Дверь открылась и Яну нервно передёрнуло: она услышала скрежет хорошо знакомого старушечьего фальцета, возню и шарканье тяжело передвигающихся ног. Её тут же начало неудержимо трясти, а психику захватила дикая тревога.
— Что, ба? - прозвучал голос мужа. - Ты забыла где твоя комната?
— Нет. Соседи опять подслушивают. Слышишь - возят стаканом по стене, выбирают поудобнее место, бессовестные. Нечего вам тут слушать!!! - истерично прохрипела баба Тося.
В одной из комнат захныкал ребёнок. Яна сжала покрепче нож. Она нарезала для зажарки морковь, минут пятнадцать как с трудом уложила полугодовалого сына. Начинается... Как же хорошо и спокойно им жилось целых десять дней без бабы Тоси!
— Бабушка, никто не подслушивает. Соседи на работе, их нет дома.
— Ты вентиляцию заклеил, как я просила? Не хочу чтобы они опять подсматривали за мной в ванной.
— Нет ещё. Заклею. Бабуль, ты устала с дороги, давай я провожу тебя до кровати и принесу суп, Яна наверно уже приготовила.
— Первую ложку ты съешь, соседи могли подсыпать яд. А лучше Янка пусть при мне отхлебнёт, она готовила, ей и ответ держать, пускает в квартиру толпами всех подряд... О-хо-хох... - баба Тося согнулась и потёрла поясницу. - Где она?
Ребёнок окончательно разревелся и Яна с каменным лицом прошествовала мимо бабы Тоси в их комнату. Никто ни с кем не поздоровался, Яна лишь перекинулась яростным взглядом с мужем, который вешал на плечики пальто старухи.
— Что за звук? - не поняла баба Тося. Она только сейчас услышала плач младенца.
— Ребёнок проснулся.
— Экий беспокойный, весь в мать. Молока ему не хватает, гҏудь у Янки недоразвита, как у не раздоенной козы. Вот твой папа спал у меня богатырским сном, и танк его не будил.
— Ещё бы! Вам же не пришлось жить под одной крышей со свихнутой бабкой... - пробурчала Яна, ложась рядом с ребёнком, - вам-то государство квартиры давало, а нам хлеб без масла.
Закусив материнскую грудь, мальчик тут же успокоился. Яна лежала с ним, слушала, как муж дотащил до кровати бабу Тосю, и как жалостливо скрипнула ненавистная сетка под тяжестью её старушечьего тела. Баба Тося ни в какую не хотела расставаться со своей старинной железной кроватью с кованым изголовьем, крашенным раз десять в белый цвет.
Жить вместе с бабушкой мужа Яна не хотела с самого начала, но так как она была не просто замужем, а ощущала себя "за мужем", то не стала вставать в нерушимую позу. Из всех родственников, а были среди них двое детей и трое внуков, только муж Яны проявил участие к старушке и взял на себя уход за ней. Молодые стали жить у бабы Тоси и разделили на двоих все тяготы по уходу за пожилым и немощным человеком. Яна понимала, что муж таким образом хочет получить в собственность бабкину квартиру, и баба Тося уже составила соответствующее завещание, вот только помирать всё никак не решалась... Муж Яны исполнял свой долг не только в корыстных интересах - ему действительно было жаль бабку, он был привязан к ней с детства и сильно любил.
За девять лет совместной жизни у супругов родилось двое детей: старшему было шесть лет, а младший появился на свет совсем недавно, полгода назад. Несмотря на то, что Яна тратила много времени на уход за бабой Тосей, та недолюбливала внукову жену: ругала, материла, даже выгоняла несколько раз из дома, пока могла самостоятельно более-менее за собой ухаживать.
