L. Последняя ночь в крепости
Когда в крепости погасили все огни, Атос долго стоял в темноте и смотрел в окно в сторону противника, туда, откуда стреляли турецкие батареи. Он твёрдо решился завтра пойти на вылазку и погибнуть, поставив точку в этой жизни, которая отныне была для него лишь обузой. Ему было жаль расставаться со своими друзьями, д’Артаньяном, Портосом и Арамисом, но мысль о гибели Рауля сжимала его сердце такими жестокими тисками, что даже радость общения с боевыми товарищами не могла притупить эту боль.
— К чему влачить эту жалкую жизнь старика, когда сына больше нет и никто мне его не вернёт? — думал он.
Теперь, когда факел отцовской любви погашен коварной судьбой, Атос ощущал себя бесплодным сухим деревом, которое понапрасну занимает место и заслоняет свет молодым побегам. В этом дереве уже не осталось жизненных соков, оно не стремилось к выживанию, и ни одной зеленой почки, не единого листочка не приходилось ожидать на его сухом и морщинистом стволе. Взглянув с презрением на бутыль с вином, которую ему принес слуга, он подумал: «Как далеки те времена, когда я радовался доброму вину! С появлением в моей жизни Рауля я совсем перестал пить. Для чего берёг я своё здоровье? И кому теперь я собираюсь подавать пример своей трезвостью? Ночь такая длинная, эта последняя ночь в моей жизни. Почему бы не сократить её парой глотков этого старого доброго вина?»
После этих мыслей Атос решительно наполнил кубок, стоявший тут же и залпом выпил его содержимое. Вкус вина показался ему необычным, он почувствовал слабый привкус мускатной горечи и ещё каких-то неведомых трав.
«Неужели вино отравлено? — подумал он. — В лагере герцога были шпионы? А, впрочем, какая разница? Так даже лучше и проще! Ведь я не самоубийца и не трус, я всего лишь отдаюсь течению, которым увлекает меня Судьба!». После этого Атос вылил остатки вина из бутылки в кубок и осушил его ещё более решительно, чем в первый раз.
Голова его закружилась, темные силуэты обстановки в комнате поплыли и закачались.
«Как всё просто и легко! — подумал граф. — Скоро мы встретимся, Рауль! Я иду к тебе!»
С этой мыслью граф рухнул на постель и погрузился в глубокий сон.
Ему снился цветущий сад, в котором он повстречал Рауля. Юноша вел под руку мадемуазель де Лавальер.
— Отец, господь соединил нас! — воскликнул Рауль.
Мадемуазель сделала книксен и склонила перед Атосом голову.
— Мадемуазель, я прощаю вам то зло, которое вы причинили моему сыну, поскольку в конце концов он обрёл покой, — проговорил Атос. — Ступайте с миром.
С этими словами он обнял Рауля.
— Что вы себе позволяете?! — воскликнул Рауль голосом Людовика XIV.
Атос отпрянул и увидел, что он обнимает Короля.
— Ваше Величество, я не думал вас оскорбить, — ответил Атос. — Я полагал, что вы – это мой сын.
— Он решил, что я могу предпочесть его сына Вашему Величеству! — презрительно вскрикнула мадемуазель де Лавальер. — Боже, как слепы все эти провинциальные отцы добропорядочных болванов!
— Уведите его прочь! — воскликнул Король. — Эй, кто-нибудь! В Бастилию этого бунтовщика.
К Атосу мягкими шагами подошли с двух сторон герцог де Бофор и Фуке, взяли его под руки и мягко повели куда-то в сторону.
— Не волнуйтесь, граф, тюрьма – это спокойствие и отдых! — мягко сказал Бофор.
— Вместе с вами мы чудно проведем остаток дней в заточении, — подхватил Фуке.
— Идите же к нам, мы вас заждались! — воскликнул неизвестно откуда возникший комендант Бастилии де Безмо. — Ваша камера – номер третий.
Фуке и Бофор повели Атоса по нескончаемым лабиринтам, после чего перед ним распахнулась железная дверь.
В комнате на табурете спиной к двери сидел какой-то человек. Когда Атос и его сопровождающие вошли в камеру, человек поднялся и обернулся. Этот человек был точным отражением Атоса.
— Брат мой! Вы пришли навестить меня? — воскликнул двойник Атоса.
— Кто вы? — спросил Атос.
— Ваш брат и ваша тень! — ответил двойник. — Каждый человек имеет своё второе «я». Неужели вы не знали? Герцогини, вообразите, граф нечего о нас не знал!
Откуда-то из глубины камеры вышли две герцогини де Шеврёз, обе они были молодыми и прекрасными.
— Граф, вы так наивны! — воскликнула та, что стояла левее.
— Которую же из нас двоих вы любили? — подхватила та, что стояла правее.
— Оставляю вас в этом милом обществе, — произнес двойник Атоса голосом Короля, — а сам я отправляюсь на свободу.
Атос пригляделся к своему двойнику и с ужасом увидел, что этот человек как две капли воды похож на Короля.
— Погодите-ка! Ведь вы нашли это в траншее? — сказал двойник Короля, указывая на шпагу Атоса, висевшую в ножнах на перевязи.
