пришлось бы решать сложную задачу, разбираясь, какой из приказов является наиболее важным, поскольку первый приказ противоречит второму. На приказе, который привёз я, не было даты, и я всегда мог бы утверждать, что он написан последним! Итак, у меня ещё одна проблема, и она возникнет по прибытии на остров Сен-Маргерит! Спасибо, Ваше Величество, что предупредили!»
XCV. Голуби мадам Оливии
Трое всадников подъехали к трактиру Два Пистоля и спешились, отдавая коней подоспевшему конюху.
Один из всадников отстегнул от седла небольшой саквояж.
— Дидье, возьми сумку с голубями, — сказал этот всадник женским голосом.
— И зачем ты таскаешь с собой эту дрянь, Оливия? — спросил Дидье де Трабюсон, ибо это был он.
— Поговорим после, а сейчас бери это и проходи в трактир, и поторапливайся, — ответила Оливия.
В предоставленной ей комнате Оливия бросила на кровать мушкет и занялась голубями. Покормив и напоив каждого, она вернула их в саквояж, после чего подошла к столу с письменными принадлежностями. Не найдя достаточно тонкой бумаги, она извлекла из кармашка на саквояже требуемый ей листок и принялась писать следующий текст:
«Узник убит, де Лорти погиб в сражении. Преследуем капитана».
После этого Оливия достала одного из голубей, обмотала его лапку полоской с запиской, поверх записки намотала нитку в несколько слоёв, и, завязав нитку на узел, выпустила голубя в окно.
— Теперь господин Кольбер будет знать, как верно ты ему служишь, Дидье, — сказала она мужу. — И запомни, растяпа, что порох не следует оставлять в седельных сумках. Надеюсь, этот случай научил тебя на всю оставшуюся жизнь.
— Если бы я был таким умным, как ты после того, как всё произошло! — воскликнул Дидье, пропустив мимо ушей сравнение его с растяпой.
— Очень смешно. — возразила Оливия. — Только я была умной не потом, а ровно тогда, когда это потребовалось. Недаром мой отец дослужился до майора, тогда как ты пока ещё только лишь капитан. Ну ничего, с моей помощью ты ещё, дай Бог, станешь полковником, а то и генералом!
— Да, моя козочка! — ответил Дидье. — Иди же ко мне!
— Спать! — отрезала Оливия и заняла койку у дверей.
Д’Эльсорте заснул не сразу. Его товарищ по оружию, де Лорти, был, очевидно, убит, да и сам он едва избегнул пули в спину. А всё из-за того, что порох оказался никуда не годным. Мало того, что не произошло выстрела, но и сами пистолеты, как выяснилось, были безнадёжно испорчены! Было очень подозрительно то, что у женщины, супруги де Трабюсона, порох оказался в порядке! Вполне возможно, что кто-то подменил порох, пока все они спали в гостинице. Но почему порох у мадам Оливии остался отличным, никто его не подменил? Почему надо верить версии, которую высказала та, которая первая находится под подозрением? Может быть, она решила избавиться от них двоих? Что ж, от де Лорти она избавилась, теперь настала очередь его, д’Эльсорте! Самого де Трабюсона можно было бы не опасаться, у него, конечно, совести нет, но нет и той изобретательности, которая идёт рука об руку с изощрённой подлостью. А вот дамочка располагает всеми необходимыми качествами для предательства! Почему им могло понадобиться уничтожить их двоих? Да просто потому, что они – свидетели! И соучастники. Если они оба погибнут, их можно будет обвинить во всех преступлениях, и свершившихся, и тех, которые свершаться, и даже тех, которые никогда не состоятся! И в тех, к которым они причастны, и в тех, о которых они даже ничего не знают! Какая удобная позиция! Именно поэтому де Трабюсон перескочил через два звания! Им поручено выполнить какое-то преступление, затем семейная парочка избавится от непосредственных исполнителей и свидетелей, а после того, как они доложат о выполнении этого поручения, их самих тоже можно будет убрать без следов.
Д’Эльсорте, сам того не зная, совершенно точно разгадал план Кольбера. Но тут его начали одолевать сомнения.
