Этой осенью, в октябре, будет шесть лет, как не стало моего папы. Ему было всего 54. И это история о том, как беспомощны бывают люди, со всей нашей техникой и знаниями, когда у Мадам Смерть на них свои планы.
Всё началось задолго до. Может, тогда, когда папа стал всё больше курить, поправляться и отказываться что-то менять. Может, когда любимая работа перестала приносить удовлетворение. Но точно знаю, что воронка начала закручиваться в феврале 2017, когда папа поскользнулся на работе на обледеневшем крыльце и повредил связки колена. Месяц лежал в больнице, колено прооперировали, поставили металлические проволочки. И вроде всё пошло как обычно, пока в сентябре он внезапно не заболел. Температура, кашель, боль в спине... О чем мы подумаем у много курящего человека в первую очередь? Обострение ХОБЛ или пневмония. Даже положили в ту же больницу, в пульмоотделение - всё же обследовать надо бы. На рентгене ХОБЛ, да. Пневмонии нет. И вроде стало лучше, но болит спина, сильно болит. Я попросила его съездить сделать МРТ позвоночника, потому что ну не похоже это уже было на легочные причины, клиника наводила на мысль, что что-то с позвоночником. МРТ не получилось сделать из-за тех самых железок в коленке, воронка закрутила еще одну петлю: специалисты в его городе сказали, что они не умеют с таким работать, езжайте в областной центр. Или КТ сделайте.
Папа ни в какую не согласился ехать в область, а заставить его что-то делать против воли... В общем, сделали КТ, там куча грыж и протрузий, позвонки в порядке. Тут и боль поутихла, выписался из стационара с улучшением. А через неделю снова сильные боли в спине, обезболивающие не помогают. Я прошу друга, врача-невролога, приехать из областного центра частным порядком, посмотреть. И он приезжает как раз в то утро, когда папе резко становится хуже.
Я очень четко помню этот день, это суббота и мы выходим из машины у школы, ребенка в подготовишку перед первым классом отводили. Звонок: "Юля, у него появился нижний парапарез, это серьезно и надо срочно госпитализироваться". Я не невролог ни разу, но в тот момент, среди солнечного осеннего утра, я поняла, как это - когда сердце замирает и падает куда-то вниз...
Папа ещё и не хотел в больницу, мол, надо на работу, срочные дела сделать. Уговорили, к тому же с каждым часом ему было всё хуже. Какое-то лечение симптоматическое проводили, но без томографии не было ничего понятно, поэтому мы всё же договариваемся с их областным центром, это г.Владимир, на МРТ, на среду. Больница даёт свою транспортную скорую.
А в понедельник вечером мы везём папе кресло-коляску, потому что он не может ходить. Я была на больничном - сын как раз разболелся, муж до вечера на работе, поэтому приехали к родителям за 100км только в 8 вечера уже. С боем прорвались в больницу, ведь часы уже не для посещений. Хорошо, что вахтёры вошли в положение и пустили. Мы навестили папу, пересадили в коляску с какого-то колченогого стула. Поговорили, попрощались - надо было возвращаться в Иваново. Всё.
Я не могу объяснить тем, кто не пережил подобного, как больно видеть своего родного человека, всегда такого сильного и всемогущего, в беспомощном положении. Когда тревога и непонимание плещутся где-то на дне его глаз. И ты выходишь из палаты, а он смотрит вполоборота, потому что тесновато развернуться среди больничных коек в этой коляске. И ты сердцем, каким-то шестым чувством, интуицией, замешанной на врачебных навыках, ощущаешь, что это - всё. Что это последний ваш взгляд глаза в глаза.
Я плакала всю дорогу назад, просто слезы сами текли. Хорошо, что муж был за рулём. Он меня успокаивал, мол ну чего ты, он же живой, вылечим... А у меня перед глазами его лицо и взгляд вполоборота, прощальный.
Его не стало через два дня. Он умер в машине скорой помощи во Владимире, куда они поехали на МРТ. Мгновенно, у мамы на руках, от тромбоэмболии лёгочной артерии.
Дальше было много всего. Родной мамин голос в телефоне, который какими-то чужими словами сказал "папа умер". Слова сына "мама, почему ты плачешь", и первый серьезный разговор с шестилетним ребенком о том, почему. Спешные сборы и выезд туда. Опрос от полиции, как всё случилось. Ритуальные услуги. И разговор с вежливым, обстоятельным патологоанатомом, который сказал, что за 25 лет работы ещё не видел остеомиелита 3 грудного позвонка. Сказал, что шансов не было, позвонок был весь разрушен. Потом через месяц пришли срезы - оказалось, это банальный стафилококк. И уже начинался сепсис, микроб был найден во всех тканях. То есть тромб в общем-то спас его от последующих нескольких дней мучений без шансов на выздоровление – сепсис почти всегда летален.
Но нам от этого не легче, конечно. Я понимаю, что с медицинской точки зрения что-то ещё можно было сделать в самом начале болезни, если бы вовремя поставить диагноз. Но, но ... Воронка закручивалась давно и схлопнулась по своему плану.
Я в какой-то мере фаталист по жизни. Наверное, по-другому в нашей работе и не получится. Но от того, что ты, пролив на себя кипяток, умом понимаешь причину, боль быстрее не пройдет.
Первые полгода я ловила себя на мыслях "покрасили пол, круто вышло, надо папе рассказать", и набирала воздуха ровно столько, чтобы в телефонном разговоре с мамой сказать, прощаясь - "целую, обнимаю, пока", и не хватило дыхания на обычное для нас "папе привет". Время лечит, конечно. Раны затягиваются, но ноют. Особенно на смену погоды. Особенно когда вдруг вспомнишь тот взгляд вполоборота. Особенно всегда.