С этими словами он вытащил из ножен Атоса фамильную шпагу, внимательно посмотрел на её рукоятку и произнес.
— Эта шпага не принесла вам счастья, граф, но доставила много горя, — сказал двойник Короля. — Теперь же она принесёт вам облегчение.
С этими словами он вонзил шпагу в грудь Атоса.
Атос почувствовал тепло, исходящее из его груди, увидел яркую вспышку света, после чего провалился в беззвучную тьму, где все чувства оставили его, кроме зрения, которое сообщило ему, что вокруг него разлилась сплошная тьма.
Лишь где-то вдалеке слабо пульсировала далёкая фиолетовая звёздочка. Она пульсировала в так с ослабевающим пульсом графа. Но вскоре её мигание стало замедляться, а свет становился всё более и более тусклым и, наконец, погасла и она.
LI. Ещё одна часть приказа Короля
Через несколько дней после описанных событий д’Артаньян и Портос прибыли на Крит. Та часть побережья, которая ещё контролировалась союзниками, охранялась французскими отрядами. С одним из кораблей, доставивших в крепость по распоряжению д’Артаньяна закупленный им тут же порох, боеприпасы и продовольствие, прибыли и наши друзья. На основании своего высокого воинского звания и пользуясь сохранившимся у него приказом Короля, д’Артаньян организовал и возглавил эту небольшую морскую экспедицию, в успешной которой не верил ни капитан судна, ни его команда. Но, повинуясь д’Артаньяну, корабль отплыл и, несмотря на обстрел береговой артиллерии с турецкой части острова, штурману, следуя командам д’Артаньяна, удалось провести корабль в относительной безопасности к намеченной им цели. Штурман следил, чтобы корабль не сел на мель, а д’Артаньян отдавал команды о резких маневрах, позволивших увернуться от редких пушечных выстрелов с турецкой стороны.
Доставленный груз был с радостью принят комендантом крепости, который проводил д’Артаньяна и Портоса в комнаты одной из внутренних башен как самых желанных гостей.
— Доставленный вами груз как нельзя более кстати! — спросил Гримальди. — Но поскольку капитан королевских мушкетёров с такими широкими полномочиями прибыл без войска, вы, вероятно, привезли нам какой-то приказ вашим частям от Короля Франции? Или же вы берёте командование какой-то частью защитников крепости под своё начало?
— Его Величество давно не получал вестей из крепости и направил меня выяснить, как обстоят дела, какая требуется помощь и в какие сроки можно ожидать завершения кампании, — ответил д’Артаньян.
— Нам нечем порадовать Короля Франции, — мрачно ответил Гримальди. — Мы будем удерживать крепость столько, сколько сможем, но её сдача туркам – лишь вопрос времени.
— Чёрт побери, у вас же здесь несколько тысяч бойцов! — воскликнул Портос.
— Наши силы стеснены в действиях, тогда как силы Османской империи превосходят наши многократно, в особенности, на море. — ответил Гримальди. — Они окружают нас, методично разбивают стены крепости. Я удивляюсь, как вам удалось проскочить мимо их боевых кораблей.
— Немного искусства и очень много удачи, — ответил д’Артаньян. — И всё же, неужели нет никакого средства спасти положение?
— Несколько дней тому назад к нам приходил один монах, который сообщил нам, что он послан генералом Ордена иезуитов, — ответил Гримальди. — Он предложил нам средство борьбы с турками.
— В чем же оно состояло? — спросил д’Артаньян.
— Он предложил нам разбросать по побережью мертвую рыбу, посыпанную неким таинственным веществом, — ответил комендант. — По его словам, чайки, которые питались бы этой рыбой, занесли бы впоследствии на османские корабли смертельную болезнь, от которой в турецком лагере начался бы мор, после чего турки должны будут отступить.
— Это не война, а подлость, — ответил д’Артаньян. — Впрочем, подлость и война – синонимы. В греческой книге по тотальной войне любая подлость в отношении врага вполне допускается, так как считается лишь ещё одним способом ведения войны. На то она и тотальная. А других войн не бывает. Так что война не знает никаких законов, кроме победы любой ценой, к которой стремятся две стороны, а достигает её в лучшем случае одна сторона. Но бывает и так, что победа не достаётся никому. Но что сказал относительно своего метода этот иезуит? Каким образом чайки, принеся эпидемию на турецкие корабли, не затронули бы корабли французского и венецианского флота?
— Этот же вопрос мы задали монаху-иезуиту, — ответил Гримальди, — на что он отвечал, что знает лекарство, способное полностью излечить любого, кто заразится этой смертельной болезнью.
— Какова же доза такого лекарства на одного больного? — спросил д’Артаньян.
— Иезуит говорил, что одной склянки такого лекарства достаточно для излечения пяти человек, — ответил Гримальди.
— В крепости около десятка тысяч солдат и ещё около четверти этого количества – женщины и старики! — воскликнул д’Артаньян. — Добавьте сюда флот двух государств! Вам потребуется несколько бочонков этого лекарства и целый штат врачей! Кроме того, эпидемия распространилась бы и на материковую зону, она могла стать вовсе неуправляемой!
