" Я живу для тебя, сынок!" - эта фраза сопровождала Германа всю жизнь. Или преследовала?
Как только обняла первый раз, приложила к груди, Катерина поняла: вот он, смысл жизни, вот для кого вставать по утрам, есть, дышать. Он, единственный её мальчик, сыночек. С тонким носиком, с глазами цвета талой воды, так похожий на неё, Катерину.
Не спала ночами, слушала, дышит ли. Замучила педиатра, а всё ли с сыночком ладно? Докторица, толстая одышливая тетка в годах, не выдержала:
- Господи, мамаша, вы бы успокоились, пустырничку бы попили. Хлопчику только три месяца. Сколько забот предстоит: из армии ждать, женить. Поберегли бы себя.
Красная муть поплыла перед глазами. Как будто уже держала в руках повестку или собиралась в ЗАГС: " Мой! Не отдам!"
Катерина дышала тяжело, лицо и шея покрылись некрасивыми пятнами:
- Вам плохо?!
- Нет, спасибо!
- Вы бы, папаша, помогали жене, что ли, - докторица покачала головой совсем по - бабьи, - а то сделал дело и в сторону. Эх, мужики!
Сергей, муж, дернулся было забрать сына на руки, но Катя так глянула, что попятился.
Где была его хрупкая девочка? Чистая фурия, в горло, того и гляди, вцепится!
Мальчик сел, потом пополз. На шаг не отходила, никому не доверяла кровинку. Спала урывками. Когда Герман сказал первое :" Мама!" плакала: " Господи, сыночек, мальчик мой, для тебя живу!"
Тряслась над ним страшно. Гулять - только на детской площадке, на горку - ни- ни!
Первый крупный скандал с Сергеем произошел именно из-за этой треклятой горки. Отвлекся на минутку. Этой минутки хватило, чтобы пацан упал и сломал руку:
- Что ж ты за отец-то такой?! Как ты мог, как? Катя надвигалась на мужа растрёпанная, страшная. В руке кухонный нож, которым чистила рыбу.
- Не знаю, Кать. Виноват, конечно. Но это ж парень. Что ты над ним так трясешься?! Он же бегать должен, по деревьям лазить, жить, наконец!
- Ненавижу!
Кричала долго, низко, страшно. Эта ссора стала началом конца семьи.
Постепенно вытеснила мужа из всех семейных дел. Не человек - функция по добыче денег.
Была Катя, был Герман. А его, Сергея, рядом не было. Точнее, ему не дали быть рядом.
Смотрела, как уходит муж , спокойно. Ахнула, когда из кухни потянуло горелым, подгорела запеканка:
- Герман, солнышко, ну и растяпа же я! Без ужина чуть тебя не оставила.
Сергей тихо притворил за собой двери.
Герман рос бы живчиком, если бы ему позволила мать. Крупный, но подвижный, любил футбол, мечтал о велосипеде.
Со вздохом ходил в кружок выжигания и музыкалку. Слух был. Не было любви к музыке. Виолончель тяжким грузом давила на психику.
Но с раннего детства усвоил, что мама живёт для него, и не вынесет, если с ним что случится. Катерина всё свободное время проводила с сыном: гуляли, ходили в кино и музеи. Герман был начитанным, хорошо говорил по- английски, неплохо рисовал. Заслуга матери.
А хотелось во двор к пацанам. Просто потусить, поиграть в прятки, подраться, наконец. Но мама заходилась в непритворном ужасе: красные пятна покрывали лицо и шею, её начинало тошнить при мысли, что может случиться, залезь сын на велик или займись спортивной гимнастикой.
Маму любил. И отчаянно завидовал пацанам, чьи матери не падали в обморок из-за разбитой коленки.
Он был открытым, дружелюбным, очень общительным.
Но общаться было особо не с кем. В классе прослыл " ботаном" из- за нелюбви матери в школу, во дворе же с ним тоже особо не водились. А зачем? Неинтересно . Все знали, что дальше, чем за соседний дом мать Германа не пускает.
Постепенно в душе зрел бунт. Слишком тяжело, когда живут лишь тобой и только для тебя. Мечтал сбежать в армию,
Но Катерина вспомнила про бывшего мужа и свекров и их связи в военкомате. Белый билет сделали без особого труда, нашли сильную близорукость и ещё более сильное плоскостопие:
- Мама, не надо! Я хочу в армию, слышишь?! Я жить хочу.
