Не всё так сложно,как казалось !

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ЧЬЯ ВОЗЬМЕТ? ЛЕГЧАЕТ ДАЖЕ ЦЫГАНУ ПЛЫСУ.

ОБУЧАТЬСЯ МЕТОДУ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, МОЖНО И В ХОЛЛЕ, И В ПРЕДБАННИКЕ
Много всякого передумал по поводу невиданного успеха Бутейковцев академик. Но докопаться до сути ему так
и не удалось. Во-первых, потому что Вениамин Тарасович не верил в целительность неглубокого дыхания, а
именно здесь таился ключ к разгадке «секрета».
А во-вторых, ему даже в голову не приходило, что малая своим числом Бутейковская рать бьется за признание
открытия своего шефа не на жизнь, а на смерть, тем самым существенно умножая свои невеликие, в общем-то,
силы, если судить по обычным меркам.
Да, Реброву, конечно, докладывали, что сибиряки трудятся, не считаясь со временем и собственным здоровьем.
Но он воспринимал это, как явное преувеличение.
Для того чтобы понять, как много в данном случае значила самоотверженность и колоссальная
работоспособность учеников Бутейко, нужно было поверить в действенность волевой ликвидации глубокого
дыхания.
В само Открытие болезней глубокого дыхания! Только тогда становилась бы ясной роль сотрудников
скандально известной (в официальных научных медицинских кругах) сибирской лаборатории, проводящих
возле набранных в учебную группу больных долгие и куда как нелегкие часы. В таблеточной-то, укольно-

скальпельной медицине, которую наряду со своими единоверцами представлял собой и академик Ребров,
длительное присутствие лекаря возле постели своего подопечного (скажем, в те же ночные часы) не было столь
уж важным.
Дал больному таблетку, ввела ему медсестра назначенную гормональную дозу и порядок. Можно умыть руки.
Больше ничего не сделаешь.
Конечно, в ординаторской постоянно находится дежурный врач, наготове все необходимое для оказания
экстренной помощи. Но все это не то. Никак несравнимо с тем, что может сделать для пациента ученик
Бутейко.
С одной стороны, на своих занятиях Бутейковцы зачастую заявляли, что с освоением метода ВЛГД здоровье
больного все в большей мере начинает зависеть лишь от него самого. От его усилий, его воли, страстного
желания исцелиться.
Дышать-то, мол, неглубоко за него никто другой не сможет!.. И это соответствовало действительности. Но
была и обратная, скрытая от поверхностного взора сторона медали.
В такой экстренной, требующей быстрого показа максимальной эффективности метода ВЛГД ситуации,
каковой фактически является апробация (сроки-то ее проведения весьма ограничены), можно сказать, что, по
крайней мере, пятьдесят процентов успеха зависели уже не только от поведения испытуемых больных, но и
непосредственно от рвения и усердия самих обучающих группу методистов!
Сие казалось вроде бы не совсем правдоподобным: как можно «дышать за кого-то другого»? Однако ученики
Бутейко хорошо знали, что это именно так! Днем, когда светило белое морозное январское солнце и
бодрствовали их подопечные, основная волевая нагрузка по перестройке своего чрезмерно глубокого
(явившегося причиной их тяжелейших заболеваний) дыхания ложилась, безусловно, на самих участвовавших в
апробации больных.
Хотя и тут нужен был методистский глаз да глаз. Чуть отвернешься - смотришь, а пациенты, которым только
что внушалось, что дышать нужно так, чтобы вашего дыхания было не слышно и не видно, вдруг уже захрапели
и засипели, сразу забыв, к чему это их приведет...
Но особенно доставалось методистам ночью. Лишь только больные погружались в царство Морфея, воля их
постепенно отключалась. И начинался коварный и страшный по своим последствиям процесс ночного
раздышивания.
Потом, со временем, больные научатся снижать это ночное раздышивание до минимума. Начнут ощущать даже
во сне ухудшение своего состояния, что заставит их вовремя просыпаться и принимать необходимые меры.