— Именно поэтому мы отклонили предложение иезуита, — ответил Гримальди.
— И вы были совершено правы, комендант! — воскликнул д’Артаньян и крепко пожал руку Гримальди. — Холодное оружие, мушкеты, ружья и пушки – вот настоящее оружие войны! Яды, изобретенные в Италии, и применяемые иезуитами, надеюсь, никогда не будут применяться в войнах в таких количествах, когда результат может выйти из-под контроля. Я надеюсь, что этот монах не вознамерился сам реализовать свою идею?
— Нам показалось, что он равнодушен к исходу кампании, и наш отказ воспользоваться его предложением как будто ничуть не смутил его, — ответил комендант. — Он удалился без тени эмоций, и мне доложили, что он отплыл на побережье на небольшом корабле в сопровождении какого-то мрачного человека, выполнявшего роль шкипера и слуги.
— Как он выглядел? — спросил д’Артаньян.
— Весьма молодой человек среднего телосложения с глубоко посаженными глазами и широкими надбровными дугами, — ответил Гримальди.
— Нет, это не Арамис, — сказал сам себе д’Артаньян.
— Что вы сказали, простите? — переспросил комендант.
— Ничего, я просто размышляю вслух, — ответил капитан. — Могу я переговорить со своими соотечественниками? Я бы хотел видеть герцога де Бофора.
— К несчастью… — проговорил Гримальди, — впрочем, я вижу, к нам идёт граф де Гиш, он расскажет вам всё, что вас интересует, мне же позвольте вас оставить, чтобы заняться подготовкой к дальнейшей обороне крепости.
— Всего доброго, комендант, и удачи! — ответил д’Артаньян, приложив два пальца к шляпе, отдавая таким образом честь коменданту как равному себе по званию. — Граф, я безмерно рад видеть вас! Вы, я вижу, не ранены! Фортуна хранит вас!
— Я лишился двух пальцев, но это пустяки, в отношении меня Фортуна пока более милостива, чем в отношении других командиров, — со вздохом ответил граф де Гиш. — Лучше бы мне было погибнуть в этой вылазке.
— Что вы такое говорите, граф! — удивился д’Артаньян. — Кому же досталось на этот раз от своенравной греческой богини удачи?
— Образность вашей речи, капитан, улетучится после того, как я назову вам имена погибших, — ответил де Гиш. — Наш главнокомандующий, герцог де Бофор бесследно исчез в ходе ночной вылазки.
— Не может быть! — воскликнул д’Артаньян. — Бесследно исчез? Как же может пропасть человек на глазах у множества сражающихся?
— Хотя ночь и была лунная, в момент высадки тучи закрыли луну, мы сражались почти в полной темноте. Лишь изредка вспышки от выстрелов наших и вражеских мушкетов освещали поле боя, да ещё четыре раза взорвались бочонки с порохом, которыми мы уничтожили две турецкие пушки и обрушили два их подкопа под крепость, — с грустью ответил де Гиш. — Вылазку можно было бы назвать удачной, если бы не потеря нашего главнокомандующего. Герцог был отчаянным воякой, он совершенно не замечал опасности, и, по-видимому, погнался за каким-то особенно яростно сражающимся турком, в пылу погони слишком далеко оторвался от отряда и был убит, или захвачен в плен.
— Это большое несчастье! — воскликнул д’Артаньян. — Не приходили ли после этого парламентеры с предложением вернуть герцога за соответствующий выкуп?
— Никаких парламентеров не было, — ответил де Гиш.
— Значит, герцог погиб, — сказал капитан скорее себе, чем де Гишу. — Король не простит нам этой потери.
— Герцог был неудержимым человеком, управлять которым было не под силу даже Королю. Даже кардинал Мазарини не мог ничего поделать с его своенравным характером. Мы могли лишь выполнять его приказы и стараться защитить его, как могли. Но я не снимаю с себя вины за это трагическое происшествие, — ответил де Гиш. — Самое разумное для меня – это погибнуть так же славно, как погиб мой командир, и как погиб виконт де Бражелон.
— Виконт де Бражелон?! — вскрикнул д’Артаньян. — Вы сказали, что виконт де Бражелон погиб?
— Раздавлен рухнувшей от взрыва пушкой, — вздохнул де Гиш. — По-видимому, перед этим он был ранен, поэтому и упал во вражескую траншею, где и нашёл свою смерть.
— Несчастный юноша! Какая злая судьба! Бедный Рауль! — воскликнул д’Артаньян. — Несчастный Атос! Он этого не переживёт. Прости меня, граф де Ла Фер за то, что я принесу тебе такую злую весть!
— Вы говорите о графе де Ла Фер? — удивился де Гиш. — Вы, следовательно, знаете, что он недавно прибыл в крепость?
— Так граф в крепости? — удивился капитан.
— Уже нет, — горестно вздохнул де Гиш. — Узнав о гибели своего сына, граф, по-видимому, выпил отравленное вино. Его нашли наутро следующего дня бездыханным в его постели. Три офицера, имеющие какие-то полномочия от Короля, погрузили его тело в гроб и увезли на материк.
