"Пикник на обочине" мой любимейший в ранней юности роман братьев Стругацких. Я почему-то перечитывал его постоянно лет до двадцати, а потом перечитала от силы пару раз. Переключилась на поздние более социальные произведения Стругацких, которые как раз печатались в журналах, и романы про мир Полудня (их часто очень смаковала заново).
Сейчас вновь погрузилась в больной, искалеченный внутренний мир Рэдрика Шухарта и опять поразилась. Какой сильный и странный даже для братьев Стругацких роман. Единственный, где возникает в финале чуть ли не религиозное чувство, ведь мольба Шухарта к Золотому шару -- совершеннейший религиозный порыв. Миг, когда человек понимает собственное бессилие изменить что-либо в себе, и лишь уповает на чудо, молит высшую силу увидеть, прочесть свое сердце.
Мы слушали аудиокнигу в машине, я это не очень люблю, мне надо видеть текст (привычные островки фраз, очертания слов, которые воспринимались определённым образом когда-то, и эхо того восприятия влияет на нынешнее). И я постоянно думала, что мне чего-то не хватает. В этом любимом мною тексте мне не хватало глубины (что очень странно). Вроде и темы все знакомые, проблемы все те же самые, которые затронуты в других романах, человечество и сверхцивилизация, люди и непознанная угроза (или наоборот, дар). Но, всё как-то напрямую, как будто я выросла из этого текста. Хотя в финале, как всегда рыдала (ну, я вообще люблю порыдать). И при этом, например, роман "Волны гасят ветер", про который я уже писала, не вызвал у меня подобных ощущений.
А потом я пересмотрела фильм "Сталкер". И опять произошла та же история, что и с "Солярисом". Хотя при перечитывании Лема,у меня не было такого же ощущения, что я "переросла" книгу. Но история повторилась, когда смотришь фильм, который опять имеет весьма отдаленное отношение к исходному тексту, возникает полнота внутреннего ощущения. Некая завершенность смыслов. Которой не хватало в книге. Возникает впечатление, что Тарковский извлекает из текста важнейшую метафизическую составляющую, и из неё вырастает цельное и пышное деревце произведения. К которому нечего добавить (это не значит, что у меня нет вопросов к каким-то деталям смысловым фильма, они есть, с чем-то я согласна, с чем-то нет).
И еще один удивительный момент, если с романом возникло ощущение, что я его переросла немного (по крайней мере, не открыла ничего нового), то при просмотре фильма я поражалась. Я всегда раньше воспринимала его очень затянутым (даже для Тарковского). Мне проникали в самое сердце отдельные образы и фразы, но утомляли длинные диалоги, они казались мне искусственно сфабрикованными. А сейчас каждая фраза была в точку. Каждая. Будто это мои мысли, и я их артикулирую, я, а не герои фильма. И показалось, что фильм крайне динамичен, не прибавить и не убавить динамики.
Почему так произошло и с романом, и с фильмом, могу только догадываться. Муж высказал предположение, что Тарковский всё-таки был религиозным (не церковным, а интуитивно глубоко религиозным) человеком, и это играет для меня решающее значение, при восприятии любого произведения.
Центральный момент картины, чтение фрагмента Откровения Иоанна Богослова (Апокалипсиса), прямо относит нас к тому, что для Тарковского идея "Посещения" стала идеей "Пришествия", мотивы эсхатологические налицо. Это своейственно религиозному сознаниию, любую тему внезапного изменения мира превращать в размышление о конце Вселенной и рождении "нового неба" и "новой земли".
Я очень-очень люблю эти кадры, с медленным чтением Откровения, и плавным ходом камеры, длительными кадрами ушедшего в одночасье мира, над которым плывут молчаливые рыбы - символ Спасителя.