Помимо проблем со здоровьем у бабы Тоси начались и проблемы с психикой. Вначале её бред выглядел вполне правдоподобно: то соседи о ней говорят, сплетни разносят, она слышала и видела, то казалось ей, что песни за окном поют в честь девятого мая, хотя на улице зима... Ну мало ли, вдруг у бабки слух острый, слушает кто-то песни за стенкой, а они, молодые, не догоняют. Яна с мужем неустанно разубеждали старуху насчёт соседей и даже ходили ругаться, выяснять отношения: некрасиво, мол, подслушивать... Возвращались ни с чем. "Померещилось тебе, ба, клянутся, что им нет до тебя никакого дела"... Злилась баба Тося, считала, что молодые держат её за дуру, насмехаются. Однажды баба Тося заставила Яну выключить свет в ванной, где она её мыла, и делать всё как можно тише, ведь потолок стеклянный и соседи через него подсматривают. Тут-то и поняла, наконец, Яна, что мозг бабы Тоси, как и тело, повредился от старости.
Если муж Яны, Артём, припаздывал с работы, баба Тося заливалась слезами и говорила пяти-шестилетнему правнуку, что ей позвонили и сообщили страшную весть: Артёму оторвало голову краном. Если случалась такая ситуация, что баба Тося оставалась хотя бы на час одна дома, то в квартире Яну часто встречала полиция, приехавшая по вызову бабы Тоси: якобы, в дом забрались грабители, насильники или те же соседи проникли к ним в квартиру через дыру в потолке. Баба Тося свято верила в свой бред. По ночам она, бывало, начинала громко орать оттого, что американские агенты закинули дымовую шашку в её комнату. Сын Яны уже знал, что прежде, чем войти в открытые двери квартиры, надо принюхаться к воздуху - не воняет ли газом, и если есть запах, то свет не включать, а бежать открывать окна.
Дверь в свою комнату баба Тося запрещала закрывать: ей надо было видеть кто проходит по коридору. Пройти спокойно на кухню Яна не могла - баба Тося обязательно останавливала её и просила что-нибудь принести, поправить, помочь, подать. Бесконечные стоны и кашель, бесконечные громкие просьбы... Яна не имела возможности ни спокойно поиграть с ребёнком, ни уложить его спать, ни сходить в туалет, ничего. Из-за плохого слуха бабы Тоси Яне приходилось постоянно кричать и, если ребёнок в этот момент спал, то обязательно просыпался, и Яна разрывалась между ними двумя. К полугодию младшего сына психика Яны представляла из себя один оголённый до основания нерв, здоровье расшаталось, сон стал поверхностным и она срывалась на детей, мужа, кота по поводу и без. Ей было жаль мужа, она старалась его понять и поддержать, ведь ему тоже нелегко, но когда он привёз бабу Тосю домой после очередного пребывания в больнице, Яна, насладившись всеми прелестями жизни без бабы Тоси, через пару дней сорвалась:
— Я больше так не могу. Я не могу находиться в такой обстановке. Мы должны съехать, снять отдельную квартиру, я не выдержу...
— У нас нет денег на съём.
— У меня нервный срыв или не знаю что со мной происходит! - взмолилась Яна. - Я больше не могу... Как только я слышу её голос, меня начинает всю трясти, хочется кричать, реветь, бежать куда подальше!.. Мы должны что-то делать с этим! Подумай, в какой обстановке растут наши дети!
— Я скажу ей, чтобы она разговаривала потише.
— Нет, я больше не хочу её видеть! Хочу забыть её как страшный сон!
— Ты тоже будешь когда-то на её месте! Это наш долг!
— С такой жизнью я и до пенсии не доживу, не то, чтобы за мной кто-то ухаживал!
Артём отказался потакать капризам жены. Он поговорил с соседкой и та согласилась за плату помогать Яне по мере необходимости. Но и тут у Яны был пунктик - она боялась просить кого-то о помощи, не могла себя пересилить, поэтому предложение мужа отвергла. Основательно разругавшись с Артёмом, Яна начала собирать вещи к родителям... Но всё распаковала назад. Она же его жена и должна во всём поддерживать. На тех выходных Артём единолично ухаживал за бабой Тосей: и подгузник менял, и купал, и кормил, и выслушивал все её маразмы. Яна до этого всегда помогала ему, всё делали вместе, но в те дни просто не могла пересилить себя - она возвела вокруг себя стену. Для неё бабы Тоси - нет. Заканчивались выходные мужа, начинались рабочие будни, и Яна с ужасом понимала, что теперь её черед ухаживать за бабой Тосей помимо материнских обязанностей, а часто и во вред им.