— Три офицера? С полномочиями Короля? — воскликнул д’Артаньян. — Опять какие-то офицеры и какие-то чёртовы полномочия? Кто читал эти приказы?
— Я их читал, капитан, поскольку после гибели герцога я остаюсь старшим офицером французского войска в этой крепости, — ответил де Гиш.
— Что же в них было сказано? — спросил капитан.
— Всё очень туманно, — сказал де Гиш. — В бумаге было сказано, что предъявители этого документа действовали по распоряжению Короля и во благо Франции, а также о том, что всем офицерам сухопутных и морских сил Франции надлежит оказывать всяческое содействие этим офицерам в их миссии по аресту или казни государственных преступников.
— Тот же стиль и те же необъятные полномочия! — в отчаянии проговорил капитан. — Были ли там имена этих офицеров?
— В бумаге, которую мне показали, стояло лишь одно имя, — ответил граф. — Это имя – лейтенант дю Шанте.
— Дю Шанте, — задумчиво произнёс д’Артаньян. — Я не знаю такого лейтенанта в королевской гвардии. Но я познакомлюсь с ним, черт побери! Граф, мы вынуждены оставить вас, поскольку я также выполняю приказ Короля и должен ехать дальше.
— Что ж, — ответил де Гиш, — корабль, на котором вы прибыли, уже разгрузили, и в него погрузили самых тяжелых раненых. Я предлагаю вам отобедать, после чего вы можете отплывать.
— Пообедаем на корабле, если кусок полезет мне в горло после всех ошеломительных новостей, которые вы мне сообщили, граф, — ответил д’Артаньян. — Сегодня – худший день в моей жизни! Боюсь, я утратил вкус к еде на многие дни. Три смерти в два дня! И какие люди! Граф, я желал бы встретить сейчас десяток-другой турков, чтобы насадить их на свою шпагу, однако, я должен спешить к Королю, чтобы спасти честь графа де Ла Фер и его сына, если уж спасти их жизни мне не удалось!
— Неужели чести столь достойных людей может что-то угрожать? — удивился де Гиш.
— И в очень сильной степени! — ответил д’Артаньян. — По-видимому, какие-то недоброжелатели очернили графа де Ля Фер и его сына в глазах Короля. Его Величество ожидал от них самых эксцентричных выходок.
— Если воевать под знаменем Франции, не щадя своей жизни, считается эксцентричной выходкой, — заметил де Гиш, — тогда здесь полно подобных людей. Те же, кто свою честь ценит меньше жизни, остались во Франции.
— Поскольку с недавних пор вокруг Его Величества появились люди, убеждающие его не слишком доверять моим словам, я прошу вас, граф, составить рапорт о гибели виконта де Бражелона и графа де Ла Фер как можно точнее и как можно быстрее.
— Такой рапорт уже составлен в двух экземплярах. Один предназначен Королю, а другой я намеревался отправить нотариусу графа де Ла Фер в Блуа, — ответил де Гиш.
— Вы чудесный человек, граф! Дайте мне оба экземпляра, я обещаю вам доставить их быстрей и надежнее, чем любая почта мира.
— Поднимемся ко мне в кабинет, — ответил де Гиш, — это займёт не более пары минут.
— Благодарю, граф! Идёмте, — ответил капитан.
Взяв протянутые ему два запечатанных конверта, д’Артаньян протянул де Гишу руку для рукопожатия, но, повинуясь какой-то неведомой силе, эти двое вдруг обнялись так, словно были давними друзьями и расставались на долгие времена.
— Я знал вас, как ловкого придворного, граф, — сказал д’Артаньян, — из чего заключаю, что я вовсе не знал вас! Теперь я вижу перед собой бравого военного, с которым я счастлив познакомиться.
— Я ни то и ни другое, — с грустью ответил де Гиш. — В качестве придворного я постоянно совершаю ошибки, влюбляясь в ту, которую любить мне никак нельзя. В качестве военного я, как мне кажется, ошибок не совершаю, но военная Фортуна очень строга ко мне. Я предвижу, что на этом поприще я найду свою смерть, но эта судьба нисколько меня не пугает.
— И в этом вы правы, доложу я вам! — живо сказал д’Артаньян. — Смерть на своей постели среди склянок с лекарствами и в окружении рыдающих сиделок, которые только того и ждут, что вы испустите дух и освободите их от тягостной обузы ухаживать на немощным стариком! Такую перспективу я не пожелаю и врагу. То ли дело упасть с коня, сраженным пулей или вражеским ядром! Быть как герой похороненным под знаменем Родины в окружении солдат, которые не изображают скорбь, а действительно скорбят о потере боевого товарища. Такая судьба, надеюсь, предначертана и мне. Но не спешите с этим! Сражайтесь так, как велит долг, однако, не подставляйтесь под пули почём зря. Прощайте же!
— Прощайте, капитан, — ответил де Гиш.