Хотя (наверное, эта ремарка неуместна, но я скажу), когда я узнала (относительно недавно), что всё же при съемках "Андрея Рублева" и корова сгорела в мучениях (многие годы я верила, что она была укрыта спец. невозгораемым покровом), и лошадей убивали прямо в кадре (да, они были списаны на живодерню, но...). Я не знаю, как человек с религиозной душой может это делать? Моя дочь заметила, что Тарковский был гений, фанатик своего дела, съемок, что ради кадра он готов был переступить через всё. Мне это непонятно. Позже я узнала, что вообще во всем мире тогда мучили животных на съемках, не было никаких законодательных ограничений. А что творили, когда Бондарчук снимал сцены сражений в "Войне и мире"...
Но, возвращаясь к смыслам и полноте, завершенности впечатления. У Стругацких, повторюсь, наиболее сильное воздействие производит кульминация романа, финальная сцена "стояния" перед золотым шаром, исполняющим желания. Это, действительно, сцена молитвы. А как это можно назвать ещё? Шухарт просит неведомую силу прочесть его сердце, увидеть остатки доброго в глубинах его души. Сам он не может этого сделать, его человеческие скудные силы иссякли. Отправив на смерть в "мясорубку" юного Арчи, ради достижения собственного заветного желания (выздоровление дочери) Шухарт совершил фактически языческое жертвоприношение. И молит высшую силу о том же, что успел прокричать перед страшной гибелью юноша. Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным. То есть, трансформация души под влиянием потрясения произошла. Расчеловеченный Шухартом до "живой отмычки" сын Стервятника, сопляк с убогими желаниями школяра, вдруг предстает как невинная жертва, чистая душа, желавшая счастья всему человечеству. И прожженный рыжий лис, первый раз в жизни понимает, что нельзя видеть вокруг одно зло. Да, у Шухарта были свои "ангелы-хранители" (Кирилл, Гута, Нунан отчасти). Но именно в этот момент он понял, что убил, сам своими руками убил прекрасную и чистую душу. Ради достижения цели. Как Стервятник.
Сталкер Тарковского полная противоположность Рэдрику Шухарту. Не знаю, как выдержали написание сценария Стругацкие (много про это читала, много читала про съемки, особенно у М.Туровской, но половину позабыла. И сейчас не перечитывала, это лишнее. Меня там многое травмирует, особенно ссора с Рербергом), но мир Зоны предстает совершенно в ином свете. Это не притягательное в своей чужеродности, но страшное и губительное место, над которым встает пугающий и прекрасный изумрудный рассвет. Это место поклонения. Не безжизненное как в романе, а наполненное благоуханием цветов и пением птиц. Это храм неведомого божества, куда может провести лишь посвященный. Сталкер.
Из циничного охотника за "зелененькими" (имеющего глубоко сокрытое внутри семя добра) Шухарт превращается в блаженного, жреца, служителя Зоны. Нестяжателя, который не имеет права (впрочем, как и другие сталкеры) использовать силу Комнаты для личных целей. Он может лишь привести туда несчастных, страдающих, которым больше не на что надеяться. И испытывать от этого счастье. По сути, сталкер -- почти святой. Даже, скорее, ботхисаттва, жертвующий собой, что спасти живых существ от страданий.
Диалоги Сталкера с Писателем и Профессором (начало творческое, рефлексирующее, эмоциональное и начало иронично- интеллектуальное), это постоянная попытка достучаться. Достучаться до веры. Писатель (мой любимый Анатолий Солоницын ) -- циник, но циник страдающий. Профессор -- спокойный и малорефлексирующий интеллектуал. Тоже, вроде бы, страдающий (за судьбы человечества). Почему они не могут войти в Комнату? Чувствуют себя недостойными? Скорее, понимают вдруг, что веры в чудо внутри нет. И создать, родить, сымитировать её невозможно. Сталкер в финале фильма мучается от того, что у них "глаза пустые". Нет, глаза у них как раз не пустые, долгие кадры с глазами всех троих надолго оседают в памяти. А вот тот орган, то место, которым верят, отсутствует. В этом Сталкер прав.