Но такое когда еще выработается... А результат по апробации нужен уже сегодня, сейчас! Значит, не спи,
методист. Сиди возле постели своего подопечного и наблюдай. Услышал, что дыхание пациента углубляется -
тотчас его разбуди. Пусть больной примет меры. Снова войдет в метод, из которого его начинает вырывать
чуть ли не за волосы обманчиво сладкий сон.
Легко сказать: сиди всю ночь у постели больного. А попробуй не сказать, а проделать это, когда такая ночь не
одна и днем тебя тоже совершенно некому заменить. Поэтому первые две недели занятий с первой группой
больных показались Вильме Францевне сплошным кошмаром. Конечно, она была не одна. Не оставались в
стороне ни Коля Скворцов, ни Наташа Воронова, ни Светлана Яковлевна Бубенцова, приехавшие в Ленинград
вместе с ней.
И все же главный удар Вильма Францевна взяла на себя. Коля был старателен, но для столь ответственной
апробации все же довольно молод, чтобы оставлять его ночью с больными один на один. Да и не уследить
одному методисту за всеми спящими пациентами сразу. Константину Павловичу (согласно условиям,
поставленным ребровцами) приходилось избегать частых непосредственных контактов с больными. Над ним,
как Дамоклов меч, висело подозрение в гипнотическом воздействии на испытуемых.
Наташа Воронова хоть и старалась помогать подруге изо всех сил, но, естественно, не могла полностью
игнорировать свою последнюю стадию беременности. Возможности ее были существенно ограничены. И
беспредельно рисковать здоровьем будущего ребенка Бутейковцы Вороновой, понятное дело, тоже не
позволяли.
Что же касалось терапевта Бубенцовой, то Светлана Яковлевна (как уже успела убедиться за короткий срок их
совместной работы Вильма Францевна) никогда уж чересчур особо в чудесные свойства метода ВЛГД и сама
не верила.
К тому же специализировалась она в лаборатории не столько по астматикам, сколько по гипертоникам. И в
Ленинград приехала со скрытой целью получить добавочный материал к своей уже готовой к защите
диссертации. Ведь у ребровских астматиков зачастую в сопутствующем «букете» значилась и гипертония. В

общем, Гончарова считала ее ненадежным кадром и просто боялась сталкивать в одиночку без всякого
присмотра с по-настоящему тяжелыми астматиками.
Эти первые полмесяца работы Вильме Францевне не удастся забыть уже никогда. Так тяжело ей не
приходилось еще ни разу. Даже в наиболее трудные периоды нелегких военных лет своей земляночной
полулагерной юности в шахтерском Прокопьевске.
Не медом оказалась и вся продлившаяся почти, что три месяца апробация. Однако первые одиннадцать
больных врезались в память многочасовыми бессонными бдениями на всю оставшуюся жизнь.
...Борзов и его присные мешали, чем только могли. Для занятий с группой, сколько ни бились Бутейковцы, им
так и «не смогли» выделить приличного - отдельного кабинета.
Приходилось собирать больных в помещавшейся на шестом этаже столовой, либо в примыкающем к ней
небольшом холле. О настоящем уединении со своими подопечными нечего было и говорить. Всяк, кому не
лень, мог подойти, отойти от занимающихся, зашуметь неуклюже передвигаемым стулом, подать неприятную
реплику.
Такая атмосфера настораживала и самих участвующих в апробации больных. Они не могли не замечать
пренебрежительного отношения со стороны борзовского окружения к ведущим с ними занятия Бутейковским
методистам.
- ...Сидим тихонько. Прислушиваемся к своему дыханию,- пыталась обратить внимание скучившихся в тесном
холле пациентов на основную причину большинства их недугов донельзя расстроенная подобными «рабочими»
условиями Вильма Францевна.
Мейер Исаакович, неужели вы не замечаете, с каким хрипом заглатываете ртом воздух? - обратилась она к
громко сипящему кучерявому старику, примостившемуся на краешке стула неподалеку от нее.
- Я-то? - пожилой пациент обидчиво оглянулся по сторонам, словно ища поддержки у своих коллег по
несчастью.- Ничего я не слышу. Дышу, как все прочие...