— Портос, мы едем! — воскликнул д’Артаньян, обращаясь к гиганту, который изучал фортификационные сооружения крепости в сопровождении одного из младших офицеров. Свесившись с крепостной стены, он разглядывал оборудование подходов к крепости, не обращая внимания на пушечные выстрелы с турецкой стороны. — Удивительно разумно устроенная крепость! — воскликнул он, наконец, спускаясь к д’Артаньяну.
— Чёрт бы побрал и эту крепость, и её архитектора, и тех, кто её осаждает, и тех, кто её обороняет! — ответил д’Артаньян. — Идёмте, Портос. Я должен рассказать вам нечто важное. Но только не сейчас, ради бога. У меня нет на это сил. Скорее на корабль и домой, во Францию!
— Так мы не будем искать Рауля? — спросил Портос.
— Здесь мы его уже не найдём, — ответил капитан со злостью. — Будь проклята эта крепость и эта война! Едем.
И друзья поспешили на корабль. В дороге друзья почти не говорили, поскольку каждый был погружен в свои мысли. Кроме того, на корабле было множество посторонних людей, что не давало возможности откровенно поговорить без опасения быть услышанным.
Всю дорогу капитан думал о том, что жестокий приказ Короля привести ему свидетельство гибели своих друзей необъяснимым образом исполняется сам собой. Если свидетельства гибели Портоса не потребовали осуществления этой гибели, то в отношении Рауля и Атоса судьба распорядилась иначе. Какая-то мистическая сила заставляла сбываться этот приказ вопреки всем усилиям д’Артаньяна, отчего он чувствовал бессилие и ярость загнанного в клетку льва.
«Если так пойдёт дальше, — думал он, — я вскоре получу известие о смерти Арамиса! Надо решительно кончать эту игру в кошки-мышки со свидетельствами о смерти моих друзей! Я пошел неверным путем! Следует бороться не со следствиями, а с причиной».
LII. Проклятья маршальскому жезлу
— Никогда бы не подумал, сколько ненависти может у меня вызвать мысль о получении маршальского жезла! — сказал с ожесточением д’Артаньян, когда друзья сошли на берег.
— То же самое подумал и я о титуле герцога, когда понял, что мне он не светит, — ответил Портос и подмигнул.
— Меня приводит в бешенство как раз противоположная мысль. Есть все основания полагать, дорогой Портос, что этот жезл преследует меня и будет мне насильно вручен, чтобы я его зашвырнул в море! — ответил капитан.
— Зачем же швыряться такими великолепными предметами? — удивился Портос. — Ведь это знак королевского уважения и чрезвычайно высокой власти.
— За каждое удовольствие, Портос, приходится платить свою цену, — возразил д’Артаньян. — Есть те из них, за которые приходится платить заранее, а те, которые кажутся бесплатным, таковы, что расплачиваться за них иногда приходится всю жизнь. Но есть и такие, которые можно получить лишь, отдав часть себя, или, что гораздо хуже, попросту уничтожив в себе то лучшее, что ещё оставалось. Так вот цена, которую мне приходится платить за этот проклятый маршальский жезл меня чрезвычайно не устраивает! Она даже выше, чем моя жизнь!
— Так не платите её, д’Артаньян, и вы не получите этот жезл, который начал раздражать вас прежде, чем вы его получили! — ответил Портос.
— Чёртова Фортуна решила заплатить эту цену без моего согласия! — ответил д’Артаньян. — И хотя я никогда не поднимаю руку на женщин, кроме тех случаев, когда они сами об этом просят, если бы эта дрянная девка, называемая Фортуной, появилась здесь и сейчас, клянусь, я вколотил бы её в землю по самую маковку!
— Вы получили известие о том, что часть условий, которые перед вами поставлены, исполнились сами собой, — задумчиво проговорил Портос.
— Именно, Портос, именно! — воскликнул д’Артаньян.
— А поскольку эти условия были в предоставлении доказательств смерти ваших друзей, вы получили одно из таких доказательств, — продолжил Портос, снимая шляпу. — Кто из двоих? Говорите же!
— Тысяча чертей! — воскликнул д’Артаньян. — Я не могу! У меня язык не поворачивается сказать такое!
— Атос, — прошептал Портос хриплым голосом, роняя шляпу на землю.
— Чёрт побери, оба! — крикнул д’Артаньян. — Слышите ли вы меня, Портос! Они оба погибли!
Портос нежно сжал в своих объятьях д’Артаньяна, прижимая его к своему сердцу.
— Лучше бы мне было остаться в пещере Локмария, чем узнать о таком несчастье, д’Артаньян, — сказал он. — Мы с вами – бывалые вояки и в любой момент готовы предстать перед всевышним, но юный Рауль был ещё так молод. А граф, ведь он его так любил!
— Эта любовь его и сгубила, — вздохнул капитан. — Мне сказали, что граф, узнав о гибели Рауля, принял на следующую ночь яд.
— Это большой грех, но я его не осуждаю, — сказал Портос. — Однако, граф не такой человек, чтобы умирать такой смертью. Я бы ожидал, что он пойдёт в атаку на следующий день, или встанет во весь рост на крепостной стене с мушкетом в руке.
