Но этот темный, горький вечер что-то бесповоротно изменил в Дине. На другой день она поехала к родителям. Встретили ее ласково, но она заметила, что семья уже приспособилась к жизни без нее. Младшие братья учились. У матери и отца были свои дела и заботы. Они рассказывали о них Дине, но это были именно их дела и заботы, ее они не касались.
О дочери же они знали, что она вышла замуж и переехала к мужу. В подробности Дина не вдавалась, чтобы не расстраивать самых близких людей. И все, что касалось ее здоровья, скрывала тоже. Она видела, что у отца с матерью все хорошо, мать обмолвилась, что брат Дины уже начала встречаться с девушкой. Глядишь, приведет ее домой, сложится новая семья, а там и внуки пойдут.
Дина кивала, понимала, что надо радоваться, а на душе было горько-горько. Как будто осталась она на свете совсем одна. В этот раз она особенно нежно простилась с близкими, каждого обняла, сказала, что любит. А про себя добавляла: «Простите, если виновата».
Приехав домой, она дождалась времени, когда Артем ушел на работу, собрала все таблетки, какие были в доме, ссыпала их в гость, и выпила, запив молоком из бутылки. Дверь Дина специально не закрыла изнутри, чтобы не пришлось никому ломать.
Это ее и спасло. Постучались две женщины, им нужно было снять показания со счетчика. Дверь приоткрылась, женщины вошли, окликая хозяев, и увидели Дину, лежащую на полу.
«Скорая» увезла молодую женщину в больницу. Но еще несколько дней врачи не могли дать гарантию благополучного исхода. Слишком велик был риск того, что Дина, даже если выживет, никогда уже не сможет полностью восстановиться.
На этот раз Артем действительно испугался. Может быть, не столько за жену, сколько за себя – если его обвинят в ее смерти. Он вызвал родителей Дины. И первое, что молодая женщина увидела, придя в себя – это плачущих отца и мать. Отец выглядел совсем старым. А мать чувствовала себя безмерно виноватой. Анна не отходила от дочери первое время, потому что Дина чувствовала себя очень плохо. Ее накрывали галлюцинации, едва она отрывала голову от подушки, начинала кружиться голова, да так, что молодую женщину накрывали приступы дурноты.
Дина забыла многие слова, с трудом их вспоминала. Иногда заменяла одни слова другими, совсем не подходящими по смыслы. И многие бытовые навыки стерлись из памяти. Матери пришлось учить ее есть с ложки, одеваться…
Пытаясь вернуть дочери какие-то душевные силы, мать рассказывала о том пути, который прошла сама.
— Мне тоже не хотелось жить, — говорила она, — После того, что со мной те отморозки сделали. И если бы не твой отец, кто знает, жива бы я была сейчас или руки на себя наложила.
— Мама, а ты можешь, сказать мне правду? Вот не для других людей, не для папы, а только для меня. Мне это нужно знать… Папа он…. действительно мой отец? Скажи как на духу.
— Ни секунды в этом не сомневалась, — твердо ответила Анна, — Я бы на любую экспертизу не побоялась пойти. Посмотри в зеркало – глаза у вас одинаковые. И гордость. Ни ты, ни он терпеть не можете, чтобы вас жалели. Ты, бывало, как стукнешься маленькая – я потянусь, чтобы погладить, успокоить, на больное место подуть… А ты быстренько уползаешь куда-нибудь под стол, мол, не троньте меня. Только так и успокаивалась – если тебя в покое оставляли. И отец такой же.
А Виктор Иванович спросил дочку:
— Скажи, в том, что случилось – Артем виноват? Ты из-за него пошла на этот шаг? Только намекни, и я с ним разберусь…
— Снова в отхожую яму посадишь? — Дина устало вздохнула, — Нет, мне просто надо взять себя в руки, и самой отвечать за свою жизнь.
— Может быть, вернешься домой? — с надеждой спросил отец.
Дина так и не смогла признаться, что родительский дом так и не стал для нее родным. Может быть, если бы тогда, когда трагедия случилась с ее матерью, отец не решил остаться в той же самой деревне, вопреки всему, а увез бы юную маму туда, где никто их не знал – все пошло бы по другому.
Но мама уже притерпелась к слухам и сплетням, а может, они со временем сошли на нет, так или иначе – она была довольна своей судьбой. Дина же понимала, что ей нужно начинать все сначала.
К счастью, главврач куда-то позвонил, и Дину после выписки взяли еще на месяц в психо-неврологический диспансер.
Ей там понравилось. В больнице медсестры отчитывали ее, как будто лишь она одна было во всем виновата. А здесь, где собрались такие же «скорбные души» как Дина, такое было невозможно.
Дина приходила сюда ранним утром. На улице было холодно и промозгло, а тут – тепло и спокойно, будто в детском саду. Пациентам давали завтрак, который обязательно включал какую-нибудь сладость – печенье в шоколаде, зефир, пастилу. Можно было налить себе горячей воды из кулера и сделать чай. Потом женщины собирались в комнате отдыха. Тут было много живых растений – в кадках стояли пальмы, подоконники заставлены цветами, зеленые ветви свисали вдоль стен из изящных кашпо. Здесь даже оборудовали мини зооуголок – таинственно светился голубой кристалл аквариума, щебетали и заливались трелями канарейки. Все это расслабляло и успокаивало. Медсестра приглашала пациентов на уколы.