Сидевшие небольшой нахохлившейся стайкой слева и справа от Эдельмана «прочие» (дышавшие, прямо
скажем, ничуть не тише отмеченного методистом пациента) недоуменно подняли на Вильму Францевну
удивленные, у многих уже изрядно тронутые красноватыми прожилками измученные долгими страданиями
глаза.
- Вы же не носом и даже не ртом дышите,- уже построже заметила Гончарова.- Вы же прямо-таки гортанью
втягиваете в себя воздух.
- Вы уж скажете...- совсем по-детски насупился затронутый за живое Мейер Исаакович, принявшись зачем-то
теребить пальцем небольшую родинку на правой щеке.- Что же я, по-вашему, дышу как паровоз и сам того не
замечаю? Я еще, знаете ли, не настолько уж стар.
Он обиженно замигал своими маленькими глубоко посаженными глазку!
-До полного склероза дело у меня, по-моему, еще не дошло,- Эдельман чуть подался вперед на стуле.
- Нечего, что ли, людям больше сказать. Цепляются к вполне естественным хрипам...- вроде бы про себя, но
достаточно громко, подала реплику своей соседке стоящая в некотором отдалении от Гончаровой грузная
дебелая «тетя-лошадь».
Эту толстую, неповоротливую заведующую здешней диагностической лабораторией Бутейковцы просто
терпеть не могли. Аполлинария Викторовна Уварова не просто не верила в метод. Она делала все от нее
зависящее, чтобы в него никогда уже не смогли поверить и другие.
- ...Неужели вы и в самом деле будете лечить одним дыханием? - брезгливо, недоверчиво спросила она у
Вильмы Францевны при первой же встрече.
- А как же?! - откровенно удивилась Гончарова.- Ведь суть открытия 'Константина Павловича в том и состоит,
чтобы, познав основную причину наиболее распространенных современных заболеваний, попытаться ее
ликвидировать.
- Ну, а лекарства, уколы,- набычившись, Аполлинария Викторовна и в самом деле походила на кургузую
лошадь, как метко окрестил ее скорый на прозвища Коля Скворцов, - все, выходит, побоку?...
- Мы лекарства не отменяем,- дипломатично заметила ей тогда Гончарова.- Мы за то, чтобы принимать их
строго по необходимости. Другое дело, что сама эта необходимость по мере освоения больным метода ВЛГД
будет становиться все меньшей и меньшей...
- Выходит все же, что лечит дыхание, а не лекарства? - продолжала упорствовать старший ребровский
диагност.
- В основном, получается так...- решила прекратить бесполезный разговор Гончарова.

«Тетя-лошадь» вместе с профессором Борзовым ходила за Бутейковцами буквально по пятам. Свое активное
неверие в метод ВЛГД она ничуть не маскировала. Более того, и Вильма
Францевна, и Наталья Степановна постоянно ощущали за своей спиной ее неусыпное, почти что «материнское»
внимание.
Косо брошенный взгляд, вроде бы невинная, однако начисто опровергающая их убедительные аргументы фраза

- все пускалось в ход опытной интриганкой. Борзов знал, кого выбирать помощниками в щекотливых научно-
медицинских спорах.

Ссориться с заведующей диагностической лаборатории напрямую подруги не рисковали. Как-никак успех
апробации целиком и полностью зависел от того, какие данные по обученным ими больным выдаст в итоге
лаборатория...
Получившие облегчение пациенты могут перед ответственной комиссией хоть на руках ходить - проку будет
мало. А вот спирограмма, графически отражающая исправленное дыхание больного, его определенный в
лаборатории минутный объем дыхания - это для любой комиссии факты совершенно неопровержимые. Те
самые, против которых, как говорится, уже никуда не попрешь.
...Подобные соображения удерживали Гончарову и Воронову от излишней резкости в отношении старшего
диагноста. Но последняя ее реплика о якобы мнимых придирках к больным вывела Вильму Францевну из себя.