— Чёрт побери, вы правы, Портос! — воскликнул д’Артаньян. — Такие люди, как граф де Ла Фер, не принимают яд по собственной воле. Его отравили шпионы Кольбера!
— В таком случае мы едем в Париж, чтобы убить Кольбера и всех его шпионов, — просто ответил Портос. — Во всяком случае месть – это лучший способ пережить горе!
— Портос, вам нельзя показываться в Париже! — воскликнул д’Артаньян.
— А вы попробуйте меня остановить! — отозвался гигант. — Когда дело зашло до того, чтобы отомстить Кольберу за моего друга и его сына, нет такой силы, которая остановит меня.
— Кольбер, Кольбер, чёртов Кольбер! — воскликнул д’Артаньян. — Портос, мы не едем в Париж.
— Как же так? — удивился барон. — Разве мы не собираемся отомстить Кольберу?
— Послушайте, Портос, мы отомстим тому человеку, который является истинным виновником смерти наших друзей! — воскликнул д’Артаньян. — Мне надоело прятать своих друзей и добывать свидетельства об их смерти, фальшивые или подлинные! Кольбер – всего лишь инструмент в руках того, кто решил играть нашими жизнями и нашей честью! Мы не будем расправляться с оружием, мы ударим по руке, которая его направляет! Мы едем в Пиньероль, на остров Сен-Маргерит!
— Но после этого ведь вы позволите мне придушить Кольбера? — спросил Портос.
— Это не понадобится, Портос, — ответил д’Артаньян. — Худшее наказание для человека, который предпочитает быть орудием зла, это предоставить этому орудию ржаветь в безвестности. Кольбер отправится в тюрьму, пожизненно. Каждую минуту своей жалкой жизни он будет помнить об убийстве Атоса и Рауля, я позабочусь о том, чтобы напоминания о его злодеяниях преследовали его день и ночь. Это будет не простая тюрьма, это будет, так сказать, подземелье для особо злостной персоны, выполненное по индивидуальному заказу! Чёрт побери, я человек весьма добрый и отходчивый, но если Кольбер – истинный виновник смерти Атоса и Рауля, я устрою ему такую жизнь, которую не пожелал бы и самому Сатане. Но прежде мы отсечём ту руку, которая им управляет!
— Мы убьём Короля? — спросил Портос без тени сомнения относительно допустимости такого преступления. — Поступим с ним также, как Кромвель поступил с Карлом Первым?
— Мы накажем его, не убивая, — ответил д’Артаньян. — Он будет вынужден раскаяться в своей мстительности. А после этого мы займёмся Кольбером.
LIII. Этические сомнения д’Артаньяна
— Позвольте, дорогой Портос, задать вам несколько вопросов относительно этической стороны моего замысла, — сказал д’Артаньян после некоторого раздумья.
— Д’Артаньян, вы пока ещё не посвятили меня в ваши планы, поэтому мне будет затруднительно дать вам свой совет, — ответил Портос. — Кроме того, разве я – специалист в области этики? Моё дело всегда было сражаться с врагом, а врагов для меня выбирали командиры, или вы, мои друзья!
— Портос, Портос, перестаньте скромничать! — возразил д’Артаньян. — Столько лет мы с вами знакомы, мы – закадычные друзья, а вы всё время прикидываетесь этаким простофилей! К чему это привело? Арамис не дал себе труда посвятить вас в свои замыслы, и я не поздравляю его с этим. Что-то подсказывает мне, что вы согласились бы помогать ему и в том случае, если бы он честно раскрыл перед вами все свои планы. И даже если бы вы с чем-то из этого были не согласны, вы всё равно не оставили бы его одного со своими проблемами. Да и это пресловутое герцогство и пэрство вам не нужно! Вам просто было скучно в своём Пьерфоне!
— Всё так, д’Артаньян, не буду спорить, — согласился Портос. — Должен признаться, что я понял, что Арамис водит меня за нос чуть раньше, чем он решил признаться мне в этом, так что его признание не так уж шокировало меня, как могло бы. Но, повторяю, вы меня не познакомили со своим планом, и я не считаю себя экспертом по этике.
— Портос, ваше огромное сердце намного лучше отличает добро от зла, чем вся набожность Арамиса и весь аристократизм Атоса вместе взятые! — воскликнул д’Артаньян. — Будь моя воля, я именно вас поставил бы Папой Римским, и всех, кому вы отпустили грехи, я бы после смерти направлял прямиком в рай. Мнение Святого Петра для меня не является таким авторитетом, как ваша оценка этической стороны любого поступка! Что касается моих планов, я целиком открыт перед вами. Король Франции объявил мне войну. Я смирился бы перед ним, если бы он объявил её мне одному, или даже только мне и Арамису. Но он объявил её мне, вам, Атосу и Раулю. На вас, Портос, он обижен за то, что вы стали невольным помощником заговора Арамиса. Здесь я хотя бы могу понять логику его рассуждений и причины его ненависти. На Атоса он рассержен совершенно безосновательно, только лишь потому, что он является одним из нашей четвёрки, следовательно, вашим другом и другом Арамиса. Но при чём здесь бедный Рауль? Он виновен лишь в том, что ему нанесена смертельная обида, и нанёс её сам Король! Его Величество мстит тем, кого сам же и обидел! Логика его действий – логика обиженного ребёнка. Но ведь он далеко не ребёнок. Он – Король Франции. Он обязан руководствоваться иными соображениями!