Получив свою долю антидепрессанта, некоторые женщины собирались домой – их ждали муж и дети. Другие расходились по палатам, чтобы отдохнуть. Дина почти всегда пользовалась этим правом, и оставалась в диспансере до того времени, когда уже и медперсонал собирался по домам.
Главврач побеседовал с ней, и нашел, что у Дины хорошие перспективы, чтобы полностью восстановиться.
— Как продвигается ваша учеба на курсах? — спросил он.
— Я все забросила, — сказала она с виноватой улыбкой, — Вы же понимаете: замужество, неудачная беременность, потом все это…
Врач смотрел на нее без осуждения, но с сочувствием:
— Да, бывают в жизни обстоятельства, которые заставляют нас отказаться от своих планов. Но в вашем случае – это временная мера. Вы же понимаете, что молоды и получить профессию вам необходимо. Ваша депрессия слишком тесно связана с низкой оценкой. Вы подсознательно понимаете, что достойны лучшего отношения со стороны мужа, лучшей жизни, чем та, которой вы живете сейчас. Но в то же время разум говорит – нет специальности, нет заработка, значит, надо смириться с тем, что ей сейчас. И вот это противоречие загоняет вас в омут тоски и безнадежности.
— Я понимаю, — тихо сказала Дина, — Да, вы правы. Я постараюсь доучиться. Восстановлюсь.
— Ну и хорошо, — теперь врач улыбался, — Через три недели ваше лечение у нас будет окончено. Постарайтесь держать себя в руках. Если чувствуете, что накатывает такое состояние как прежде – обязательно обращайтесь к специалистам. Мы вам поможем. Но не вздумайте больше экспериментировать с лекарствами. Вас и так чудом вытащили с того света. Скажите, вы сожалеете о том, что сделали?
— Сожалею, — ответила Дина, чтобы что-то сказать.
На самом деле, в душе она была вовсе не уверена в этом. Опять надо начинать все с нуля, а у нее было так мало сил. Если бы все кончилось так, как она задумала, ей больше ни о чем не пришлось бы беспокоиться.
— Я пропишу вам еще несколько препаратов, — врач набросал рецепт, — Только принимайте их аккуратно. Ведь эффект – в накопительном действии.
Дина приходила домой спокойная. Готовила немудреный ужин и рано ложилась спать. Артем вел себя прилично – не пытался на нее кричать, не распускал руки. А может она сама воспринимала все как сквозь дымку. Ведь ей давали так много успокоительных.
Диспансер Дина покидала с большим сожалением. Теперь она лишалась этой тихой гавани, в которой привыкла проводить весь день. Она решила завтра же позвонить родителям и попросить немного денег в долг – вот закончит курсы, начнет работать и вернет все. Дина была уверена, что Артем на учебу ей денег не даст – чем дольше они жили вместе, тем больше возрастала его жадность. В его представлении – Дина должна быть занята домашней работой, обязана проявлять чудеса экономии и не требовать многого. Может быть, он подсознательно понимал – если она найдет хорошее место, станет зарабатывать больше него, она сбежит от такой жизни, как он ей устроил.
Дина решила позвонить домой вечером, чтобы родители были дома, но не успела. Виктор Иванович дозвонился до дочери сам.
— Мама умерла, — сказал он.
Дина медленно опустилась на постель. Она понимала, что отец сломлен. Обычно, что бы ни происходило в семье, он держался. Напротив, всем своим видом старался показать, что ничего страшного не случилось, успокаивал окружающих. И, если бы он хоть чуть-чуть держал себя в руках, он бы ни за что не сообщил ей такую новость без подготовки. Но, видимо, душевных сил у него совсем не осталось.
— Что случилось? — только и спросила она.
— Диабет, — отец всхлипывал. Дина ни разу не видела, чтобы он плакал.
— У мамы был диабет? — потрясенно спросила она.
— Да… Представляешь себе, и она от всех скрывала. Только фельдшерица в нашей больничке знала, и мама. А тут пошла к соседке – та сына в армию провожала. Я уж не знаю, что она там съела-выпила. Меня на учительскую конференцию послали, несколько дней дома не было. А у мамы, видно, лекарства кончились, и она, дурочка такая, не стала вызывать «скорую». Ребята поздно вернулись, решили, что она спит. А утром поглядели и…
Отец расплакался, уже не таясь.
— Я приеду, — сказала Дина, — Сегодня уже поздно, ничего не ходит. Завтра с утра.
— Приезжай. Похороны послезавтра. Я знаю, тут женщины уж хлопочут, все сделают. Тебе ни о чем беспокоиться не надо. Но…просто побудь со мной, хорошо? И с мамой посидишь. Я знаю, что она тебя больше всех детей любила.
— Не может быть, — потрясенно сказала Дина, — Я же… она, наверное, со всех сторон слышала, что я – не твоя дочь.
— Но мы-то с Аней знали правду. Она, наоборот, считала, что тебе жизнь испортила, не сумела тебя оградить от сплетен. Что ты ею, может быть, брезгуешь. Не хочешь жить в одном доме. Поэтому и отпустила тебя в город. Но ей это, ох, как трудно далось…
— Я приеду, — повторяла Дина, плача, — Завтра, первым рейсом. Пап, ты там держись…
(продолжение следует)