Она видела, как сразу приподнял голову ободренный поддержкой местного начальства раздосадованный
Эдельман, как косо, недоверчиво начали поглядывать на нее некоторые из окружавших се пациентов.
Конечно, все еще можно было свести к обычной шутке: вот, мол, какие среди нас есть обидчивые. По пустякам
расстраиваются... Но в том-то было и дело, что ощущение больным своего дыхания являлось важным,
ключевым моментом в ее объяснении сути метода ВЛГД и самого открытия болезней глубокого дыхания.
- Я многое могла бы вам рассказать уже сейчас о знаменитом открытии Константина Павловича,- одернув и без
того отлично выглаженный халат, Гончарова пыталась смотреть только на своих больных. Ей до жути не
хотелось встречаться в этот момент с вызывающе высокомерным взглядом «тети-лошади». Надо было держать
себя в руках.
Это действительно уникальное, ни с чем другим, пожалуй, в нынешней медицине не сравнимое открытие
двадцатого века,- Гончарова заметила, как зав. лабораторией что-то снова зашептала на ухо глупо
ухмыльнувшейся медсестре.
Но до тех пор, пока мы с вами,- Вильма Францевна развела руками, словно пыталась охватить защитным
полукольцом своих подопечных (как бы отгораживая их от «тети-лошади» и ее напарницы),- пока мы вместе с
вами не научимся по-настоящему ощущать свое дыхание, двигаться вперед нам
будет нельзя! - в красивых карих глазах методистки зажглись упрямые огоньки.
Ведь, если вы не слышите своего чрезмерно глубокого и необыкновенно шумного дыхания сейчас, как же я
потом смогу убедить вас, что дышать вы стали значительно тише?..
Вам же не с чем будет сравнить! Конечно, есть объективные количественные показатели, но о них разговор
впереди. Для начала давайте-ка все как следует, прислушаемся к своему дыханию,- она сделала больным знак
затаиться.- Такое ли уж оно у вас неразличимое?
...Ей пришлось немало потрудиться, чтобы добиться от своих пациентов желаемого. Парадоксальный барьер -
почти все глубокодышащие люди практически не слышат своего шумного дыхания - преодолевался весьма
нелегко.
Зато и результат потраченных усилий не замедлил сказаться: «услышавшие» шум затягиваемого в себя воздуха
больные обрели конкретную цель - постараться его уменьшить...
Вторым препятствием, которое Вильме Францевне также пришлось преодолевать с тяжким трудом, явилась
необыкновенная боязнь пациентов ухода от ужасных доз, прописанных им лекарств. Сказывались
запугивающие нашептывания борзовских приспешников о «драконовском методе» и его «многочисленных
жертвах».
- ...Вот она, ваша коробочка с таблетками,- как можно спокойнее говорила Вильма Францевна золотозубому
цыгану Плысу, осторожно разжимая его крепко обхватившие заветное лекарство пальцы.- Мы ее никуда не
спрячем. Пусть она пока вот тут у меня на столе постоит. Перед вашими глазами.
Вот здесь,- она приподняла цветную коробочку,- видите. Все видите? Ничего ни у кого не отбираем,- она взяла
такую же коробочку и у мускулистого, с мощным торсом, прибалтийца Алксниса.- Только ставим чуть
подальше от вас, чтобы не было лишний раз соблазна...- Гончарова пристроила вторую коробочку рядом с
первой.

- А вдруг меня сразу трахнет? - поводя на Вильму Францевну своими горящими цыганскими глазами, Плыс
невольно попробовал дотянуться до спасительного лекарства. Он уже настолько измучился своей болезнью,
что практически потерял веру в малейшую возможность излечения.- Грохнусь со стула и еще одно ребро себе
сломаю...- Саша осторожно дотронулся рукой до грудной клетки.
- У вас теперь есть палочка-выручалочка получше любых таблеток,- попыталась успокоить его Вильма
Францевна.- Что прежде всего, следует сделать при приближении приступа? - она не успела услышать ответ.