Ведь если бы именно таким был план, тогда ни к чему было бы подменять порох. Куда удобнее было бы позволить им с де Лорти уничтожить всех, за кем они гнались, да ещё и поручить им по возможности убрать следы преступления. А расправиться с двумя ничего не подозревающими младшими офицерами эта семейка вполне могла бы с помощью отравы, или с помощью пары выстрелов из пистолета где-нибудь в глухой местности, без свидетелей. Таких мест они проезжали множество и ещё проедут не раз. Да и на обратном пути это всегда можно успеть сделать. Так что в неудаче нынешней ночи эти двое никак не могут быть виноваты.
«Я слишком разнервничался из-за такого пустяка, как смерть сослуживца в бою! — подумал д’Эльсорте. — Неужели я становлюсь тряпкой? Какая чепуха! Мы напали, на нас напали ответно. Наша сторона уложила главного, которого они охраняли, будь то главный преступник или главный секретный посланник! Нам был дан приказ, мы его частично выполнили. Не без потерь, конечно! Но на то и бой! Теперь осталось покончить с д’Артаньяном. Это дело хорошее! Он слишком много о себе возомнил, и некому поставить его на место, всего лишь потому, что он отлично дерётся на шпагах и чрезвычайно метко стреляет! Подумаешь, доблесть! Пора ему уже на тот свет! Пора, пора! И этот приказ весьма кстати. А потом я присмотрюсь к этой супружеской парочке. Кстати, у д’Артаньяна, по-видимому, имеется золотишко в дорогу. Посмотрим, как оно будет поделено между нами. Если поровну, значит, эта парочка ничего не замышляет. Если они заберут всю добычу себе, я укокошу их и сам стану обладателем всей суммы. Если же они позволят всё забрать мне одному, тогда они точно замыслили меня убить, и в этом случае я просто должен опередить их. Кто предупреждён, тот вооружён!»
После этого д’Эльсорте успокоился и заснул сном праведника.
XCVI. Решение Атоса
Читатель, вероятно, спросит нас, по какой причине оставляем мы без внимание благородного графа де Ла Фер и его не менее благородного сына, виконта де Бражелона. Оправданием такой невнимательности может служить лишь то, как стремительно развивались события вокруг Короля и его брата. Вернемся, однако, к тому небольшому разговору, который состоялся за несколько дней до описываемых нами событий.
— Сын мой, мы вдоволь насладились прогулками по горам и пора, наконец, заняться делом, — сказал Атос Рулю после возвращения из очередной прогулки.
— Я с радостью подчинюсь вам, дорогой отец, — ответил Рауль. — Только вот какое дело может быть у двух дворян здесь, в этой глуши?
— То же самое хотел сказать и я вам, сын мой! — ответил Атос. — И уже сам вопрос содержит в себе ответ. Двум дворянам нечего делать в этой глуши в тот момент, когда наши друзья, вероятно, нуждаются в нашей помощи. Мы отправляемся во Францию через два часа.
— Не получили ли вы, отец, каких-нибудь известий оттуда? — с тревогой спросил Рауль.
— Если бы я получил известия, вы бы об этом уже знали, сын мой, и мы бы выехали туда тотчас же, — ответил Атос. — Но само по себе отсутствие известий является известием. Пока я не удостоверюсь, что наши друзья, д’Артаньян, Портос и Арамис живы и здоровы и не находятся в опасности или в тюрьме, душа моя не найдёт себе покоя. Такие люди, как они, могут либо погибнуть, защищая Францию, либо должны оставаться в живых, любая другая судьба была бы оскорблением для них и невосполнимым горем для их друзей. Если мои друзья сражаются, мы присоединимся к ним, если они в опале, разделим с ними их несчастья, если же они пребывают в радости, разделим с ними их радость. Если они не нуждаются в нас, обнимем их и поедем своей дорогой.
— В Блуа? — спросил Рауль.
— Забудь о Блуа. Это место не приносит нам счастья, — ответил Атос. — Прежде всего мы навестим госпожу де Шеврёз. Если во Франции происходит что-либо, заслуживающее внимания, она об этом знает. Кроме того, не забывайте, Рауль, что вы должны с почтением относиться к этой женщине, потому что об этом говорю вам я. Но не спрашивайте причин этого.
— Я с радостью подчиняюсь вашему приказу, граф, тем более что я и сам чувствую чрезвычайное расположение к этой почтенной даме, — ответил Рауль.
