«Вечери Твоея Тайныя»
«Τού δείπνου σου τού μυστικού σήμερον, Ύίέ Θεού, κοινωνόν με παράλαβε ού μή γάρ τοίς έχθροίς σου τό μυστήριον είπω ού φίλημά σοι δώσω καθάπερ ό Ίούδας άλλ' ώς ό ληστής όμολογώ σοι μνήσθητί μου, Κύριε, έν τή βασιλείά σου»[1].
«Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими, не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя. Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем»[2].
Приблизительно в тот же период, что и «Иже Херувимы», появляется и тропарь «Вечери Твоея тайныя». Он написан под непосредственным впечатлением евангельского повествования о совершении Христом Тайной вечери, о последующем предательстве Иуды, распятии Господа, раскаянии разбойника и наполнен покаянным чувством. Само содержание этого тропаря говорит об уместности употребления его для подготовки к таинству Причащения. Отсюда, скорее всего, и возникла его связь с Великим четвергом, с воспоминанием Тайной вечери.
Итак, Юстин II своим декретом не утверждал новую практику, он только подтвердил или скорректировал то, что было уже распространено, причем не только в Константинополе, но и далеко за его пределами. Этот тропарь был заимствован Западом, и в X–XI веках одна из его версий стала антифоном после чтения Евангелия в мессе Великого четверга в амвросианском обряде[3].
После упоминания в V веке тропарь «Вечери Твоея тайныя» довольно последовательно встречается в списках более поздних уставов: в иерусалимском списке устава Великой Константинопольской Церкви (датируется 950–970 годом) для Великого четверга указано: «Херувимский и причастный стих, глас 8-й, “Вечери Твоея тайныя днесь”. То же и на отпустительный вместо “Да исполнятся”». В Святогробском типиконе 1122 года этот тропарь указан для пения в Великий четверг вместо херувимской и запричастного стиха[4].
Авторство этого произведения доподлинно не установлено.
«Ныне силы небесныя»
«Νύν αί Δυνάμεις τών ουρανών σύν ήμίν άοράτως λατρεύουσιν ίδού γάρ είσπορεύεται ό Βασιλεύς τής δόξης. Ίδού θυσία μυστική, τετελειωμένη δορυφορείται. Πίστει καί πόθω προσέλθωμεν, ίνα μέτοχοι ζωής αίωνίου γενώμεθα. Άλληλούϊα, άλληλούϊα, άλληλούϊα»[5].
«Ныне силы небесныя с нами невидимо служат, се бо входит Царь славы, се жертва тайная совершена дориносится. Верою и любовию приступим, да причастницы жизни вечныя будем. Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа»[6].
Первое упоминание об этом гимне содержится в «Пасхальной хронике» под 615 годом: «В тот год, при патриархе Сергии Константинопольском… начали петь после κατευθυνθήτω, когда преджеосвященные дары принесут из скевофилакии, после того, как священник скажет “По дару Христа Твоего”, народ сразу начинает “Ныне силы небесныя… Аллилуиа”. Это поется не только за постными преждеосвященными литургиями, но также и в другие дни, когда случится преждеосвященная»[7].
За отсутствием других источников считается, что этот гимн исконно константинопольского происхождения.
Скорее всего, песнопение «Ныне силы небесныя» с самого начала являлось принадлежностью исключительно литургии преждеосвященных даров. Во всяком случае, свидетельства, опровергающие это, отсутствуют. Гимн имеет большое сходство и со стихами псалма 23, и с гимном «Иже херувимы»; возможно, он появился с ним в одно время. Здесь также встречается термин δορυφορέω, употребленный в «Иже херувимы», его значение было разъяснено выше.
«Да молчит всякая плоть человеча»
«Σιγησάτω πάσα σάρξ βροτεία, καί στήτω μετά φόβου καί τρόμου καί μηδέν γήϊνον έν έαυτή λογιζέσθω ό γάρ Βασιλεύς τών βασιλευόντων, καί Κύριος τών κυριευόντων, προσέρχεται σφαγιασθήναι, καί δοθήναι είς βρώσιν τοίς πιστοίς, προηγούνται δέ τούτου, οί χοροί τών Άγγέλων, μετά πάσης Άρχής καί Έξουσίας, τά πολυόμματα Χερουβίμ, καί τά έξαπτέρυγα Σεραφίμ, τάς όψεις καλύπτοντα, καί βοώντα τόν ύμνον Άλληλούϊα, άλληλούϊα, άλληλούϊα»[8].
«Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет, Царь бо царствующих, и Господь господствующих, приходит заклатися и датися в снедь верным, предходят же Сему лицы ангельстии со всяким началом и властию, многоочитии херувими, и шестокрилатии серафими, лица закрывающе, и вопиюще песнь, Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа»[9].
Этот херувимский гимн появляется наиболее поздно в чине Божественной литургии. Существует мнение, что эта песнь является отличительной уставной особенностью литургии святого апостола Иакова. Однако дело обстоит не совсем так. Впервые «Да молчит всякая плоть человеча» встречается в литургии апостола Иакова в Россанском списке, датируемом XI–XII веками. В этом манускрипте гимн приведен полностью, и за ним следует дополнение: «Другое – “Иже херувимы тайно образующее”»[10].
Отсюда видно, что и для литургии апостола Иакова обычным «херувимским гимном» первоначально был гимн «Иже херувимы», поэтому его текст приведен лишь в сокращении, как общеизвестный. Напротив, «Да молчит всякая плоть человеча» является нововведением, поэтому его текст приведен полностью. Это подтверждается еще и тем, что в более раннем Мессинском списке, датируемом концом X века, в литургии апостола Иакова имеется лишь указание на пение «Иже херувимы»[11].
Известен также целый ряд рукописей X–XIII веков, в которых для литургии Великой субботы предписывается пение «Иже херувимы». И только в XIV веке в некоторых манускриптах появляется указание петь на литургии Василия Великого, совершаемой в этот день, «Да молчит всякая плоть человеча».
На протяжении XIV–XVI веков практика употребления этого песнопения была самой различной, при том что в Великую субботу зачастую по-прежнему исполнялся гимн «Иже херувимы». В греческом апостоле А.Н. Муравьева в службе на обновление Великой Божией Церкви под 23 декабря предписывается: «На литургии вместо “Иже херувимы” поется “Да молчит всякая плоть человеча”»[12].
Окончательная стабилизация песнопения «Да молчит всякая плоть человеча» как неотъемлемой принадлежности литургии Великой субботы связана с изданием в 1545 году братством святого Саввы в Венеции типикона преподобного Саввы Освященного. После этого практика пения гимна стала общепринятой.
Вопрос авторства и обстоятельств написания стихиры «Да молчит всякая плоть человеча» остается открытым. Возможно, гимн принадлежит гомилетической традиции, впервые отраженной в «Слове о Пасхе» епископа Мелитона Сардийского. Продолжением этой традиции являются пасхальное слово святого Епифания Кипрского, начинающееся фразой «Что сие днесь безмолвие много, яко Царь спит» и кондак Романа Сладкопевца «Торжество Креста».
Отдельные темы и мотивы гимна «Да молчит» встречаются преимущественно в произведениях палестинских авторов – святых Иоанна Дамаскина и Феофана Исповедника – в их стихирах на Великую пятницу и Великую субботу[13].
Большое сходство песнь «Да молчит всякая плоть человеча» имеет и с «тропарями на перенос святых даров» из Иерусалимского канонаря VII века. Например, в неделю мясопустную: «Лики архангел и ангел непрестанным гласом хвалят, славят Троицу единосущную: “Свят, Свят, Свят еси, Господи, исполнь небо и земля славы Твоея”»[14]; или во все великие праздники: «Тебе, страшному и незримому, невидимых Создателю, на незримом престоле седящему, Царю всех, прославляющие празднество, дары приносим. Тебе, невидимому по Божеству и незримому светлостью, служат многоочитии херувимы и шестокрылии серафимы, непрестанным гласом взывают и глаголют: “Свят, Свят, Свят Господь, Царь Славы”»[15].
На основании приведенных свидетельств исследователи делают предположение об иерусалимском происхождении гимна «Да молчит всякая плоть человеча». Вполне вероятно, что творцом песнопения мог быть и сам святой Феофан Исповедник, но доказать это, к сожалению, невозможно из-за сравнительно малого числа дошедших до нас рукописей. Кроме того, переписчики манускриптов часто путали имена творцов песнопений, особенно если их произведения начинались одинаковыми словами[16].