Хорошо очерченный рот сидящего справа от Плыса Алксниса вдруг широко открылся. В его обычно
печальных, цвета морской волны, глазах в один миг появилось почти безумное выражение. Широкая грудь
заходила ходуном, а левая рука с такой силой сжала спинку стула, что побелели кончики пальцев.
Но страшнее всего был написанный на его лице буквально смертельный ужас. Ужас человека, которого на
глазах у всех посреди бела дня принялся душить невидимый, но неимоверно жестокий враг. На какой-то миг
дрогнула даже видавшая виды Гончарова. Приступы Алксниса могли напугать любого.
Да, у Бутейковцев был немалый опыт по снятию астматических приступов. Уже неплохо отработались
определенные приемы. Но Алкснис в приступе был действительно страшен.
Очень рослый, мощный, необычайно крепкий парень неимоверно напрягался в моменты жесточайшей
гипоксии. Буграми прорисовывались железные мускулы. Подходить к нему в такой момент было попросту
небезопасно. Одним неосторожным движением он мог запросто покалечить лекаря.
- Сели ровненько, свободно...- преодолевая боязнь, Вильма Францевна подбежала к больному.- Ян Карлович! -
она с трудом отодрала от спинки стула его будто задеревеневшую руку.- Расслабьтесь, пожалуйста.
Максимально расслабьтесь! Закройте рот. Спину прямее, еще прямее,- Гончарова слегка приподняла его
подбородок.- Стараемся дышать так, чтобы вашего дыхания было не слышно и не видно.
...Вильма Францевна выполняла все, что обычно делали в таких случаях Бутейковцы. Но расслабить
прибалтийца было не так-то просто. Застывшие, наполненные ужасом, глаза Алксниса буквально
гипнотизировали методиста. Гончарова знала, что сильнейший спазм сосудов иногда кончается у парня самыми
настоящими приступами эпилепсии. Его крупное тело подрагивало, как натянутая струна, больничная пижама
распахнулась. Лишь после нескольких попыток Вильме Францевне, наконец-то, удалось слегка размягчить
затвердевший, словно черепаший панцирь, живот Алксниса.
Постепенно взгляд Яна Карловича снова начинал становиться осмысленным. Выражение безумного ужаса
сменилось теперь выражением детского удивления.
«Как же так? - без слов вопрошал избавленный от страданий мученик. Ни лекарств, ни уколов, а приступ
прошел??!»
- А вот так!..- вытирая взмокший от напряжения лоб, понимающе улыбнулась воскресшему Гончарова.- Если
бы я дышала так же, как вы,- она нарочито принялась глотать ртом воздух,- со мной произошло бы то же
самое. Можете в этом не сомневаться.
Она победно оглядела притихшую группу.
- Всем теперь понятна причина вашей болезни? Или нужно еще раз повторить глубокодыхательную пробу? Кто
хочет глубоко подышать?..
- Да па-нят-на...- медленно, врастяжку процедил Сашка-цыган, прикрывая левой рукой, показавшуюся на миг
из-за отворота полосатой пижамы татуировку.- Только вот без лекарств как-то...- он растерянно оглянулся на
своих коллег, не менее изумленных безукольно снятым жесточайшим приступом.
- Здесь они - ваши лекарства,- Вильма Францевна вновь подошла к своему столику.- Стоят себе, голубчики,-
она потрогала наманикюренным указательным пальцем разноцветные коробочки,- никуда не делись.
Понадобится - будете их принимать. А сейчас давайте-ка попробуем каждый сам у себя с помощью метода
снять насморк, заложенность носа и прочие неприятные, связанные с закладыванием носовых ходов, явления.
- Как мы это делаем? - обратилась Гончарова к постоянно хлюпающему в синий цветастый платочек
Эдельману.
Мейер Исаакович, положив платок в карман, поднялся со стула.
- На обычном выдохе зажимаем нос,- он поднял руку к лицу,- и начинаем энергично ходить по коридору. Не
дыша, сколько сможем...
- То есть, на максимальной паузе,- подсказала пожилому ученику Вильма Францевна.- А еще как? - Гончарова
повернулась к застенчивой черноглазой девочке в красном платьице.- Может, Маришка нам подскажет?