— Иного я и не ожидал от вас, сын мой. Едем! — заключил Атос.
XCVII. Герцогиня де Шеврёз
Когда-то супруга всесильного Шарля д Альбера, герцога де Люиня теперь носила имя герцогини де Шеврёз. Её первый муж, герцог де Люинь, был человеком, впоследствии представившим и рекомендовавшим Людовику XIII малоизвестного тогда Ришельё, того самого, который стал впоследствии великим кардиналом и первым министром Франции. Герцогиня де Шеврёз, урожденная Мария де Роган, причастная к таким великим событиям, не переставала влиять на судьбу Французского королевства на протяжении всей своей жизни.
Интриговать её научил её первый муж, герцог де Люинь, который так понравился Людовику, тогда ещё молодому дофину, что он выбрал его другом и наперсником во всех забавах. Этот красавец немедленно заметил обворожительную представительницу знатного рода де Роганов, которую в возрасте восемнадцати лет привез почти опальный, а некогда весьма влиятельный отец к королевскому двору чтобы она могла составить небольшое общество молодой супруге дофина, Анне Австрийской, отпрыску австрийского и испанского королевских домов. Герцог, в ту пору уже сорокалетний, немедленно сделал ей предложение. Супруги де Люинь сумели стать для царственной четы самыми желанными партнерами по всем затеям, которые предпринимал юный Людовик и его жена. Поговаривали, что вся четверка подчас спала под одним одеялом. После коварного удара Равальяка кинжалом, отнявшего жизнь славного короля Генриха IV, отца Людовика, последний стал называться Людовиком XIII, но долгое время оставался Королем лишь номинально. Шарль де Люинь уговорил Людовика избавиться от ненавистных супругов Кончини и самому стать полноправным Королем. Юный Людовик распорядился убить фаворита матери маркиза Кончино Кончини на глазах собственной матери, вдовствующей Королевы, а супругу маркиза, Галигай велел казнить. Сослав собственную мать Королеву Марию Медичи в Блуа, Людовик окончательно утвердился в качестве суверена. После этого на герцога де Люиня как из рога изобилия посыпались милости в виде должностей и званий. И хотя де Люинь был негодным государственным деятелем, он оставался ближайшим другом Людовика XIII, тогда как Мария де Люинь сближалась с Анной Австрийской всё ближе и ближе.
Королева-мать не смирилась со своим уходом из большой политики и при помощи герцога д’Эпернона, бывшего миньона Генриха III, создателя королевской персональной охраны, состоящей из сорока пяти мушкетеров, собрала ополчение, которое направила против собственного сына, Людовика XIII, однако, единственное, чего ей удалось добиться, это того, что под её руку Король уступил Анже и Шинон, но запретил ей возвращаться в Париж. Тогда Королева-мать затеяла гражданскую войну, чем изрядно подпортила дела Короля. К счастью для Людовика XIII де Люинь представил ему в это время Ришельё, который великолепно разбирался в проблемах внутренней и внешней политики. Не без помощи Ришельё при Понт-де-Се Король нанёс своей матушке разгромное поражение, после чего тот же Ришельё послужил посланником мира между матерью и сыном.
Между тем, молодой фаворит Короля, Шарль де Люинь, постепенно стал самым влиятельным человеком во всей Франции, поскольку сам Людовик XIII весьма неохотно занимался государственными делами, фаворит же его придумывал всё новые развлечения для Короля, в которых, разумеется, участвовали не только суверен и его фаворит, но и их жены. Дружба Марии с Королевой окрепла настолько сильно, что даже когда Мария по неосторожности стала причиной выкидыша Королевы, подговорив её кататься на скользком полу дворца, то и этот печальный эпизод не привёл к их разрыву, хотя Король был весьма разгневан на Марию де Люинь, так неудачно упавшую на его супругу. Этим сильнейшим влиянием на судьбу Франции Мария не ограничилась. Когда её супруг, герцог де Люинь, впал в немилость вследствие излишней заносчивости, и в скором времени скончался, то ли от болезни, то ли от огорчения, а, возможно, от какой-то третьей причины, его весёлая вдовушка недолго горевала, так что двое её детей, Людовик-Шарль и Анна-Мария, довольно быстро получили отчима в лице ровесника Шарля де Люиня, первого мужа Марии, Клода Лотарингского, герцога де Шевреза, сына того самого Генриха де Гиза, прозванного Меченным, который расправился с адмиралом де Колиньи и вдохновил Карла IX на предательскую расправу над гугенотами в Варфоломеевскую ночь 24 августа 1572 года, когда лишь чудом не погиб Генрих Наваррский, будущий Король Франции Генрих IV, отец Людовика XIII и дед Людовика XIV. С тех пор Мария стала называться герцогиней де Шеврёз, под которым она и вошла в историю и под которым наши любезные читатели знают её по нашим романам о мушкетёрах. Умение тонко интриговать, которое Мария приобрела от первого мужа, осталось её любимым и основным занятием, что объясняется её мнением, что вся королевская семья Франции – это лишь средство для того, чтобы составить счастье для Марии, которое она понимала как власть, богатство и знатность.