1.3. Молитва «Никтоже достоин»
По завершении последней ектении перед началом Великого входа диакон входит в алтарь южными дверями иконостаса. Когда пресвитер произнесет возглас второй молитвы верных, диакон открывает царские врата, а хор начинает пение херувимской песни. Между тем, священник, стоя перед престолом, тихо говорит следующую молитву:
«Ούδείς άξιος τών συνδεδεμένων ταίς σαρκικαίς έπιθυμίαις[17] καί ήδοναίς, προσέρχεσθαι, ή προσεγγίζειν, ή λειτουργείν σοι, βασιλευ τής δόξης[18] τό γάρ διακονείν σοι μέγα καί φοβερόν, καί αύταίς ταίς έπουρανίαις Δυνάμεσιν. Άλλ όμως, διά τήν άφατον καί άμέτρητόν σου φιλανθρωπίαν, άτρέπτως καί άναλλοιώτως γέγονας άνθρωπος, καί άρχιερεύς ήμών έχρημάτισας[19], καί τής λειτουργικής ταύτης καί άναιμάκτου θυσίας τήν ίερουργίαν[20] παρέδωκας ήμίν, ώς Δεσπότης τών άπάντων. Σύ γάρ μόνος, Κύριε ό Θεός ήμών, δεσπόζεις τών έπουρανίων καί τών έπιγείων[21], ό έπί θρόνου χερουβικού έποχούμενος, ό τών Σεραφίμ Κύριος καί βασιλεύς τού Ίσραήλ[22],ό μόνος άγιος καί έν Άγίοις άναπαυόμενος[23]. Σέ τοίνυν δυσωπώ τόν μόνον άγαθόν καί εύήκοον έπίβλεψον έπέμέ τόν άμαρτωλόν καί άρχείον δούλόν σου[24] καί καθάρισόν μου τήν ψυχήν καί τήν καρδίαν άπό συνειδήσεως πονηράς[25], καί ίκάνωσόν με τή δυνάμει τού Άγίου σου Πνεύματος[26], ένδεδυμένον τήν τής ίερατείας χάριν, παραστήναι τή άγίά σου ταύτή Τραπέζή, καί ίερουργήσαι τό άγιον καί άχραντόν σου Σώμα καί τό τίμιον Αίμα. Σοί γάρ προσέρχομαι, κλίνας τόν έμαυτού αύχένα, καί δέομαί σου[27] μή άποστρέψής τό πρόσωπόν σου άπ έμού, μηδέ άποδοκιμάσής με έκ παίδων σου· άλλ άξίωσον προσενεχθήναι σοι ύπ έμού τού άμαρτωλού καί άναξίου δούλου σου τά δώρα ταύτα. Σύ γάρ εί ό προσφέρων καί προσφερόμενος, καί προσδεχόμενος καί διαδιδόμενος, Χριστέ ό Θεός ήμών· καί σοί τήν δόξαν άναπέμπομεν, σύν τώ άνάρχώ σου Πατρί, καί τώ παναγίώ καί ζωοποιώ σου Πνεύματι, νύν, καί άεί, καί είς τούς αίώνας τών αίώνων. Άμήν»[28].
«Никтоже достоин от связавшихся плотскими похотьми и сластьми приходити, или приближитися, или служити Тебе, Царю Славы: еже бо служити Тебе велико и страшно и самем небесным силам. Но обаче, неизреченнаго ради и безмернаго Твоего человеколюбия, непреложно и неизменно был еси Человек, и Архиерей нам был еси, и служебныя сея и безкровныя жертвы священнодействие предал еси нам, яко Владыка всех: Ты бо един, Господи Боже наш, владычествуеши небесными и земными, иже на престоле херувимстем Носимый, иже серафимов Господь и Царь Израилев, иже един Свят и во святых почиваяй. Тя убо молю единаго благаго и благопослушливаго: призри на мя, грешнаго и непотребнаго раба Твоего, и очисти мою душу и сердце от совести лукавыя, и удовли мя силою Святаго Твоего Духа, облеченна благодатию священства, предстати святей Твоей сей Трапезе и священнодействовати святое и пречистое Твое Тело и честную Кровь: к Тебе бо прихожду, приклонь мою выю, и молю Ти ся, да не отвратиши лица Твоего от мене, ниже отринеши мене от отрок Твоих, но сподоби принесенным Тебе быти, мною грешным и недостойным рабом Твоим, даром сим: Ты бо еси Приносяй и Приносимый, и Приемляй и Раздаваемый, Христе Боже наш, и Тебе славу возсылаем со Безначальным Твоим Отцем, и Пресвятым, и Благим, и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь»[29].
