(«Поздняя любовь»)
Основной конфликт в пьесе разворачивается вокруг заёмного письма Варвары Харитоновны Лебёдкиной. Что же это за дама?
«Отец говорит, что богатые люди в наше захолустье за добром не ездят. У меня что-то непокойно сердце; мне кажется, что это посещение не к добру», - скажет, увидев её, Людмила. И, конечно, будет права.
Интересна сама фамилия. Хоть мы и прочитаем в словарях, что слово «лебёдка» «употребляется как ласковое обращение к девушке или к женщине», всё же, согласитесь, чаще в этом значении прозвучит куда более ласковое «лебёдушка», а здесь слышится какая-то грубоватость. Как это часто бывает у Островского, появление Лебёдкиной хорошо подготовлено, причём отзывы о ней идут как бы и «от адвоката», и «от прокурора»
«Адвокатом» выступит Шаблова, стремящаяся найти оправдание своей «благодетельнице». Рассказав о её «слабостях» («Женщина лёгкая, избалованная, на красоту свою надеется. Всегда кругом неё молодежь — привыкла, чтоб все ей угождали»), она тут же укажет на необходимость сочувствия: «Нельзя и не пожалеть её, бедную. Муж у неё такой же путаник был; мотали да долги делали, друг другу не сказывали. А вот муж-то умер, и пришлось расплачиваться. Да кабы с умом, так ещё можно жить; а то запутаться ей, сердечной, по уши. Говорят, стала векселя зря давать, подписывает сама не знает что. А какое состояние-то было, кабы в руки». Конечно, для Фелицаты Антоновны служит такой даме выгодно: «Она только с виду великая дама-то, а как поглядеть поближе, так довольно малодушна. Запутается в долгах да в амурах, ну и шлёт за мной на картах ей гадать. Мелешь, мелешь ей, а она-то и плачет, и смеётся, как дитя малое» (последующие сцены точно эту фразу проиллюстрируют).
А вот купец Дороднов, получивший в наследство её заёмное письмо, отзовётся о вдовушке очень резко: «Тут вдова есть одна, Лебёдкина прозывается. Путаная бабёнка». «Путаная», потому что подделала подпись мужа: «Документ выдан за поручительством мужа, ей-то не больно верили, а поручительство-то фальшивое. Муж-то в параличе был, безо всякого движения, как она документ-то выдала». И добавит ещё, предостерегая стряпчего: «Бабёнка-то оборотиста, не оплела бы тебя на старости лет; заговорит — растаешь».
И «путаность», и «оборотистость» Лебёдкиной мы увидим воочию. И ещё полную безнравственность и цинизм.
Знаменитый фразеологизм «в долгах как в шелках» - это как раз о ней: «Разумеется, должна. Когда же я не должна бываю?» Однако отношение к долгам у неё очень своеобразное: «Ах, не хочется платить. К зиме добрые люди занимают, а ты плати. Очень весело платить! Мне самой деньги нужны». И станет рассказывать о расходах (в фильме её заставили почему-то о шляпке говорить Маргаритову – по-моему, совсем некстати): «Опера, вечера, новости из-за границы получат скоро, одни перчатки разорят».
Но Лебёдкина – не просто прожигательница жизни. Мы видим, что она прекрасно понимает всю опасность своего поступка, но только вот уверена, что ничего особенного в нём нет: «Ну, что ж такое! Если бы я попросила, муж никогда бы мне не отказал, значит, это всё равно… Как же он мог подписать, когда был в параличе!» Поэтому все убеждения, призывы к здравому смыслу на неё не действуют: «А это подлог. Ведь за это знаете что бывает?» - «Ах, да не пугайте! Я знаю, что за это очень нехорошо». Все уговоры Николая она считает «странными рассуждениями», отвечая с удивительной «логикой»: «Да ведь уж я те деньги, которые брала, истратила, а теперь должна отдавать свои. Поймите вы меня!» Совет заложить драгоценности вызывает у неё смех: «И вы хотите, чтоб я рассталась с своими вещами? Да вы с ума сошли! Вот потеха!.. Да можно ль советовать такой женщине, как я, заложить вещи, брильянты?»
Но она знает о единственном выходе, том самом, о котором Дороднов уже упоминал, - «оплести». И тут любые средства хороши. Великолепно её рассуждение о Дороднове: «Я у дяди его занимала-то, а ему по наследству досталось. Тот был человек учтивый, подождал бы, а этот мужик серый».