Поначалу Мария очень тесно сошлась с Ришельё, ставленником её первого мужа. Она даже подбивала Анну Австрийскую к связи с ним за спиной Короля, однако, Королева испугалась, что Первый министр, и без того уже почти державший в своих руках всю Францию, использует её лишь как средство для ещё большего укрепления своей власти, либо путем усиления влияния через неё на Короля, либо дискредитируя её в глазах Короля с целью завоевания ещё большего доверия, уже не только в вопросах политики, но и в области семейных дел, что для Людовика XIII, было намного более важной сферой.
Когда же Ришельё стал торопить Марию с её посредническими делами, та выдумала опасную шутку, сообщив кардиналу, что Королева жаждет увидеть, как он танцует сарабанду, после чего уже не сможет противиться настойчивости кардинала. Действительно, в молодости Ришельё был отличным танцором, но подобные развлечения не вязались с его кардинальским титулом. Мария придумала для Анны развлечение, которое состояло в том, чтобы уговорить его исполнить горячий танец, отличающийся богатым ритмическим рисунком, что требует от танцора известной ловкости и раскованности. Для пущей эффектности представления Королева уговорила кардинала облачиться в соответствующий костюм танцора. Она сообщила кардиналу, что никто кроме неё его не увидит, а за ширмой прячутся лишь музыканты. Когда же Ришельё уже почти исполнил свой танец и ожидал награды в виде благосклонности Королевы, он услышал женский смех из-за ширмы. Тогда он стремительно подскочил к ширме и отодвинул её, обнаружив за ней не только музыкантов, но и герцогиню де Шеврёз в компании с братом Короля. С этих пор герцогиня и кардинал стали заклятыми врагами, что не мешало им время от времени заключать союз для решения дел, в которых они оба были заинтересованы.
Так, например, как-то раз Ришельё узнал, насколько сильно потрясла Королеву выходка Бекингема, явившегося по случаю свадьбы герцога Орлеанского с принцессой Генриеттой, дочерью короля Карла I. Выходка герцога состояла в том, что явившись к Французскому двору в качестве посланника Карла I, с которым он также состоял в отношениях более чем дружеских, подобно тем, в каких состоял де Люинь с Людовиком XIII, герцог как бы невзначай задел нитку, которая удерживала тысячу жемчужин, усыпавших его парадный костюм. Жемчужины покатились по полу, придворные тут же бросились их собирать по всему залу, что создало изрядный переполох. В этот момент никто уже не смотрел ни на герцога, ни на королеву, но Бекингем сделал вид, что ничего существенного не произошло и продолжал, не отрываясь, любоваться красотой Анны Австрийской, что не осталось незамеченным с её стороны. Когда же ему стали предлагать в горстях собранные с полу драгоценности, он лишь отмахнулся, сказав, что те, кто их собрал, могут оставить их себе. Богатый, красивый, щедрый и влюблённый в неё Бекингем не оставил её равнодушной. Узнав, насколько сильно эта выходка потрясла Анну, а также оценив внешность и блистательную роскошь английского посланника, Ришельё задумал с помощью герцогини дискредитировать Королеву, содействуя укреплению её неравнодушного отношения к Бекингему. Мария пылко принялась содействовать сближению Анны и герцога.