Тогда мать достала упаковку таблеток от давления , на глазах у Германа медленно, одну за другой, положила на блюдце, налила стакан воды...
Сын успел выбить стакан из рук матери:
- Сыночек, милый, я не перенесу, если с тобой что случится!
Мать рыдала в голос. По лицу парня текли слёзы. В этот день он понял, что пленник. Пленник материнской любви, страха и чудовищного эгоизма.
Катерина старела, Герман из юноши превратился в мужчину. Мать жалел, понимал, что пропадёт без него. И тихо ненавидел за такую любовь: властную, всепожирающую, полубезумную.
Профессию себе выбрал сам, что удивительно. Неожиданно мать легко согласилась с выбором: преподаватель иностранных языков.
Герман выбрал английский и французский . Учеба затянула, занимался с удовольствием, это была отдушина, спасение от одиночества вдвоем с матерью .
В школу работать не пошел, занялся репетиторством.В голову пришла мысль открыть агентство для репетиторов по иностранным языкам. Кадры частично натаскивал сам, частично подбирал. И неожиданно дело пошло. Агентство " Респектитор" стало синонимом хорошей подготовки и в особых представлениях не нуждалось.
Катерина цвела и пахла. Ещё бы! Она наглаживала сыну рубашки, готовила домашние обеды-ужины, обеспечивала комфорт-уют и стояла на страже. Берегла от невест. Женщины , конечно, случались. Так, мимоходом и мимолетом. Относилась к этому философски: что ж, у мужчин есть потребности. Если потребности перерастали в чувства, у Катерины сразу обострялись невралгия, ишемия и гипертония, да настолько сильно, что барышни исчезали, понимая, что не выдержат конкуренции с неслучившейся свекровью.
Герман видел манипуляции матери, тихо сатанел от них, но она правда жила им и для него. До донышка, без остатка, всю жизнь.
Ответственность и благодарность тяжким грузом тянули вниз, не давали дышать. К тому же ни одна из женщин не зацепила настолько сильно и серьезно, чтобы сбросить это иго.
Пока в его жизнь не вошла Маша. Теплая, рыжая в россыпи веснушек- солнышку. Рядом с ней хотелось петь, жить, улыбаться.
Герман обалдел, когда понял, что тоже ей нравится. Маша преподавала японский. И учителем была талантливым и дотошным. Только строгой быть не получалось, да и не нужно было: ученики влюблялись сразу. И учились на совесть.
Катерина почуяла неладное. Уж больно сын скрытничал, а в глазах сияли солнышком:
- Ладно, веди знакомиться
- Правда? Герман обнял мать и закружил по кухне. Если бы посмотрел ей в глаза, ужаснулся.
Церемония знакомства прошла на удивление легко. Маша, поначалу смутившаяся, оттаяла и весело щебетала. Мать благосклонно слушала.
Как вдруг Машу вывернуло прямо на торт, от которого успели отрезать лишь пару кусочков. Мерзкая жижа стекала со скатерти на пол, капала с Машиного платья.
- Мне так неловко! Девушка чуть не плакала.
- Господи, Машуль, ты здорова? Герман перепугался. Маша всегда была веселой и жизнерадостной, - я вызову такси и довезу тебя до дома
- Маша, не смущайтесь, - голос Катерины был мягок и вкрадчив, с кем не бывает. Не переживайте так.
Герман вернулся домой под утро. Утром его ждал микс из давления с невралгией и сюрприз.
Роясь в шкафчике с лекарствами, в которых уже разбирался, как медбрат, нашел рвотное.
Что- то щелкнуло в сознании: внезапное Машино недомогание, удивительная любезность матери. А ещё вспомнил, что матушка не дала приготовить чай, хоть это в доме делал он, у Катерины так вкусно не получалось.
От ледяного бешенства затрясло. Катерина только взглянула на сына и поняла, что догадался.:
- Зачем, мама? Ты фактически травила человека таблетками? А если бы не рассчитала дозу?
- Хотела вызвать к ней отвращение. Нет картины гаже, чем блюющая баба!
- С меня хватит! Хватит тебя, этой жизни по щучьему велению по твоему хотению, хватит! Жил тридцать лет,как в каменном колодце. Мечты, желания, стремления - всё в жертву твоей дикой любви, мама!
- Господи, я живу для тебя, сыночек!
- Попробуй пожить для себя. Сама. И стать счастливой.
Иногда любовь может стать тюрьмой. И для любящего, и для любимого.
Всем добра!