Николай, несомненно, был увлечён ею («Засело в голову, что завоюю, мол, — ну и мучится»), но ясно, что к данному моменту он уже «перегорел»: «Нынче у вас каприз: приласкать человека, завтра каприз: оттолкнуть, чуть не прогнать его. Как хотите, а уважая себя и желая себе спокойствия,.. при всей любви к вам, стараешься быть подальше от ваших капризов». Но ей безразличны его чувства: можно увлечь, увезти кататься, обольстить… А когда получает совсем не то, что хотела (Николай лишь готов воспользоваться оставшимися у него связями совсем не для освобождения от долга: «Сейчас деньги, сейчас; тогда только я своим влиянием обещаю спасти вас от уголовного суда. Ведь вы сами говорили, что поручительство фальшивое»), то высмеять. А потом снова убеждать, соблазняя получением денег.
Любопытно, что она предлагает Шабловой поговорить со стряпчим, обещая заплатить («А чтоб ему на сделочку пойти; ведь не свои деньги. Взял бы с меня половину, а я бы за это ему тысячу рублей дала»), а потом просто скажет: «Укради, голубушка! Смерть не хочется платить!» Затем деньги посулит Николаю, обещая взамен любовь, цинично отвечая на его вопрос, как можно «полюбить человека, сделавшего гадость»: «Не беспокойтесь! Я и сама не очень добродетельна, и других сужу не строго. Если я вижу, что человек мне предан без границ, я и сама готова для него на всякие жертвы». Однако этим словам о «готовности» верить никак нельзя. Готовы должны быть другие. От Шабловой она узнала о любви Людмилы («Ещё дочка у него барышня тонкая; но при всем том, кажется, с Николаем амурничает». – «Да ты говори прямо! Любовница, что ль, она его?» - «Нет, матушка, что ты! Девушка она скромная. А что влюблена как кошка, так это уж правда») – значит, нужно это использовать: «Ну, так сделайте то, что я вам говорила». – «Невозможно». – «Да ведь она вас любит ужасно, ведь вы сами говорили. Разве можно отказать в чём-нибудь тому, кого любишь? Я по себе сужу». – «Ведь это чистое создание». – «И прекрасно. Тем легче обмануть. Тогда половина ваша. Деньги хорошие, мой друг, и не лишние для вас».
Но получив, как она думает, вожделенный документ, она вовсе не спешит выполнять свои обещания: «Но, милый мой Николай Андреич, подождите немного. Ведь сердцем нельзя располагать по произволу… если оно занято, что ж делать?», «О! деньги я отдам. Хотя не вдруг — я сама нуждаюсь; но я вам понемногу выплачу всё, что обещала — это мой первый долг».
И, как мне кажется, низшая ступень её нравственного падения – радость после сожжения документа: «Посмотрите, как весело горит: как быстро исчезают строчки! Вот даже и пепел улетел в трубу, не осталось и следа моего долга… Ох, отлегло от сердца! Мне теперь совсем легко».
В финале автор заставит её потерпеть полное поражение и, более того, сделать вид, что не так уж сильно это на неё подействовало. Только что она с апломбом требовала: «Дайте документ! Я только тому отдам, у кого в руках документ. Без документа я не отдам денег ни за что». – «Совершенно справедливо. Пожалуйте деньги, тогда и документ получите». – «Ах, боже мой! Неужели вы осмеливаетесь сомневаться? Вот деньги! (Бросает на стол пачку крупных билетов.) Покажите мне документ, я хочу видеть его». И вдруг видит тот самый, только что сожжённый ею документ… И вынуждена смириться: «Вы можете не признать подпись, если вам угодно». – «Нет, это моя рука».
Конечно, отдав деньги, она цинично скажет: «Э! Что я истрачу или заплачу, я никогда не жалею. Да и что жалеть-то! Кабы свои, а то я и эти заняла». Но что дальше?
А я думаю, что ничего. Какие-то средства к жизни у неё есть («Поразмотала, а всё-таки заплатить в силах», - заметит Дороднов). Она привыкла, что ей угождают. Вначале был у неё какой-то «трефовый король», затем появится кто-то новый («Нет, ну его! Надоел. Не знаю, какой его масти-то положить». – «Разношёрстный, что ли?» - «Усы другого цвету»). Так что, думаю, в одиночестве и без денег не останется…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского здесь