Через некоторое время во время прогулки по аллеям, Королева зашла с герцогом в лабиринт, сделанный из кустов лаврового листа, постриженных так, что кусты образовывали сплошные стены. В центре лабиринта была небольшая беседка, куда и вошли Королева и герцог. Придворные дамы несколько отстали от влюблённой парочки. Вдруг до их слуха донёсся крик Анны Австрийской, выражающий, по-видимому, испуг или недовольство, впрочем, возможно, что это был просто крик от неожиданности. Придворные бросились спасать Королеву и застали её в состоянии весьма смущенном, в её одежде они отметили некоторый беспорядок, как и в одежде герцога. Этот случай придворные болтуны не преминули рассказать Королю, присовокупляя к рассказу, по-видимому, весьма значительные речевые украшения, созданные из собственной фантазии и домыслов. Бекингем тотчас же был удалён из Франции по настоянию Людовика XIII.
Кардинал решил использовать этот эпизод для ещё большего охлаждения между Королем и Королевой, ради чего он просил Марию де Шеврёз содействовать установлению переписки между Анной и Бекингемом. Поначалу Мария подогревала чувства Анны исключительно по указанию Ришельё, однако, со временем уверившись, что Королева для неё является более надёжным гарантом карьерного роста, чем кардинал, полностью перешла на сторону своей подруги в этом вопросе, как и во всех последующих. Впрочем, это не помешало родному брату герцогини, герцогу Рошфору целиком встать на защиту интересов кардинала и вступить в борьбу против собственной сестры.
Наши читатели знают, как ценой неимоверных усилий д’Артаньяну, Атосу, Портосу и Арамису удалось спасти честь Королевы в пикантной истории с алмазными подвесками.
После этих событий очаровательная заговорщица отнюдь не угомонилась. Она решила свергнуть Ришельё и для этого была готова использовать все свои чары. Поначалу она хотела привлечь для этого на свою сторону Арамиса, но тот заявил, что ему, лицу духовному, не пристала борьба против главы французской католической церкви.
— Сударыня, для вас я готов почти на любое безумие, — ответил Арамис. — Я готов чинить препятствия тем делам, которые проворачивает Его Святейшество за спиной Его Величества, но я не готов проливать кровь священной особы, которая лишь на одну ступень ниже Папы Римского.
Тогда герцогиня попыталась уговорить Арамиса привлечь для этих целей его друзей, Атоса, Портоса и д’Артаньяна, на что Арамис ответил решительным отказом.
— Дайте мне лишь только их адреса, дорогой д’Эрбле, — сказала герцогиня. — Я сама с ними переговорю.
— В том-то и беда, что у меня нет их адресов, герцогиня! — солгал Арамис. — Я понадеялся на свою память и не записал адреса своих друзей, но память меня подвела!
Тогда герцогиня завела другого любовника, графа де Шале, которого и подговорила на авантюру, имеющую целью физическое устранение Ришельё.
В планах герцогини было уничтожение не только кардинала, но и самого Людовика XIII, после чего предполагалось возвести на трон брата Короля, Гастона Орлеанского, укрепив его права на престол женитьбой на Анне Австрийской, которая должна была бы по замыслу герцогини овдоветь вследствие роковой случайности во время покушения. Для того, чтобы дю Шале согласился на эту авантюру, хитрая герцогиня убедила его, что покушение имеет целью защиту чести самой герцогини, поскольку коварный кардинал, якобы, задумал убить герцогиню за то, что она не соглашается стать его любовницей. Как известно, влюблённый в каждом готов видеть соперника, поэтому он с лёгкостью поверил герцогине и пошёл на этот смертельно опасный шаг. Наивный и болтливый дю Шале похвастался перед своим дядей, командором де Балансе, что в самое ближайшее время Ришельё уже не будет донимать французов своими налогами и новыми законами, поскольку его визит к принцу Гастону Орлеанскому будет последней поездкой кардинала куда-либо. Чувства гражданского долга у командора были намного более значительно развиты, чем родственные чувства к племяннику, поэтому он немедленно сообщил о планах племянника кардиналу, заговор был изобличен, а дю Шатле схвачен и казнён по обвинению в государственной измене. При этом кардинал простил не только членов королевской фамилии, но также и герцогиню де Шеврёз, сохраняя к ней удивительную снисходительность, которую, по-видимому, можно было объяснить лишь остатками признательности к семье де Люиня за помощь в успешном старте его карьеры. Были и такие, кто говорил, что снисходительность кардинала – это снисходительность к матери одного из своих детей. Король простил супругу, брата и герцогиню, но ничего не забыл.