— Я добавлю к этому, что в этой логике никак не укладывается то, что он объявил войну именно вам, — ответил Портос. — Я и Арамис вели себя по отношению к нему как заговорщики, враги. Атос проявил неуважение к Королю и продемонстрировал нарочитое непослушание, а Рауль – причина этого неуважения и непослушания. Но у него нет никаких причин обижаться на вас! Признайтесь, д’Артаньян, вы объявили войну Королю потому, что он объявил её вам.
— Чёрт меня подери, Портос! — воскликнул д’Артаньян, после чего добавил несколько крепких гасконских словечек, о смысле которых Портос мог только догадываться по интонации. — Вот почему я обратился к вам как к эксперту по этике! Ведь вы, похоже, чертовски правы! Смерть Атоса и Рауля были лишь последней каплей, переполнившей чашу моего долготерпения. Моё недовольство возникло раньше, когда Король только вручил мне этот проклятый приказ! Я думал, что я смогу перехитрить его, а мне сразу следовало бы понять, что это – война! Я относился к Королю с терпением по той причине, что надеялся легко переиграть его, но когда я увидел, что это именно он переигрывает меня, моя терпеливость закончилась, и возникла ненависть. Вы открыли мне мою душу, которую вы понимаете лучше, чем я сам!
— Вряд ли вас можно осуждать за те чувства, которые вызывает у вас вся эта тухлая ситуация, — сказал Портос. — За Атоса и за Рауля я сам готов задушить Людовика вот этими руками, несмотря на то, что он – наш законный Король, что по возрасту он нам годится в сыновья, и не принимая во внимание то, что он, быть может, считал, что всего лишь защищает себя и свою власть от пятерых мятежников. И когда вы, д’Артаньян, сказали, что простили бы Королю войну, объявленную только вам и только Арамису, вы были искренни, и я вам верю. Вы не стали бы стремиться устранить Короля, если бы он угрожал только вам. И вы не ополчились бы на него только из-за Арамиса по двум причинам. Во-первых, Арамис сам виноват, он первый покусился на Короля, так что ответную войну он заслужил. Во-вторых, Арамиса не так легко взять. Во всяком случае, проще двумя пальцами изловить и удержать живого угря, чем изловить и наказать Арамиса.
— Так и есть, — согласился д’Артаньян.
— Что ж, англичане на своих судилищах решили, что Король – это не власть, данная от Бога, а лицо, получившее власть в силу исторически сложившейся системы выдвижения лидеров из народа. И этому лидеру надлежит заботиться о благе государства, равно как о благе каждого законопослушного гражданина этого государства. Если Король не выполняет этих функций, народ имеет право лишить его прав Короля. А если Король совершал преступления против народа, народ, ко всему прочему, может ещё и судить его.
— И вы согласны с этим, Портос? — спросил д’Артаньян.
— Когда мы с вами старались спасти Карла Английского от казни, мы не рассуждали на эту тему, мы просто последовали за Атосом, — ответил Портос. — Но случилось то, что случилось. По-человечески мне очень жаль беднягу Карла. Однако, я долго размышлял на эту тему. У Карла был миллион ливров, но он не выплачивал жалованье своим солдатам. Кромвель выплатил шотландцам половину долга Карла, и они выдали ему Короля. Разве можно было поступить глупее, чем поступил Карл?
— Да, это было не самым лучшим правлением в истории Англии, но Карл полагал, что он является единственным источником законности в государстве, которое считал попросту своей собственностью, — ответил д’Артаньян. — Он родился в семье Короля, был воспитан как принц и всю жизнь жил с глубоким убеждением, что его семья – не просто одна из важнейших и знатнейших семейств в Англии, но что его семья владеет всей Англией и всем населением этого государства безусловно и вечно, как вы или я владеем своей шпагой, своим конём или своими сапогами. Что же вы от него хотите?
— Я от него уже ничего не хочу, но народ Англии хотел, по всему видать, от него того, что он дать не мог, — ответил Портос.
— Итак, вы, Портос, признаёте, что мы с вами можем восстать против Короля, который объявил нам и нашим друзьям войну, или же это будет предательством?
— Это будет предательством, но мы имеем на это право, поскольку это будет ответом на предательство, — просто ответил Портос.
— А затея Арамиса? — спросил д’Артаньян. — Оправдываете ли вы его?
— Чтобы его судить, надо знать все обстоятельства, которые вынудили его так поступить, — ответил Портос. — Я его простил, и даже сказал ему, что не собираюсь его судить, и не имею на это ни права, ни желания. Король его не простил. А по совести, мне кажется, что ошибка Арамиса была в том, что он не открылся вам и Атосу.
— И вам, Портос! — добавил д’Артаньян. — В первую очередь он должен был открыться вам!
— Что ж, я не спорю, — согласился Портос. — Возможно, он опасался, что я не приму его предложения.
