До конца XVII столетия эту часть Замоскворечья занимало всполье — незастроенная территория у Серпуховских ворот Земляного города. Согласно архивным источникам, в начале следующего века расположенное здесь владение принадлежало князю Афанасию Васильевичу Барятинскому, стольнику и воеводе, участнику Русско-турецкой войны (1686–1700). Следующим собственником стал в 1722 году полковник драгунского Киевского полка Артемий Григорьевич Загряжский, сражавшийся во всех военных кампаниях России с 1696 по 1739 год. Выйдя в отставку (1753) в звании генерал-аншефа, он жил на Большой Полянке с женой, двумя сыновьями и тремя дочерьми.
В 1760 году наследники продали владение лейб-гвардии капитану князю Николаю Сергеевичу Голицыну. В 1762-м оно досталось брату Николая Сергеевича — полковнику Алексею Сергеевичу Голицыну, далее (1765) — вдове полковника княгине Анне Ивановне, у которой спустя 11 лет было выкуплено майоршей Татьяной Александровной Быковой. В 1793 году усадьбу и соседний участок, находившийся западнее (сегодня на этом месте — сквер позади бывшего здания Учительского института), приобрел статский советник Михаил Федорович Безсонов.
Сведения о планировке усадьбы до начала XIX века отсутствуют. Накануне нашествия Наполеона на красной линии Большой Полянки располагался деревянный главный дом с портиком. Справа и слева от него торцами к улице стояли флигели: северный — деревянный и южный — каменный. Последний уцелел в пожаре 1812 года и с изменениями дожил до наших дней. Прочие здания сгорели и больше не восстанавливались. Таким образом, 200 лет назад на территории огромной усадьбы оставался лишь один дом.
После смерти Михаила Федоровича (1827) в течение 25 лет усадьба сменила четырех собственников. В 1830-х годах при штабс-капитане лейб-гвардии Измайловского полка Николае Никитиче Названове флигель нарастили с западной стороны и примерно в это же время пристроили к нему полукруглый в плане одноэтажный каменный корпус. С 1839 по 1844 год владение принадлежало Доминике Стефановне Асланович, супруге генерал-майора и георгиевского кавалера Андрея Варфоломеевича Аслановича.
Позже хозяином стал потомственный почетный гражданин, купец первой гильдии Родион Васильевич Воробьев, оставивший усадьбу по завещанию своей дочери Агриппине Родионовне Шеиной, проживавшей на Большой Полянке с мужем и тремя детьми. В 1872 году усадьба была куплена потомственной почетной гражданкой Авдотьей Николаевной Рукавишниковой, женой предпринимателя и благотворителя Константина Васильевича Рукавишникова, а в 1877-м у Рукавишниковых — купцами Чекалиными.
На тот момент бывший безсоновский флигель считался уже главным домом. При Рукавишниковых его надстроили мезонином и пышно декорировали в духе эклектики. Парадный фасад получил портик с коринфскими пилястрами, сложный карниз с консолями и обильную лепнину. Вход выделили чугунным крыльцом с козырьком на фигурных колонках — настоящим произведением литейного искусства. Боковой уличный фасад был украшен полуциркульными завершениями оконных проемов первого этажа, сандриками над окнами второго этажа, двумя рядами прямоугольных филенок, аттиком и парапетом с балясинами изящного рисунка. Тогда же, в 1870-х годах, надстроили дворовый полукруглый корпус, использовавшийся в качестве конюшни и каретного сарая. Верхние помещения сделали жилыми. В глубине участка появились незаметные с улицы служебные строения. Большую часть усадьбы занимал обширный сад.
Купцы первой гильдии Григорий Николаевич и Иван Николаевич Чекалины в конце 1870-х годов приказали вдоль красной линии установить ограду с мощными каменными столбами и проездными воротами. Однако вскоре хозяевам пришлось усадьбу заложить, а потом их и вовсе признали несостоятельными должниками. В 1893 году очередным собственником стал потомственный почетный гражданин Петр Арсеньевич Смирнов — водочный король России. Жил он с семьей в знаменитом доме у Чугунного моста на Пятницкой улице, а особняк на Большой Полянке сдавал в аренду.
В 1901 году по разделу имущества усадьба досталась 17-летнему Сергею Петровичу Смирнову, продолжившему сдавать особняк внаем. Согласно описи 1902 года, во владении имелись еще кухня, прачечная, каретный сарай, конюшня, погреб, кладовая и помещения для прислуги.