После смерти Ришельё и воцарении Мазарини в качестве первого министра и тайного супруга Анны Австрийской герцогиня чуть было не осталась не у дел. Но не такова она была, чтобы оставить попытки влияния на самых первых персон Франции. Создав вокруг себя кружок так называемых Высокомерных, она была инициатором заговора с целью свержения Мазарини, в котором участвовал также и герцог де Бофор и её кузен герцог де Рошфор, а также несколько принцев. Заговорщики попали в Бастилию, сама же герцогиня отделалась ссылкой в Тур на пять лет.
Тридцать шесть лет брака с герцогом Клодом де Шеврёз оставили герцогине ещё троих детей, титул и имя, пот которым она и вошла в историю. Овдовев, герцогиня продолжала интриговать и участвовала в десятке заговоров, в одном из которых опиралась на безумно влюбленного в неё престарелого маркиза де Шатонефа, посвященного во все государственные дела на правах хранителя государственной печати. Все вовлеченные в заговор мужчины даже под пытками скрывали её участие, будучи влюблены в очаровательную герцогиню, чем она с успехом пользовалась. Так, например, маркизу де Шатонефу его влюблённость принесла более четырех лет тюрем, но в сравнении с судьбой дю Шатле это было не так уж плохо. Герцогиня интриговала с целью воцарения Гастона Орлеанского, если это не удавалось, она строила интриги по отторжению от Франции Лотарингии и прилегающих территорий, вступала в переписку с королевскими домами соседних государств, давала обещания от имени царственных персон и нарушала их от собственного имени.
Наконец, она решилась даже торговать различными сведениями, которые она получила вследствие своих интриг. Она не решилась торговать тайной Анны Австрийской, состоящей в существовании родного брата Короля, брата-близнеца, понимая, насколько это опасно. Для начала она решила использовать не столь убийственные тайны, а всего лишь сведения о незарегистрированных долгах Фуке. Сначала она попыталась продать документы, доказывающие этот долг, самому суперинтенданту финансов, но Фуке не был расположен платить шантажистам, и отказал, даже не вникая в суть предложения, в чем, вероятно, была его роковая ошибка. Потерпев поражение в этом предприятии, герцогиня решила продать эту тайну и изобличающие её письма тому, кто должен был бы заплатить за них ещё больше. Таким человеком был враг Фуке, Кольбер. К несчастью для герцогини, Кольбер был намного менее щедр, чем Фуке, поэтому сумму, за которую ей не удалось продать эти письма Фуке, герцогине пришлось уменьшить. Не удовлетворившись полученной суммой, она уговорила Кольбера устроить ей свидание с Королевой, на которую воздействовала намёком на тайну о рождении Филиппа, близнеца Людовика. Действуя как самая умелая шантажистка, герцогиня заявила, что эта тайна умрёт вместе с ней, после чего пожаловалась на денежные затруднения, не позволяющие ей привести в порядок и содержать на должном уровне её фамильный дворец. Королева, частично растроганная, частично напуганная, разумеется, оказала финансовую поддержку бывшей подруге.
Но герцогиня не удовлетворилась этой двойной финансовой поддержкой – от Кольбера и от Королевы. Она желала проживать в Лувре, вблизи Королевы, она должна была участвовать в политике, она должна была интриговать. Для герцогини де Шеврёз жизнь состояла в интригах, без интриг она свою мысль не мыслила.
Ко всему прочему, герцогиня являлась матерью виконта де Бражелона, о чем она совсем недавно узнала, поскольку, родив от случайной связи, не собиралась заботиться о своем незаконном ребенке, и поэтому удовольствовалась тем, что велела подбросить дитя его отцу.
Атос, воспринявший этого подкидыша как дар небес, воспитал Рауля и обеспечил его материально, оформив усыновление и переписав на его имя виконтство де Бражелон.
К этой-то даме и направился Атос вместе с Раулем в надежде узнать новости о своих друзьях.
Полностью книгу «Д’Артаньян и Железная Маска» вы можете найти тут
Также по теме см. «Мемуары Арамиса»