Он сам не имеет ничего, кроме этой веры, они имеют всё, признание, положение в обществе (даже собак в особняке Писателя целых пять), но не имеют этого, самого главного. Некоторые мысли и фразы Писателя прямо били меня по-живому. Я пристрастно всматривалась вглубь себя, потому что возникало ощущение, что вот это самое писательство, как "выдавливание нарыва" может возникнуть со временем (хотя, наверное, уже поздновато), и всё погубить внутри. С другой стороны, мы сублимируем в творчество всё самое мучительное и неразрешимое для себя самих, собственной немощной души. Ведь творчество, это очень редко ответы, это всегда почти вопросы. Но, страшно это признание: " Ведь я думал переделать их, а переделали-то меня! По своему образу и подобию. Раньше будущее было только продолжением настоящего, а все перемены маячили где-то там, за горизонтами. А теперь будущее слилось с настоящим. Разве они готовы к этому? Они ничего не желают знать! Они только жр-р-ут!"
В этих словах есть правда, но нет сострадания. Как нет сострадания и в отношении Писателя к самому Сталкеру. Он видит в нём "гниду", дорвавшуюся до власти. Не может понять и простить того, что проводник в Зону принимает решение, кому идти вперед (на возможную гибель). Обвиняет в упоении властью над жизнями людей. Обвинения очевидно несправедливы, но слова Сталкера о том, что "сила в слабости", и он, действительно, гнида, но только он может провести их в Комнату, вызывают ещё большое внутреннее отторжение у Писателя. Для него, всё, что говорит человек, не имеющий самолюбия -- "срамно". Такая пропасть отделяет всех, кто стоит на духовном пути от лишенных духовного зрения. "Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает, он крепок и черств. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко, оно умирает. Черствость и сила спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия." Эти истины понятны только человеку духовно-измененному, смиренному.
Профессор с уставшими и ироничными глазами (вечный образ отца, Гринько) боится, что в Комнату-алтарь войдет зло. И тогда мир погибнет. Все уверения Сталкера, что он не поведет в Зону недостойных, что Зона умеет защищаться от зла, все они доходят до цели лишь в самом конце пути, на пороге Комнаты. Почему? Наверное, из-за исповеди Сталкера и влияния самой Комнаты. Профессор, в отличие от Писателя прислушивается к Сталкеру. Но ему мешает рациональность, скепсис ученого, он мыслит лишь в категориях секулярного мышления.
Момент, когда вся троица сидит перед входом, а Комната "смотрит" на них, это гениальное решение, на мой взгляд. Комната живет своей жизнью, вот прошел сверкающий дождь, вот затих, вот подул ветер, а вот тишина. И она изучает пришедших. Под этим взглядом невозможно слукавить. Невозможно сделать что-то неправильное (бросить бомбу, например). Невозможно увидеть Чудо, если ты в него не веришь. И Комната не открывает себя.
Образ Гуты трасформировался неузнаваемо, в исполнении гениальной актрисы (А.Френдлих) он настолько человечен и достоверен, что душа внутри содрогается. Гута чувствует веру мужа в спасительность Зоны, его избранность, она любит его, и это позволяет ей справляться со всеми испытаниями. И болезнь Марии-Мартышки становится не только тяжелым крестом и проклятием, но и возможным обетованием будущего. В романе это можно уловить только косвенно (странные звуки, которыми общались Мартышка и муляж отца), а в фильме последний кадр посвящен именно этому ребёнку, имеющему паранормальные способности. Как странному, непонятному, но дару Зоны. Тому, что Зона дала своему верному служителю. Правда, Тютчевские строки, которыми заканчивается фильм, на мой взгляд, не очень вписываются в общий идейный ряд. Но, если считать "огнем желанья" внутреннюю силу этого странного ребёнка, то, возможно...
Я предвижу массу возражений своим выводам. Почитатели Тарковского будут говорить одно, почитатели Стругацких другое. Предлагаю радоваться тому разному, что дают нам эти художники. Из всего можно получить пользу для ума. И души. Иногда даже духа.
Пишите свои мысли, буду благодарна!