Сегодня эта молитва обычна для литургий Иоанна Златоуста и Василия Великого, а также встречается, вероятно, как результат византинизации, в греческих литургиях святого апостола Иакова и святителя Григория Богослова[30].
Несмотря на то, что молитва обычно имеет надписание «Εύχή τού Χερουβικού ύμνου»[31], а в ее тексте можно найти несколько параллелей с гимном «Иже херувимы» (например, «…связавшихся плотскими похотьми и сластьми… Царю Славы… Иже на престоле херувимстем носимый…»), она произносится даже в тех случаях, когда «Иже херувимы» заменяется иным песнопением, когда уже нет ясно выраженной связи между молитвой и гимном.
Такое название молитвы «Никтоже достоин» происходит от совпадения ее по времени с херувимской песнью, особенно это заметно в наиболее раннем евхологии, Barberini Gr. 336, где молитвословие надписано: «Εύχή ήν ποιεί ό ίερεύς ύπέρ έαυτού τών χερουβικών λεγομένων»[32]. В подавляющем большинстве источников заглавие слегка измененное: «Εύχή ήν ποιεί ό ίερεύς καθ έαυτόν τού χερουβικού άδομένου»[33].
Более интересны литургические заглавия, предписывающие священнику говорить молитву, пока дары переносятся: «Εύχή ήν ποιεί ό ίερεύς καθ έαυτόν είσερχομένων τών άγίων δώρων»[34]. Их можно истолковать как указание на то, что сам священник пока еще не принимал участие в процессии.
Сегодня молитва «Никтоже достоин» является привычной и неотъемлемой частью Божественной литургии. Однако по многим признакам можно заключить, что она когда-то была добавлена в уже сложившееся в своих основных чертах литургическое чинопоследование. Ниже приводятся основные аргументы в пользу этой теории.
В первую очередь, о позднем происхождении свидетельствует сам текст молитвы. Она является одной из немногих[35] литургийных молитв, обращенных не к Богу-Отцу, а к Господу Иисусу Христу. Вдобавок (и это уникальный для литургии случай) священнослужитель произносит ее от собственного имени, используя первое лицо единственного, а не множественного числа. Священник здесь выступает не как предстоятель, не как глава евхаристического собрания, он молится о себе самом. К тому же, тема священства и священнодействия выражена в молитве достаточно ярко (например, пресвитер говорит, что евхаристическая жертва приносится именно им, не упоминая об остальных участниках литургии), что само по себе нехарактерно для ранних евхаристических молитв. При этом текст молитвы «Никтоже достоин» содержит множество цитат из Священного Писания и является одним из самых нестабильных в литургиях Василия Великого и Иоанна Златоуста.
Молитва херувимской песни первоначально появилась в формуляре литургии святого Василия Великого, вероятно, сперва как частное благочестивое прибавление. Поэтому момент ее произнесения оставался какое-то время неопределенным. Она произносилась, как правило, после второй молитвы верных, обычно перед всеми остальными действиями, относящимися к переносу святых даров. Однако и в этом случае ее местоположение варьировалось. Некоторые евхологии, в частности, дают и такой чин:
«Диакон: Паки и паки миром Господу помолимся…
Священник: Вторая молитва верных и молитва “Никтоже достоин”.
Диакон: Заступи, спаси, помилуй… Премудрость…
Священник: Возглас второй молитвы верных»[36].
Видно, что молитве потребовалось некоторое время, чтобы занять свое нынешнее место, что также является одним из показателей ее позднейшего включения в уже сложившийся литургический чин.