Умер С. П. Смирнов в 1907 году. Его наследники в течение нескольких лет продали владение по частям. Южный участок еще при жизни Сергея Петровича был уступлен соседнему Московскому учительскому институту для строительства нового здания. Остальное приобрели в 1912–1914 годах врачи Тимофей Федорович Белугин и Абрам Соломонович Розенталь, открывшие на Большой Полянке лечебницу-санаторий для пациентов с функциональными и органическими расстройствами нервной системы и оборудовавшие отдельный корпус с собственным проездом для душевнобольных.
После революции санаторий переименовали в Полянский. В 1924 году на его базе создали профилакторий имени Е. Л. Шумской — первое в СССР лечебное учреждение подобного типа. Сюда бесплатно принимались рабочие, получившие направления от комиссий по оздоровлению труда и быта.
В 1920-х годах в помещениях профилактория устроили квартиры для сотрудников. В одной из их них жил Григорий Ильич Блох — известный советский оториноларинголог и фтизиатр. В 1936 году бывший флигель заняла городская детская ортопедо-неврологическая больница № 19 имени Е. Л. Шумской. Ее создателями были доктор медицинских наук, профессор, основоположник отечественной детской ортопедии Тимофей Сергеевич Зацепин и профессор, специалист в области детской психоневропатологии Исаак Михайлович Присман. При больнице действовал центр по борьбе с детским калечеством и школа для малолетних пациентов, перенесших полиомиелит.
Далее в здании разместилось организованное в 1979 году Объединение по материально-техническому обеспечению и капитальному ремонту медицинских учреждений (ОМТОиКРМУ) при Главном управлении здравоохранения Мосгорисполкома. В наши дни здесь находится ГБУЗ «Дирекция развития объектов здравоохранения города Москвы».
* * *
Теперь уделим внимание одному из самых необычных обитателей дома на Большой Полянке, 52. 17 декабря 1923 года в открытый там санаторий для нервнобольных поступил С. А. Есенин. В жизни поэта тогда одна беда следовала за другой. Он разорвал отношения с Айседорой Дункан, поссорился с другом и соратником Анатолием Мариенгофом. Ища утешения, что называется, в бутылке, Сергей Александрович ввязывался в скандалы и потасовки. Так, 20 ноября 1923 года он с друзьями стал участником драки в пивной на Мясницкой улице. Причиной конфликта свидетели назвали антисемитские высказывания подгулявшей компании. «Дело четырех поэтов», как его окрестили в прессе, дошло до Государственного политического управления при НКВД.
Чтобы спасти Есенина от затяжной депрессии, навязчивых собутыльников и суровых следователей, родственники определили его в лечебное заведение на Большой Полянке.
«По санаторию мгновенно распространился слух, что среди больных находится знаменитый поэт Сергей Есенин. Сотрудники медицинского персонала и их подопечные — все начали упрашивать поэта устроить импровизированный вечер стихов. Упрашивать, впрочем, особенно не понадобилось. Есенина всегда подкупало доброе отношение к его стихам, он был неравнодушен к искреннему выражению восторга. <...> Да и успел соскучиться без благодарной аудитории. На дворе бушевала метель, а в теплом уютном зале лечебницы поэт читал стихи, каждое из которых оканчивалось громом аплодисментов. “Москву кабацкую!” — раздался задорный выкрик одной из медсестер. И Есенин читал, а у слушателей слезы наворачивались на глаза — каждый из них глубоко переживал услышанное, словно речь шла о нем самом, о его судьбе, о его трагически искаженном жизненном пути».
В санатории Есенин занимал большую угловую палату, рассчитанную на четырех человек. Два окна выходили в просторный сад бывшей усадьбы. Сергею Александровичу назначили лечение с помощью ванн и душей. Он послушно исполнял предписания врачей, подружился с персоналом и пациентами. Новые знакомые не могли поверить, что столь благожелательный человек способен нарушать общественный порядок и регулярно устраивать скандалы с рукоприкладством. Он носил отутюженный серый пиджак и свежую сорочку без воротника, учтиво обходился со всеми.
Его навещали Айседора Дункан, сестра Екатерина Александровна, литсекретарь Галина Бениславская, актер Борис Глубоковский, поэт Марцелл Рабинович, писатель Иван Евдокимов и другие. Комната была завалена рукописями и заставлена цветами.
В свободное от процедур время Есенин много работал и принимал поклонников. По утрам в санаторий приходили пионеры, развлекавшие пациентов песнями и стихами. Поэт с неподдельным восторгом слушал стихи юных сочинителей и не скупился на автографы, играл с детьми, сочинял шуточные экспромты, один из которых посвятил пионерке Марине Ивановской — «Как должна рекомендоваться Марина»:
Скажу вам речь не плоскую,
В ней все слова важны:
Мариной Ивановскою
Вы звать меня должны.