- А еще можно вот так попрыгать,- сразу заулыбавшаяся Маринка тоже вскочила со своего места, зажала на
выдохе курносый веснушчатый носик и принялась подпрыгивать, словно со скакалкой в руке.
- И третий способ...- Вильма Францевна посмотрела на серусоволосую старшую подружку Леночку Воробьеву.

- Просто побегать на месте с зажатым носом,- живо откликнулась тринадцатилетняя кокетка и, зажав
пальчиками свой изящный смугленький носик, принялась старательно имитировать бег на месте.
- Ну, хорошо! - Вильма Францевна жестом правой руки остановила поднятых со своих мест пациентов.- Теперь
замеряем пульс,- она подождала, пока все нащупали свой пульс, и включила секундомер.- Запомним его,-
Гончарова опустила хронометр.- И все разом начали раскладывать нос! - поднявшиеся больные, сделав
положенный обычный, небольшой выдох, дружно засеменили на месте.
Гончарова внимательно следила за тем, чтобы никто из них не поддыхивал.
Глядя на улыбающихся, словно соревнующихся наперегонки Маришку с Леночкой, она невольно вспомнила,
как трудно давались ей первые минуты и часы со своими маленькими пациентами.
...Увидев «тетю из Новосибирска», Маришка, например, тут же спряталась под синее с двумя желтыми
полосами по концам широкое для нее одеяло. Вид незнакомой женщины в белом халате вызывал у нее
непроизвольный страх.
- Что ты, Мариночка? Чего испугалась? - как можно ласковее попыталась успокоить десятилетнего ребенка
Гончарова. Фамилия и имя девочки ей были уже известны из истории болезни. Печальной, надо сказать,
истории. Вот уже несколько лет эта темноволосая худенькая девчушка находилась между жизнью и смертью в
самом буквальном смысле этого слова.
От тех доз всевозможных противоастматических препаратов и количества различных прописанных инъекций,
упоминавшихся в пухлом томике истории болезней, у Вильмы Францевны просто волосы дыбом встали.
- Зачем ты прячешься? Я тебе ничего плохого не сделаю,- Гончарова осторожно отогнула подрагивающий
верхний край сурового одеяла, выбившийся из-под белоснежного пододеяльника.
- А уколы делать не будете?!..- Маринка поспешно спрятала обнажившуюся до локтя желтую с напрочь
исколотыми венами ручонку.
- Тебе их, наверное, часто делают...- невольно вырвалось у Гончаровой.- Не бойся. Никаких уколов не будет!
Ты же видишь,- она развела руками,- у меня даже шприца с собой нет. Хватит дрожать! - Вильма Францевна
погладила ее напряженно замершие острые лопатки.- Вылезь из-под одеяла. Будем знакомиться.
А то, посмотри, как ты кашляешь! Сейчас, того и гляди, приступ начнется. Я научу тебя, как можно его
предупредить. Без укола...- заметив, как моментально насторожились Маришкины глазенки, дружелюбно
улыбнулась самой маленькой своей пациентке Гончарова.- И даже,- она слегка помедлила,- безо всяких
таблеток...
- Даже без таблеток? - Маринка недоверчиво свесила с кровати голые ноги.- А почему Зинаида Васильевна
всегда уколы назначает? - черные печальные глаза ее замерли на «безукольной» тете.
- Потому что она метода ВЛГД не знает!! - неожиданно для самой себя, с трудом сдерживая охватившее ее
волнение, произнесла Вильма Францевна.
Уж сколько, казалось бы, нагляделась она на бесчисленные, зачастую совершенно неоправданные страдания,
причиняемые больным закостенелой официальной медициной. Взять хотя бы инквизиторские муки астматиков,
подвергавшихся, скажем, все той же, якобы «очищающей загаженные мокротой бронхи», варварской
процедуре пресловутой бронхоскопии.