Первоначальное отсутствие молитвы «Никтоже достоин» в чине литургии святителя Иоанна Златоуста совершенно не означает, что она не произносилась во время ее совершения. Дело в том, что в VIII–X веках обычной и наиболее употребительной была литургия Василия Великого[37]. Поэтому во многих евхологиях в последовании литургии Иоанна Златоуста приводились только молитвы, отличные от основного чина Василия. Для остальных молитв, в том числе и «Никтоже достоин», делалась отсылка к литургии Василия. Со временем литургию Иоанна Златоуста стали совершать чаще, полный текст ее стали помещать перед чином литургии Василия Великого, соответственно, вместе с молитвой херувимской песни.
Несомненно, византийские пресвитеры очень полюбили молитву «Никтоже достоин» и читали ее, какая бы литургия ни совершалась. Так, в конце концов молитва стала появляться даже в литургии преждеосвященных даров. Об этом свидетельствуют запреты в евхологиях в чине Великого входа на этой литургии: «Ού λέγεται δέ εύχή χερουβικού»[38].
Итак, эта молитва херувимской песни вошла в состав литургий Василия Великого и Иоанна Златоуста уже после того, как чины их приобрели сложившийся, законченный вид. В таком случае, какого же ее истинное происхождение? Среди исследователей пока нет определенного мнения по этому вопросу. Профессор Роберт Тафт, тщательно проанализировав существующие в литургической науке гипотезы и найдя в каждой свои недостатки, приходит лишь к следующему выводу:
«Следовательно, поскольку нет достаточно убедительных аргументов в пользу итальянского или восточного происхождения этой молитвы, приписывание ее святому Василию, по-видимому, указывает на ее первоначальное появление в Константинополе, в литургии, носящей его имя. Более этого мы не можем сказать, хотя, исходя из длины и общего содержания молитвы, мы можем предположить, что она является благочестивым добавлением монашеского происхождения, которое со временем было принято в Великой Церкви»[39].
Конец молитвы «Никтоже достоин», завершающейся словами «Ты бо еси Приносяй и Приносимый, Приемляй и Раздаваемый, Христе Боже наш (Σύ γάρ εί ό προσφέρων καί προσφερόμενος καί προσδεχόμενος καί διαδιδόμενος, Χριστέ ό Θεός ήμών) и Тебе славу воссылаем, со Безначальным Твоим Отцем и Пресвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом», в XII веке послужил поводом для споров среди византийских богословов.
Для устранения разногласий среди византийского духовенства и общества в том, кому именно приносится Крестная Жертва Христа – Богу Отцу или же всей Святой Троице, при императоре Мануиле Комнине (1118–1180) были созваны два церковных Собора – в 1156 и в 1157 годах. Поводом к возникновению догматических споров, охвативших широкие круги византийских граждан, явилось столкновение между известными преподавателями тогдашней высшей духовной школы, занимавшими кафедры толкования Священного Писания в храмах столицы Византии – Михаила Солунского и Никифора Василаки, с одной стороны, и диакона Василия – с другой.
Услышав слова Василия о том, что Один и Тот же Сын Божий и бывает Жертвой, и вместе с Отцом принимает Жертву, они решили, что Василий вводит две ипостаси в Сыне Божием, так как «принести жертву – значит одно, а принять ее – другое»[40]. Этот богословский спор вскоре принял массовый характер. К мнению Никифора Василаки присоединились некоторые иерархи, а также кандидат на Антиохийский патриарший престол диакон Сотирих Пантевген, впоследствии упорно защищавший это мнение. Защитником православного учения, заключенного в общеизвестных словах молитвы «Никтоже достоин», выступил епископ Николай Мефонский, написавший в опровержение мнений Сотириха и его последователей несколько превосходных догматико-полемических сочинений.
По причине разгоревшихся споров в Константинополе были созваны два Собора – в 1156 и 1157 годах. Итогом их деятельности явилось следующее соборное определение:
«После того как божественные отцы изрекли столь единогласно об этом, ясно, что Владыка Христос добровольно принес Себя в Жертву, принес же Самого Себя по человечеству и Сам принял Жертву как Бог вместе со Отцом и Духом. Итак, на этом основании, на котором мы и прежде были соединены, подобает и впредь мудрствовать питомцам Церкви как поклонникам Троицы. Богочеловек Слово вначале во время владычних Страстей принес спасительную Жертву Отцу, Самому Себе как Богу и Духу, от Которых человек призван от небытия к бытию, Которых он и оскорбил, преступив заповедь, с Которыми произошло и примирение страданиями Христа. Равным образом и теперь бескровные жертвы приносятся всесовершенной и усовершающей Троице, и Она их принимает»[41].