— И что же, чёрт побери?! — воскликнул д’Артаньян. — Ведь вы имели полное право отказаться от этой затеи, если бы она была бы изложена вам честно и последовательно! Неужели Арамис опасался, что вы его выдадите?! Ведь это невозможно! Я исключаю это категорически!
— Конечно, я не выдал бы Арамиса даже если бы мою плоть терзали раскалёнными клещами! — ответил Портос. — И мне грустно думать, что Арамис мог подумать, что я способен на такое предательство дружбы. Но, полагаю, что он опасался другого. Он опасался, что я потребую, чтобы он ознакомил со своим планом вас, д’Артаньян, и Атоса. И я потребовал бы от него этого. Кроме того, он, вероятно, опасался, что я мог бы сам рассказать вам об этом, если бы он не согласился поделиться с вами этой тайной. Но тут он ошибается. Если бы он запретил мне разглашать этот план вам, я бы не проговорился. Чужая тайна для меня святыня. Тем более, тайна одного из нас. Мне было бы очень грустно, что так сложилось, но я был бы нем, как могила.
— Мы все трое постоянно видели в вас, Портос, прежде всего, только гору мышц, — сказал со вздохом д’Артаньян. — А вы – философ похлеще Сократа, специалист по этике, почище Сенеки и Аристотеля, всех их вы могли бы заткнуть за пояс!
— Что ж, я готов сразиться врукопашную с этими вашими Сократом, Сенекой и Аристотелем, пусть выходят на меня втроём! — ответил Портос.
— Портос! — воскликнул д’Артаньян. — Идите вы к чёрту! Вы снова шутите, прикидываясь простачком!
— Вы меня раскусили! — ответил Портос и расхохотался. — Так что же? Идём свергать Его Величество Людовика XIV? Я готов!
— При двух условиях, Портос! — ответил д’Артаньян. — Мы его не свергнем, а поменяем на другого. Просто осуществим ту самую рокировку, которую задумал Арамис, и которую вы с ним осуществили.
— И которую вы, как я понимаю, повторили, после чего узник снова стал узником, а Король снова стал Королём! — подхватил Портос. — Рокировка, так рокировка. Не знаю, что это значит, но заранее согласен!
— Это как замена игрока в игре в мяч, — ответил д’Артаньян. — Второе моё условие состоит в том, чтобы вы не участвовали в этом.
— Это ещё почему? — возмутился Портос.
«Да уж! — подумал д’Артаньян. — Я хочу обезопасить его, но как мне уговорить его держаться подальше от опасности? Это невыполнимо!»
— Для вас у меня будет особое задание, — сказал д’Артаньян. — Вы будете моим резервом, моим тайным оружием. Если я попаду в Бастилию, вы явитесь и извлечёте меня из неё.
— Если бы для этого достаточно было моей силы, я бы это сделал, но, боюсь, для вторжения в Бастилию нужен ещё и ум, такой как ваш, или хотя бы такой, как у Арамиса, — возразил Портос.
— Вот именно с Арамисом вы меня и спасёте из Бастилии! — ответил д’Артаньян.
— Но как же и где же я его разыщу при необходимости? — спросил Портос.
— Портос, плохо же вы знаете нашего Арамиса! — ответил д’Артаньян. — Если я окажусь в Бастилии, возникнет необходимость меня спасти. И об этом Арамис непременно узнает. И у него непременно возникнет необходимость воспользоваться вашей помощью. А в этом случае он сам найдёт вас, где бы вы ни были.
— Но ведь Арамис думает, что я погиб в пещере Локмария! — возразил Портос.
— Шила в мешке не утаишь, — ответил д’Артаньян. — Аналогично всей Франции недостаточно, чтобы утаить, что в ней существует гигант по имени барон дю Валон! Рано или поздно Арамис узнает об этом. От нас лишь требуется, чтобы Арамис узнал об этом раньше, чем узнает Его Величество Людовик XIV со своими Кольберами. Вы поедете в Англию с важным поручением. И не спорьте! Не заставляйте меня раскаиваться в моей откровенности! Я не хочу повторять ошибку Арамиса, но мне было бы прискорбно узнать, что это не Арамис, а я допустил ошибку, доверив вам все свои планы со всей подробностью.
— Давайте это ещё обсудим, — сказал недовольный Портос.
— Мы ещё поговорим об этом, — ответил д’Артаньян. — Но чуть позже. Не находите ли вы, что пора перекусить?
— Самое время! — ответил Портос с воодушевлением. — За этими разговорами я совсем забыл, что война – войной, а еда – едой! То-то я смотрю, что у меня настроение как-то вроде бы постепенно скисает! А это просто надо перекусить!
Как и ожидал д’Артаньян, сытный и обильный обед существенно поднял настроение Портоса и тот, казалось, вовсе позабыл, что д’Артаньян собирается вершить свою месть Королю за жизнь Атоса и Рауля сам, без его, Портоса, помощи.
Полностью книгу «Д’Артаньян и Железная Маска» вы можете найти тут
Также читайте "Мемуары Арамиса" тут