Был вторник. Яна вышла гулять с коляской. Чтобы попасть в парк, нужно было перейти на светофоре оживлённую дорогу. Зелёный сигнал ещё горел, но Яна не двигалась с места. Она покачивала туда-сюда коляску и погрузилась в глубокую задумчивость. Оставалось двадцать секунд до красного.
Нервы Яны были раскалены до крайности. Она больше не может так жить.
Пятнадцать секунд.
Это безысходность. Невозможно. Невыносимо. Будь проклят тот день, когда она вышла замуж за Артёма! Он загубил её молодость, вынудив жить с этой сумасшедшей старухой!
Семь секунд.
На другой стороне дороги появился Артём, он как раз вышел в магазин за сuгаретами. Он заметил Яну и приветливо замахал, но она его не заметила, как и не замечала ничего. Артём остался стоять, ведь не успел бы перейти дорогу.
Зажёгся красный. Первые машины пронеслись в двух метрах от Яны, обдав её ветром трассы и запахом бензина. У Яны в голове произошёл щелчок - ничего не слыша, она толкнула коляску вперёд, и пошла следом за ней под машины. На другой стороне дороги вскрикнул и беспомощно дёрнулся вперёд Артём... Воздух взорвал резкий скрип тормозов, отборный мат водителей и рокот пешеходной толпы.
— Женщина, вы что творите?!!
Мужчина лет сорока и юноша, по всей видимости его сын, успели оттащить Яну с коляской. Ещё сантиметров пять, и коляска улетела бы, столкнувшись с автомобилем.
— Дуҏа безмозглая! - крикнул ей испуганный водитель.
У Яны словно разложило уши и она очнулась. Народ, повозмущавшись, стал переходить дорогу на вновь зажёгшийся зелёный. К Яне подбежал муж и начал ругать её, краснея, как рак. Яна плакала.
— Я же говорила, что больше не могу, это безысходность, это тупик, у меня с психикой крышка. Всё, всё!
Через неделю Артём встретился с родителями и дядей, чтобы решить судьбу бабы Тоси. Семейным советом было решено сдать её в частный пансионат. В качестве оплаты пошла пенсия бабы Тоси, а остаток суммы поделили на троих: его мать, дядю и самого Артёма.
Испытывала ли Яна чувство вины после того, как бабу Тосю отвезли в пансионат? Нет, она просто выдохнула с облегчением. Мать Артёма и дядя, приходившиеся бабе Тосе родными детьми, за глаза начали считать Яну неблагодарной эгоистичной дҏянью. Они говорили об этом Артёму, но тот ничего не передавал жене. Он был единственным родственником, кто навещал её в пансионате раз в пару недель. Кормили там неплохо и в целом баба Тося была довольна: её выносят на прогулки, есть подруги, сиделки читают им книги и вечером можно перекинуться в картишки...
— Смотри, Артёмка, какой маникюр мне сиделка сделала, а? Красота? - повертела баба Тося розовыми ногтями перед носом внука.
— Да, бабуль, ты всегда у меня была первой красавицей.
Он помнил её ещё не старой и довольно проворной. Баба Тося - это приятная и тёплая картинка его детства. Когда-то она умела любить его, как никто другой.
— Ба.
— А?
— Я люблю тебя. Ты же не обижаешься на меня за всё это? - Артём неопределённо махнул на здание.
— А чего обижаться, унучек? Мне тут даже лучше, спокойнее. Шпионы, правда, и здесь меня нашли, но хотя бы в окна не лезут и в кровать ко мне не ложатся, на том и спасибо.