Пожалуй, не всякая испанская дыба причиняла мученикам столь тяжкие испытания, на которые обрекали
астматиков венценосные меджрецы в белых халатах, отправляя их «для излечения» в бронхоскопический
кабинет.
Залезть инструментом не просто в горло больному (что само по себе всегда неприятно) - добраться до самых
затаенных бронхозакутков. Выкачивать оттуда накопившуюся мокроту. Это при нашей-то по-медвежьи
«удобной» аппаратуре...
Одна мысль о подобной пытке больных бросала Гончарову в холодный ужас. Много чего перевидала она на
своем, пусть пока еще не слишком долгом, врачебном веку. Пора вроде было бы и пообвыкнуться.
Но нет, привыкания не наступало. Да и как может привыкнуть к практикующимся по всей стране сверхмукам
астматиков, истязаемых процедурой бронхоскопии, врач, знающий об открытии Бутейко?!
Ему-то ведь, как никому другому совершенно ясно, что все переносимые больными мучения абсолютно
напрасны. Ну, откачают им сегодня (пропуская при этом пациентов через все круги ада) забившую легкие
мокроту.
Так она чуть не завтра же забьет их снова! Это неизбежно, когда медицина лечит следствие, а не причину. А
причины заболевания верховные эскулапы, увы, и сами не знают. Отсюда и все «прелести» бронхоскопических
«способов исцеления» и им подобных. Видят мокроту - откачивают мокроту...

А почему она у страдальцев в легких образовалась и почему практически сразу же после откачки снова их
забьет - это узнать именитым светилам все недосуг. Есть мокрота - надо откачать мокроту. Повысилось
давление - дать сосудорасширяющее, чтобы снизилось.
И все дела! И все, как говорится, дома. А что там, да откуда взялось - разве доищешься... В человеческом
организме ежесекундно чуть ли не миллион химических реакций имеет место - попробуй тут разберись точно,
что чем вызвано. Нет, уж лучше: есть мокрота - убрать мокроту. Образовалась язва - залечить язву. Не важно,
что после она по новой вскроется. Подлечили - выписали. А дальше - уж как Бог на душу положит... Все мы,
грешные, смертны. Все под Богом ходим.
Вот и боятся после, как огня, разные там Маринки тетей в белом халате. Для такой ведь пичужки и частые
уколы в вену может почти, что та же бронхоскопия... А знай бы лечившая ее Зинаида Васильевна, что приступы
астмы у ребенка от глубокого дыхания, не кипятила бы понапрасну шприц, не продляла бы десятилетней
девчушке бесполезную ежедневную пытку.
- ...А зачем же тогда тетя Зина сестру колоть заставляет, если метода рэ-эл-гэ-дэ не знает? - чуть картавя на
первом слоге, еще раз переспросила задумавшуюся было Вильму Францевну Маришка.
- Вот будешь меня слушаться - скоро не станет колоть! - решительно тряхнула головой Гончарова, незаметно
промокнув платочком чуть повлажневшие глаза.- Ну, вот и соседка твоя, наконец, подошла,- повернулась она к
вошедшей в палату Маришкиной напарнице по несчастью Леночке Воробьевой.
Ты-то хоть от меня прятаться под одеялом не станешь? - полушутя спросила Гончарова у кокетливо
зарумянившейся маленькой женщины, с которой ее совсем недавно успела познакомить все та же, наводящая
на детскую палату укольный ужас незадачливая Зинаида Васильевна.
Леночка молча отрицательно покачала своей очаровательной кудрявой головкой.
- Вот и отлично,- потерла вдруг озябшие ладошки Гончарова.- Давайте тогда начнем заниматься. От чего у вас
приступы удушья? Как вы думаете?..
...Постепенно один за другим больные Гончаровой заканчивали бег на месте и, отпустив, наконец, зажатый до
сих пор нос, с шумом двигая стульями, рассаживались по своим местам.
- Двадцать семь, двадцать восемь,- отсчитывала Вильма Францевна последние секунды явно
передерживающему свою пока еще довольно небольшую максимальную паузу порозовевшему от физической
нагрузки Эдельману.