(Продолжение следует.)
Алексей Васильев
[1] ΛΕΙΤΟΥΡΓΙΚΟΝ. ΑΘΗΝΑΙ: ΑΔΕΛΦΟΤΗΣ ΘΕΟΛΟΓΩΝ «Ο ΣΟΤΗΡ», 2006. Σ. 162.
[2] Служебник 2006. С. 142–143.
[3] Taft R. The Great Entrance. A History of the Transfer of the Gifts and other preanaforal Rites of the Liturgy of St. John Chrysostom // Orientalia Christiana Analecta N. 200. Roma: Pont. Institutum Studiorum Orientalium, 1975. P. 76.
[4] Успенский Н.Д. Византийская литургия: историко-литургическое исследование. Анафора: опыт историко-литургического анализа. М.: Издательский совет Русской Православной Церкви, 2006. С. 182–183.
[5] ΛΕΙΤΟΥΡΓΙΚΟΝ. Σ. 410–412.
[6] Служебник 2006. С. 250–251.
[7] Цит. по: Успенский Н.Д. Византийская литургия. С. 186.
[8] Taft R. The Great Entrance. P. 55.
[9] Служебник 2006. С. 190–191
[10] Успенский Н.Д. Византийская литургия. С. 186.
[11] Там же. С. 186–187.
[12] Там же. С. 188.
[13] Карабинов И.А. Постная Триодь: исторический обзор ее плана, состава, редакций и славянских переводов. М., 2004. С. 192–195.
[14] Кекелидзе К.С., протоиерей. Иерусалимский канонарь VII века (Грузинская версия). Тифлис, 1912. С. 57.
[15] Там же. С. 154.
[16] Карабинов И.А. Постная Триодь. С. 197.
[17] 1 Пет. 2: 11; Тит. 3: 3.
[18] Пс. 23: 7–10.
[19] Евр. 5: 4–6.
[20] Иов 5: 8.
[21] 1 Пар. 29: 11.
[22] Соф. 3: 15; Ин. 1: 49.
[23] Ис. 57: 15; Пс. 24: 66.
[24] Мф. 25: 30; Лк. 17: 10.
[25] Евр. 10: 22; 2 Кор. 3: 3, 6.
[26] Лк. 4: 14; Рим. 15: 13.
[27] Пс. 142: 7.
[28] Литургикон. С. 76–80.
[29] Служебник 2006. С. 112–113.
[30] Собрание древних литургий восточных и западных. Евхаристическая молитва: Анафора. М.: ДАРЪ, 2007. С. 134 (сноска 1); Taft R. The Great Entrance. P. 120.
[31] «Молитва херувимского гимна».
[32] «Молитва, которую иерей творит о себе, когда глаголется херувимская».
[33] «Молитва, которую иерей творит о себе самом, когда поется херувимская».
[34] «Молитва, которую иерей творит о себе самом, когда приносятся святые дары». См.: Taft R. The Great Entrance. P. 120–121.
[35] Только четыре молитвы в византийской литургии непосредственно обращены ко Христу: молитва третьего антифона «Иже общия сия и согласныя даровавый нам молитвы», молитва перед чтением Евангелия «Возсияй в сердцах наших, Человеколюбче Владыко», молитва херувимской песни «Никтоже достоин»и молитва перед возношением святых даров «Вонми, Господи Иисусе Христе, Боже наш».
[36] Taft R. The Great Entrance. P. 126.
[37] Ibid. P. 126.
[38] «Молитва же херувимской не глаголется». Taft R. The Great Entrance. P. 127.
[39] Taft R. The Great Entrance. P. 134.
[40] Епископ Николай Мефонский и византийское богословие. Сб. исслед. / [Ред. П.В. Ермилов, А.Р. Фокин]. М.: Центр библейско-патрол. исслед.; Империум Пресс, 2007. С. 145–146.
[41] Там же. С. 156–157.
Источник: Sdamp.ru