Меня легко обрамите:
Я маленький портрет.
Сейчас учусь я грамоте,
И скоро мне шесть лет.
Глазенки мои карие
И щечки не плохи.
Ах, иногда в ударе я
Могу читать стихи.
Перо мое не славится,
Подчас пишу не в лад,
Но больше всего нравится
Мне кушать «шыколат».
В санатории Есенин хлопотал об издании сборника «Москва кабацкая», вынашивал идею собственного литературного журнала «Вольнодумец», вносил правки в заключительные сцены поэмы «Страна негодяев». Доподлинно известно, что он создал на Большой Полянке одно из лучших своих стихотворений — «Вечер черные брови насопил», посвященное артистке Августе Миклашевской.
Поэтесса Надежда Вольпин, навещавшая Сергея Александровича в санатории, утверждала, что здесь родилось еще одно знаковое есенинское произведение: «У Есенина большая, просторная, светлая комната, которую с ним разделяет только один пациент. Тот, увидев гостью, поспешно удаляется. Сергей говорит: “Повезло с сожителем: как увидит, что ко мне гость или что сажусь писать, тут же уходит”. Сергей за этот короткий срок очень посвежел, окреп. Поясняет: “Скучновато, конечно”. Еще бы! Непривычно затянувшаяся трезвость. А вот долго ли ты ее стерпишь, мелькает в уме. Он прочел мне два новых стихотворения — оба написаны здесь, в больнице. Сперва “Вечер черные брови насопил”. Дочитал. Я повторяю на память: “Слушать песни дождей и черемух, // Чем здоровый живет человек!” Обсуждать не хочу. <…> Сергей спешит перейти ко второму стихотворению. Его упорно во всех публикациях относят к 1925 году. Возможно, какие-то мелкие доделки внесены позже, но мне ли было его забыть! Да и обсуждали мы его подробно… Это любимое мое: “Вижу сон. Дорога черная…” Скажут: не изменяет ли вам память? Нет, не изменяет. Разве спутает, забудет любящая такие строки:
И на этом на коне
Едет милая ко мне.
Едет, едет милая,
Только нелюбимая».
Сергей Александрович больше месяца безотлучно находился в санатории и даже встретил на Большой Полянке новый, 1924 год. Однако со временем друзья стали замечать перемены в настроении поэта. Рюрик Ивнев вспоминал, как Есенин просил не стоять у окна, опасаясь неких врагов, могущих запустить камнем в стекло. Надежде Вольпин показалось, что Есенину «до смерти хочется выпить, он еле терпит свою трезвость». Приятели и собутыльники неоднократно уговаривали его перестать понапрасну маяться, покинуть лечебное заведение и вернуться к прежней разгульной жизни.
20 января зашел проведать друга Алексей Ганин, один из участников «дела четырех поэтов». В тот вечер они решили немного прогуляться по Москве, завернули сначала в один кабак, потом в другой… Закончилась дружеская встреча в участке. Из протокола: «Сего числа в отделение явился милиционер поста № 231 товарищ Громов, который, доставив с собой неизвестного гражданина в нетрезвом виде, заявил: “Ко мне на пост пришел служащий из кафе ″Домино″ и попросил взять гражданина, который произвел драку. Когда я пришел туда и попросил выйти его из кафе и следовать в отделение, он стал сопротивляться, но при помощи дворников его взяли и силой доставили в отделение. Дорогой он кричал ″бей жидов″, ″жиды предали Россию″ и т. д. Прошу привлечь гражданина к ответственности по статье 176 за погромный призыв”». Есенин ничего не мог вспомнить и виновным себя не признал. Дело в итоге замяли.
21 января 1924 года умер В. И. Ленин. В дни траура Сергей Александрович был мрачен и неразговорчив. Стало известно, что поезд с телом прибудет на Саратовский (Павелецкий) вокзал, что похоронная процессия до Дома Союзов пройдет по Замоскворечью. 23 января без разрешения Есенин покинул лечебницу, проходными дворами добрался до Новокузнецкой улицы и присоединился к траурному шествию. Получив в редакции газеты «Правда» пропуск в Колонный зал, где прощались с усопшим, поэт несколько часов простоял в тесной толпе. Возможно, уже тогда он обдумывал скорбные строки знаменитого стихотворения «Ленин» (отрывка из поэмы «Гуляй-поле»). После похорон вернулся в лечебницу. В начале февраля 1924 года его оттуда выписали.
Денис Петрович Дроздов