- Ну как, Мейер Исаакович,- спросила она прекратившего топтание на месте пожилого пациента,- разложило
ваш нос? Платок теперь не понадобится?
- Слава Богу,- стараясь не глотнуть ртом воздух (это запрещалось правилами методики), с чувством
признательности ответил Эдельман.- Задышали мои сопелки. А то, знаете, все никак! Пыжусь, пыжусь,- он
показал, как пыжится,- а нос забит намертво. Вот и лезешь каждый раз за платком. И хватаешь ртом
воздух...
- А у вас как дела, девочки? - обратилась Гончарова к запыхавшимся попрыгуньям.
- Я на три секунды дольше Маринки пропрыгала! - покручивая тонким пальчиком русый локон, похвасталась
Леночка.
- Зато у меня нос лучше ды-сыт,- не осталась в долгу разгоряченная соревнованием подруга Воробьевой.
- Ну что же, значит вы у меня обе молодцы! - примирительно произнесла довольная своими ученицами
Гончарова.- Теперь посмотрим, что у нас стало с пульсом...
Больные суетливо принялись нащупывать у себя заветные точки. Вильма Францевна с удовольствием
наблюдала, как Леночка деловито прикладывает Маришкины пальцы к нужному месту на запястье. Недаром же
Гончарова несколько раз очень тщательно объясняла, где лучше всего прослушивается пульс.
Да. Сейчас девочки занимались с большой охотой. А поначалу ей еще не единожды приходилось вытаскивать
Маринку из-под кровати, куда та старалась спрятаться от учителя в белом халате. Укольный синдром не
преодолевался в один день.
Сложно приходилось Бутейковским методистам на первых порах. Куда как сложно! Занимались с больными по
три раза в день. В обед Гончарова сменяла Наташу Воронову. К вечеру тяжкий крест методиста принимал на
себя Коля Скворцов.
Но слова «сменялись» можно было понимать лишь весьма условно. Ведь практически никто из них не уходил
при «замене» по-настоящему отдыхать. Всем находилось здесь же какое-нибудь дело. Скажем, когда занятия
вместо Вильмы Францевны вела Наталья Степановна - Гончарова тут же неподалеку заполняла истории
болезней.

Занимались в вестибюле возле столовой, а самим поесть было некогда. С больными вместе вроде бы не
положено, а служебный буфет (как будто специально в честь их приезда...) то и дело закрывали на какой-либо
«мелкий ремонт».
Причем обычно это происходило, что называется, буквально перед самым их носом. Местные сотрудники, как
водится, уже успевали поесть, а к моменту появления на пороге сибиряков вдруг ни с того, ни с сего
переставала идти и горячая и холодная вода. Либо неожиданно отказывали электропечи... В общем, «помощь»
прибывшим на апробацию метода оказывалась буквально со всех сторон...
«Хватит, хватит! Бросаем все дела, идем в пышечную. Иначе вы у меня здесь ноги протянете»,- командовал под
конец дня взбешенный подобной «заботой» хозяев Бутейко. И чуть ли не силой уводил своих изголодавшихся
соратников на подкормку.
Подобная фанатичная преданность делу не на шутку бесила ребровцев. Видя, как носится на шестой этаж

беременная Воронова (спеша вовремя подменить измотанную вконец Вильму Францевну), грузная «тетя-
лошадь» в ужасе закатывала глаза.

- Смотрите, милочка. Так недолго и ребеночка по дороге потерять,- как-то не выдержала она.- Неужели у вас
все такие идейные?..- ее по-коровьи выпуклые глаза задержались на большом животе Натальи Степановны.
- Не беспокойтесь, Аполлинария Викторовна, не потеряю! - с плохо скрываемой неприязнью повернулась к ней
запыхавшаяся от быстрого подъема Воронова.- Вот если бы в вашем буфете еще и наших сотрудников кормили
- нам, вряд ли пришлось бы так торопиться! А насчет идейности,- Наталья Степановна заметила, как налились
желчью округлые, на выкате глаза диагностики,- то ведь она у каждого своя... У вас одна - у нас другая.